Месть в коричневой бумаге

Посадить Бруна на хвост Макги. Брун докладывает о просьбе Холтона обыскать номер в мотеле. После чего, говорит Брун, Холтон, сестра и Макги провели вместе немало времени в этом самом 109-м номере. Потом Холтон ушел, а сестра оставалась всю ночь. Но, к тому времени Пайк придумал, как быть с Пенни Верц. Уже устроено воскресное свидание с Дженис. Он временно перевел Веннерсен в Джэксонвилл и завладел ключом от ее квартиры, через два дома от мисс Верц.

В этот миг я почему-то обратил внимание на Стейнгера, посмотрел на него и увидел, что он сверлит меня негодующим, сердитым взглядом.

– Простите, Эл. Думаю, не сумев встретиться с Дженис, он отправился на квартиру один. По-моему, если бы встретился и она последовала за ним в своей машине, они добрую часть дня занимались бы там любовью. В конце концов, впоследствии она все равно никому бы не рассказала об этом. Потом, обождав, когда Дженис заснет, он мог отправиться к Пенни. Она его впустила бы. Можно было убить ее любым подвернувшимся под руку орудием, вернуться, ввести спящей женщине большую дозу пуромицина, притащить ее в сонном состоянии к Пенни, закрыть дверь и уехать. Она оказалась бы в квартире медсестры, спавшей с ее мужем. Амнезия в результате эмоциональной травмы. Не такая уж редкость. Но он долго лежал, думал, наверно, решил рискнуть. Кровь брызнула на ботинки и на обшлага. Он вернулся в квартиру Веннерсен, смыл кровь с себя, с пола, сжег тряпки в камине. Горничная вычистила камин в понедельник.

– Кто это подтвердит? – спросил Гаффнер.

– Лучше всего Том Пайк. Мой источник недоступен. Я напрочь забыл, кто это мне рассказал.

– Можем дать вам побольше времени, посидите подумайте.

– У меня жуткая память.

Желтый взгляд. Легкое пожатие плеч.

– Продолжайте.

Может быть, продолжал я, расследование покажет, что Том Пайк прилетел в Джэксонвилл в воскресенье утром, располагая кучей времени для прямого звонка Рику Холтону, и нашептал ему про записку, зная, что тот очертя голову ринется на поиски. Выудив у Наденбаргера содержание записки, он вдруг увидел возможность драматически решить таким образом проблему Макги, а заодно вывести из игры самого Холтона.

Но дело не выгорело, и Пайку пришлось опять напустить на меня Бруна. Мне намекнули, что Бруну вполне могут принадлежать сорок многоквартирных домов в Сауттауне, так что, может быть, любопытно выяснить, почему он так хорошо живет и имеет возможность приобретать недвижимость.

В итоге я понял, что должен проникнуть в дом Пайка, где и прихватил вот эти вещи. Об этом подробно рассказано на пленке Эла, которую предлагаю послушать.

И мы послушали. Я радовался перерыву – у меня пересохло в горле.

Одного члена компании недоставало. После моего рассказа о письме с чеком на двадцать пять тысяч долларов, которое переслал доктор Уинтин Хардахи, сперва готовый помогать, а потом полностью отказавшийся иметь со мной дело, Гаффнер послал мистера Лозье, знакомого с Хардахи, доставить последнего, не сообщая зачем.

Лозье вернулся один, тихо сел, дослушал запись, сделанную в автомобиле.

Гаффнер повернулся к нему и спросил:

– Ну?

– Ну, сэр, пожалуй, я в жизни не слышал такого безумного…

– Я вас про Хардахи спрашиваю.

– Сэр, я не стал объяснять ему, зачем он нужен. Он охотно пошел… И вдруг на полпути разрыдался. Я затормозил, и он сообщил, когда снова смог заговорить, что обещал Дэйву Бруну сотрудничать, а Брун обещал не выдавать.

– Чего не выдавать?

Молодому юристу явно было весьма неловко.

