Месть женщины, или История одного предательства

Быть может, поэтому Степан так спокойно вел себя в ту ночь, когда я убила его племянника. Потому что сам очень многих убивал… Степан начал новую жизнь, а фактически лег на дно. Видимо, он понимал, что у него уже нет шансов остаться в живых. Есть только один способ – скрыться, раствориться, изменить внешность, имя, документы и местожительство.

Ведь если разобраться, то убить Степана мог кто угодно. Кто-нибудь из бывших заказчиков или сотрудники спецслужб. Видимо, в тот момент, когда я встретилась со Степаном, он решил уйти на покой, потому что психологические нагрузки киллера очень высокие. Однажды он понял, что сильно устал, что просчитать все невозможно, что или он полностью подорвет свои силы, или его в конце концов убьют. Убивая сам, он хорошо понимал, что за ним охотится смерть и, пуская пули в других, он сам ходит под пулями.

Передо мной вновь предстал образ Степана. А ведь он был хорошо развит физически и не раз говорил мне, что владеет навыками рукопашного боя. Только вот о том, что он имеет солидный опыт в обращении с оружием, он умолчал.

А ведь я тоже убийца. Только я убила в состоянии аффекта, и уж если разобраться, я хотела спасти свою жизнь. Убить Марата меня побудил страх. Он просто загнал меня в угол из-за стечения обстоятельств, которое заставило меня бороться за свое здоровье и свою жизнь.

Почему же Степан стал киллером? Чтобы заниматься подобной деятельностью, нужно иметь очень крепкие нервы. Что должно подтолкнуть человека к тому, чтобы он стал наемным убийцей и мог хладнокровно расстреливать людей? Желание заработать? Какие-то личные трагические обстоятельства? Крутой жизненный поворот? Теперь мне уже никогда не добраться до сути и не узнать ответы на эти вопросы…

Как только самолет коснулся земли, сидящая рядом со мной журналистка заметно оживилась и как ни в чем не бывало стала беседовать со мной на отвлеченные темы.

Но я и представить себе не могла, что ожидает меня в Москве. Как только я вышла в зал прилета, на меня накинулось безумное количество корреспондентов различных телеканалов, каждый из которых пытался пробиться сквозь толпу, приблизить ко мне микрофон и задать какой-нибудь вопрос.

– Как вам жилось с убийцей? Он вас не обижал?

– Нет.

– А вы знали, чем занимался Омут, когда с ним сошлись? Вам не было страшно?

– Нет, не знала. Страшно не было.

– Легко ли быть подругой столь известного киллера?

– Легко. Дай бог, чтобы все мужчины относились так же к своим женщинам.

– Он вас бил, угрожал? Быть может, он держал вас в заложницах?

– Он меня любил, – глухо произнесла я, пытаясь прорваться сквозь толпу журналистов.

– Говорят, Омут был волком-одиночкой. Может быть, вы знали кого-нибудь из его знакомых? У него были друзья?

– Я не знаю. Он мне ничего об этом не рассказывал. При мне он ни с кем не общался.

– Вы вообще не интересовались его прошлым?

Со всех сторон звучали одни и те же вопросы.

– Нет. Мы жили настоящим.

– А на что вы жили?

– На его деньги.

– А вы ни разу не поинтересовались, откуда у него деньги?

– Я знала, что они из прошлого. Мы договорились не затрагивать эту тему. Я четко соблюдала нашу договоренность.

– Как долго он являлся вашим сожителем?

– Он был моим гражданским мужем. Слово «сожитель» умерло вместе с социализмом. Я не знаю такого слова. Оно говорит о низком интеллектуальном уровне того, кто его произносит. Это слово из лексикона быдла. Я никогда не симпатизировала ни быдлу, ни лексикону оного.

– А официально он звал вас замуж?

– Штамп в паспорте не играет никакой роли в отношениях. Он нам был не нужен. Отношения либо есть, либо нет. И их не спасешь никаким штампом в паспорте.

– Вы рады, что не успели родить ребенка от столь известного киллера? Представляете, что было бы с ребенком, если бы он узнал, чем занимался его отец?

– Если бы бог дал нам ребенка, я бы его родила. Мне было бы не важно, чем занимался его отец. Для меня Степан навсегда останется близким и даже родным человеком. Меня так никто и никогда не любил. Я не знаю, умел ли этот человек убивать, но вот любить он умел.

– Надя, а как вам живется без сочувствия?! – совсем близко послышался язвительный голос.

– Какого еще сочувствия?

– У вас убили гражданского мужа, и никто не хочет выразить вам своего сочувствия!

– Я не нуждаюсь в людском сочувствии, – холодно произнесла я. – Меня вообще не интересует то, что обо мне думают.

– Кто присутствовал на похоронах Омута?

– Я одна.

– И вы сами копали могилу? – В голосе выкрикнувшего этот вопрос молодого человека послышалась ярко выраженная насмешка.

– Нет. Этим занимались могильщики, – с вызовом ответила я. – У меня слишком нежные руки, чтобы держать лопату.

– Может, вы руководили процессом?

– Процессом руководили служители кладбища.

– А вас не удивляет тот факт, что на похоронах Омута никто не захотел составить вам компанию?

– Я не люблю компании. От них много шума… Мне нравится тишина.

– И вас не возмущает, что никто не приехал на похороны?

– Абсолютно.

– Ну почему?

– Главное, что на них была я, – устало сказала я. – Нас всегда устраивало общество друг друга, и лишние люди нам не были нужны.

– Где вы теперь будете жить? В Москве или уедете за границу?

– Я не знаю. Я пока ничего не знаю… Жизнь покажет.

– Почему вы вернулись в Москву?

– Я коренная москвичка. У меня есть московская прописка. Я вернулась домой. А еще мне очень хочется встретиться с одним человеком…

– Кто он?

– Это никого не касается.

– Вы ощущаете себя «черной вдовой»? Вы ведь вдова бандита.

– Вдовой, тем более черной, я себя не ощущаю…

– А кем же вы тогда себя ощущаете?

– Женщиной, которой подарили любовь, не требуя ничего взамен. Желаю и вам испытать подобное.

– Спасибо. Нам подобного не надо.

– Ваше право.

– А вы не боитесь, что те, кто расправился с Омутом, могут теперь расправиться с вами?

– Я не вижу в этом смысла. Я ничего не знаю про Омута. Я жила со Степаном. И не думаю, что могу кому-то мешать или представляю собою опасность. «Омут» – абсолютно посторонний, непонятный для меня образ. Мне не довелось его знать.