Месть. Все включено

– Далеко не убежит, – заверил Сан Саныч. – Возьмем, никуда не денется.

– Я не сомневаюсь, – пробормотал Сергей Михайлович. – Слушай, Сан Саныч, а что, если не он их убил? Могли это подстроить?

– Кто? Ты к нему что, в адвокаты записался? – осведомился Сан Саныч с издевкой. Тон вопроса был таким, что Украинский поспешил откреститься:

– С чего ты взял? Я просто хотел узнать, что ты думаешь?

– Я думаю, мне пора от тебя услыхать, кто он такой, этот Андрей Бандура?

– Откуда мне знать? – парировал Украинский, с ужасом подумав о том, просить помощи старого приятеля его надоумил черт.

– Ты уверен в этом, Сережа?

– Саня, как в тебе, – отрезал Украинский.

– Добро, – Сан Саныч вздохнул, решив, что самое время поменять тему. – Как Светлана, Сережа?

– Гриппует, – помрачнел Украинский. – Вчера всю ночь горела. Еле понимаешь, температуру сбили.

– А с операцией у вас что? – спросил Сан Саныч, давая понять, что вопрос загадочной гибели связанных с Украинским милиционеров закрыт. Пока, по-крайней мере. – Я с Лидой говорил. Она сказала, вам в Германию предложили ехать.

– Предложили, – с горечью согласился Сергей Михайлович, бросив взгляд на джип Олега Правилова.

– Дорогое удовольствие, как я понял?

– Не то слово, Саня.

– А у нас сделать нельзя?

– Как тебе сказать…

На прошлой неделе они со Светланой побывали в клинике 4-го управления Минздрава, традиционно, со времен развитого социализма, обслуживающей далеко не шахтеров. Вердикт врачей он предугадал заранее: изменений к лучшему никаких, нужна операция, которую могут сделать только в Германии или Штатах. Там пластическая хирургия не стояла на месте, и достигла определенных высот. Пока мы штурмовали какие-то другие, с большими потерями и бестолку.

– Во сколько нам операция обойдется? – спросила Лида Украинская, всхлипывая. Им назвали обескураживающую цифру. Плюс дорожные расходы. Плюс расходы на проживание. Плюс оформление паспортов и виз.

– С девочкой вы поедете, мама?

Лида беспомощно смотрела на мужа. Полковник Украинский кивнул так уверенно, словно был золотовалютным резервом государства. Не дрогнув, выслушал приговор, и сказал, что они все оплатят наличными. Тогда он еще не знал, что затеянная Милой афера сорвется. Что деньги пропадут без следа.

– Что врачи говорят? – вывел его из задумчивости Сан Саныч.

– Ох, не спрашивай, Саня. Что они могут сказать? Они не говорят. Они рисуют. Такую мне, понимаешь, цифру нарисовали… В зобу дыханье сперло…

* * *

– Что-то не так, Сергей Михайлович? – спросил Торба, как только Украинский повесил трубку.

– Все чудесно, Володя, – съязвил Сергей Михайлович, набирая номер Артема Поришайло.

* * *

Отмахав километров тридцать, оставив слева громадину Аю-Дага, исполинского каменного медведя, который приник к воде, не подозревая, что она соленая, а затем и известный на весь Союз «Артек», с фасада которого абсолютно чуждая Стране дочь эмигрантов еще не распорядилась содрать не ею данные ордена, [49] Бандура свернул в горы. Назвать совершенно разбитый проселок дорогой не решился бы и специалист по туфте. [50] Колеса ежеминутно попадали в выбоины, несколько раз машина со скрежетом задела разбросанные между колеями валуны. Впрочем, Бандуру это вполне устраивало. Андрей протянул полсотни метров от трассы, карабкаясь все выше, пока они не очутились на живописной поляне, образованной кустами шиповника. Убедившись, что густые заросли надежно заслонили легковушку от дороги, Бандура заглушил мотор и обернулся к Рыжему:

49

Речь о муляжах орденов Трудового Красного Знамени и Дружбы народов, украшавших главную стелу «Артека», которые были сняты незадолго до визита в лагерь жены президента Ющенко весной 2007

50

Слово туфта, означающее приписки, имеет лагерное происхождение. Оно родилось в ГУЛАГе, во время строительства заключенными знаменитого Беломоро-Балтийского канала. Нормы выработки были такими, что тот, кто не занимался приписками, умирал от голода, вот и все

– Давай, падло, выкладывай, кто меня заказал? Кто вы вообще такие, мать вашу, уроды?! – поскольку Рыжий не реагировал на эти слова, Андрей пнул его в плечо. Рыжий, застонав, с трудом поднял голову:

– Умираю.