– Видимо, сэр, мистер Хардахи имел.., м-м-м.., гомосексуальную связь со своим партнером по теннису, а Дэйв Брун около года прослушивал кабинет, где они встречались.

– Что он подразумевал под сотрудничеством?

– Брун хотел знать содержание письма, написанного миссис Трескотт мистеру Макги. Мистер Хардахи убедил Бруна, что никогда его не читал. Упомянул о чеке для мистера Макги. Брун просил не оказывать мистеру Макги помощи и не давать советов. Добавил, что, может быть, мистер Пайк сообщит мистеру Хардахи об инвестиционной возможности, и тогда ему лучше вложить в дело солидную сумму.

– Где он? – тихо спросил Гаффнер.

– В машине.

– Что ж, Ларри, спуститесь, пожалуйста, и отвезите домой этого бедного, жалкого, глупого сукина сына. Предупредите, что скоро мы с ним побеседуем. Уведомите его, что в отсутствие жалоб другой стороны обвинение не возбуждается.

После ухода Лозье Гаффнер обратился к Стейнгеру:

– Не слишком ли многого я потребую, попросив вас, лейтенант, поехать и привезти сюда Бруна?

– Бог свидетель, я повсюду гонялся за ним целый день, а он попросту испарился.

Гаффнер перевел немигающий взгляд на меня:

– Как по-вашему, мистер Макги, может ли мистер Пайк под нажимом внезапно расколоться и сделать перед нами признание?

– Нет, сэр. По-моему, он никому никогда не признается. Вряд ли он чувствует хоть каплю вины и раскаяния. Только, видите ли, если Морин исчезнет, доказать ее смерть невозможно. Ему не удастся жениться на младшей сестре и выиграть. Попав в пиковое положение, он задергается и наделает ошибок. – Я сам слегка удивился, что обратился к прокурору “сэр”, поскольку не часто разбрасываюсь подобными словечками.

– Вам не кажется, мистер Макги, что вы приписываете очень умному человеку очень глупые и жестокие поступки?

– В данный момент они кажутся глупыми и жестокими, так как мы все получили вполне хорошее представление о его поступках и вызвавших их причинах. Но когда положение дел осложняется больше и больше, мистер Гаффнер, расширяется вероятность случайности. Повезет или не повезет. Что у нас было бы, если б я не появился на сцене? Не стану утверждать, будто блистательно отличился в каком-нибудь эпизоде, – просто добавился к общей неразберихе и, по-моему, послужил катализатором. Удача стала отворачиваться от него. Особенно в тот момент, когда я решил не ставить машину рядом с другими. Морин упала на крышу с адским грохотом. Я не сообразил, что стряслось, но понял, что стукнуло прямо над головой. Так громыхнуло, что крепкая крыша загудела, как барабан. Ладно. Кругом ни одного рабочего. В здании пусто, кроме компании на верхнем этаже. Пришлось выяснить, откуда шум. Может быть, я догадывался. Может быть, в подсознании все связалось в мгновенной вспышке интуиции. А если бы я ее не нашел?

– Он не знает, что вы нашли тело.

– И поэтому будет следовать плану. Очередной побег. Активные поиски. Беспокойство. Утром ее находят рабочие, все согласуется с недавними попытками самоубийства, с ее состоянием. Сейчас он носится по всей округе. Считает себя свободным. Жестоко – да. Насчет глупости можно поспорить. По-моему, он формально здоров, но я назвал бы его классическим социопатом. Вам известны симптомы? Блестящий ум, эмоциональность, масса обаяния, впечатление полной честности, цельности.

– Я вполне в этой области образован, мистер Макги, – объявил Гаффнер.

– Значит, знаете и о готовности рисковать, об уверенности в своей способности справиться с чем угодно. Подобные типы хитры и жестоки. Никогда не признают вины. Чертовски трудно предъявить им обвинение.

Он кивнул, соглашаясь, и я поведал ему о супружеской паре, работавшей у Пайков, об инциденте в гольф-клубе, добавив описание спальни Тома, необычно стерильной, аккуратной и совершенно безликой.

Гаффнер попросил дополнений у Стейнгера.