Оценив количество заляпавшей сиденье крови, Андрей решил, что так и есть. Правда, он и сам чувствовал себя немногим лучше Рыжего. Если выпущенная Ногаем пуля не причинила особого вреда, порвав кожу и испортив рубашку, то застреленный им на дороге спортсмен оказался метче. Его пуля сидела у Бандуры в плече, которое пылало огнем. Кровотечение, к счастью, прекратилось, рубашка прилипла к телу, и служила пластырем. Левую руку он не чувствовал, теперь она висела как плетка. Впрочем, он все равно ничего не мог с этим поделать. Они с Рыжим были заложниками на корабле под названием Неудача.

– Мой маршрут, – сплошная неудача, – пробормотал Андрей, неожиданно вспомнив строчку из песни Андрея Макаревича. – Давай, придурок, не тяни! Мне нужна информация! Мы оба умираем! Вся жизнь, твою мать, медленное умирание! Но, ты же не собираешься этот процесс ускорить?

– Мне надо в больницу, – еле слышно сказал Рыжий. Он едва не плакал. Бандура приставил ствол нагана к ширинке собеседника:

– Ответ неправильный. Но, как знаешь, герой…

Механизм щелкнул, барабан провернулся. Звук заставил Рыжего встрепенутся. Он, очевидно, решил, что никакая информация не стоит прострелянной мошонки. Андрей вздохнул с облегче6нием:

– Давай, говори.

Услышав имена Витрякова и Бонифацкого, Андрей все понял. Выходило так, что о его визите было известно заранее. Теперь оставалось установить источник утечки информации. По словам Рыжего, Бонифацкий узнал о прибытии киллера из столицы со слов симпатичной белокурой женщины.

– Ее, кажется, Милой зовут. – Добавил Рыжий. – Забери наган, а?

– Милой? – не поверил Бандура. Скорее, это было совпадение. Но, он все заставил Рыжего подробно описать эту загадочную Милу. Словесный портрет совпадал в мельчайших деталях.

«Это она», – подумал Бандура, и только тут вспомнил о том, как они с Атасовым сдали госпожу Кларчук Витрякову. Это было в четверг вечером. Сегодня была суббота.

– Не копай яму другому, – пробормотал он, – сам в нее загремишь. Ну, надо же.

– Ты о чем? – жалобно спросил Рыжий.

– О жизни, твою мать. – Теперь все встало на свои места. Они были отвратительными.

– Где сейчас Бонифацкий?

– В «Камне Шаляпина».

– Что за камень такой? – не понял Бандура.

– Пансионат. В Никите. Домики одноэтажные. Прямо у моря.

– Подробнее давай, – потребовал Андрей, – и еще, сколько у Бонифацкого людей?

Точного количества Рыжий не знал:

– Витряков всех, кого можно, поднял. Он человек серьезный.

В это Андрей верил. Зато пансионат Рыжий описал в мельчайших деталях. Бандура крепко призадумался. В создавшейся ситуации разумнее всего представлялось уносить ноги по-добру, по-здорову, но напутственные слова Поришайло цепко засели в памяти Андрея: «У тебя отец, если мне память не изменяет, с Правиловым в Афганистане служил? Ныне в ПГТ Дубечки проживает? Винницкой области? Улица Советская, гм? Пасека у него, кажется?» Помнится, Андрей еще пробормотал: «Вы прекрасно осведомлены, Артем Павлович». «Ну, вот и хорошо, гм, – добавил Поришайло, потирая руки. – Это я так, память проверяю. Увидишь отца, привет передавай». Приторный тон, с каким были произнесены последние слова, был гораздо страшней прямой угрозы.

«Я облажаюсь и они его убьют».«Ты так и так облажаешься».«Это мы еще посмотрим».«Нечего смотреть, чувак».

– Мне надо в больницу, – простонал Рыжий. В сочетании с восковым цветом, приобретенным лицом, шевелюра Рыжего казалась теперь просто огненной.

– Опять ты за свое! – прикрикнул Андрей. – Задолбал!

– Я тебе ничего не сделал.

– Да уж, не сделал. Надо бы тебя пристрелить, как и вашего самого главного говнюка. Бонифацкого.