Место летнего отдыха

У залива со стороны пляжа появились две немолодые женщины в больших соломенных шляпах и длинных, почти до щиколоток, выцветших сатиновых платьях. Они что-то весело кричали друг другу, с радостными воплями бегали туда-сюда, словно маленькие дети, поймавшие рыбку. Чтобы избавиться от их любопытных взглядов, Молли направилась в дюны в поисках укромного места, и почти тут же Джон стал ее целовать, крепко прижав к себе.

– Нет! – ответила она с отчаянием.

Он сразу же отпустил ее, ничего не понимая.

– Почему?

– Потому что я все еще боюсь, – Молли явно преуменьшала всю степень тяжести своего состояния.

– Боишься родить?

– Да. Это и другие вещи, которые не могу объяснить.

– Если и вправду окажется, что у тебя будет ребенок, мы смогли бы пожениться сразу.

– Нет. Не сейчас. И не таким образом.

– Ты права, я знаю, мы должны быть благоразумны, ждать и все такое, – монотонно произнес Джон.

– Да, – Молли говорила очень серьезно. – Мы должны вести себя хорошо.

– Я не знаю, что значит хорошо, – признался он уныло.

– Ты ведешь себя плохо, Джонни? – спросила пораженная Молли. – Ты делаешь это и с другими девушками тоже?

– Нет, – ответил он. – Я просто не знаю, что означает это слово – «хорошо». «Хорошо» ли будет, если лет пять мы почти не будем встречаться? Одиночество – это «хорошо»?

– Я имею в виду совсем другое, – сказала она.

– Твои плечи, на мой взгляд, – это хорошо, – заметил он. – А твоим лодыжкам я ставлю оценку «отлично».

– Джонни, прошу тебя, перестань!

– За руку мне тоже нельзя тебя брать?

– Конечно, можно, но ты же не можешь остановиться!

– Я просто хочу держать тебя за руку, больше ничего, – сказал он.

Под порывом ветра на дюнах зашуршала трава, зашелестели листья низкорослых пальм, и Молли вздрогнула от неожиданности, думая, что там кто-то есть. «Плохо, если нас заметят в таком уединенном месте, – подумала она, – даже если мы будем всего-навсего держаться за руки». За гребнем песка может притаиться кто угодно: мальчишки, бродяги, ловцы птиц, любители подглядывать за переодевающимися и даже отец, вышедший на прогулку. Казалось, тени на песке и даже облака в небе возмущенно смотрят на тебя. Она словно оцепенела от страха и сказала:

– Джонни, нас не должны здесь видеть. Пойдем пройдемся.

– Пошли. Если тебе так хочется.

– Давай искупаемся.

– Терпеть не могу плавать, – ответил он. – Вода холодная.

– Прошу тебя, искупаемся. Потом вернемся домой, и ты поболтаешь с папой и своей мамой. Очень важно, чтобы со стороны мы выглядели как обычно.

– Да, конечно, – согласился он.

– А не взять ли нам велосипеды? Сто лет не гоняла на велике.

– Было бы неплохо, – оживился он.

– Пошли, – позвала она. – Догоняй!

Она легко снялась с места и побежала впереди него, вздымая ногами песок. Он догнал ее у самой воды, и они вместе бросились в море, вынырнули из-под первой большой волны, задыхаясь и крича, словно индейцы.

Глава 24

Каникулы подходили к концу, и атмосфера в доме Кена становилась все напряженнее, а застенчивость и сдержанность Молли – все заметнее. Казалось, она не могла разговаривать ни с Сильвией, ни с Кеном, а когда к ней обращались, обычно отводила глаза. Сильвия пришла к убеждению, что Молли, должно быть, слышала про них с Кеном такие ужасные вещи, что оставаться вежливой, к чему она без сомнения стремилась, стало для бедного ребенка мукой. Джон, если не гулял где-то с Молли, почти постоянно сидел за пианино, и во время немногих бесед, завязанных по инициативе Сильвии, был учтив, но уклончив. Его взгляд был тревожен и печален, а музыка, которую он играл, представляла собой дикую смесь восторга и печали. «Причина восторга, очевидно, – Молли, – думала Сильвия, – ну, а отчаяние можно записать на мой счет». Ее утешало только то, что в один прекрасный день Молли и Джон станут достаточно взрослыми, чтобы простить. «Все дети проходят стадию, когда они презирают своих родителей, – мрачно говорила она себе. – Из-за развода все это протекает немножко хуже». В день накануне отъезда Молли они с Джоном сидели в том месте, где ураган пробил в дюнах брешь, но теперь оно не казалось достаточно уединенным.

– Кто-нибудь может пройти, – сказала Молли. Деваться было некуда.

– Молли, – сказал он неожиданно, – дом, в котором я когда-то жил, – старый мотель, – закрыт, заперт и выставлен на продажу.

– О нет, Джонни! – воскликнула она. – Только не в пустом доме. От одной мысли об этом у меня мороз по коже.

– Там нас никто не найдет.

– Нет, – возразила она.

– Я хорошо знаю это место. В подвале разбито окно. Можно забраться.

– Боюсь даже думать об этом.

– Ты все беспокоишься, что нас кто-то увидит, – сказал он. – Я думал…

– Прошу тебя, Джонни, умоляю в последний раз. Нет.

– Хорошо, – согласился он. – Я не должен тебя пугать. Все время твержу себе об этом.

Он протянул руку и с таким беспредельным страстным желанием дотронулся до ее лодыжки, что она была тронута.

– Бедный Джонни, – пожалела его она.

– Конечно, я неправ, – сказал он. – Ясно, как дважды два.

– Не переживай так. Он погладил ее ступню.

– Ты когда-нибудь видела ногу?

– Да, – засмеялась она.

– Я имею в виду, по-настоящему присматривалась?

– Конечно.

– Она очень красивая. Смотри, какая она. Этот изгиб, словно стальная пружина. А эти стальные струны, прямо под кожей. Чудо.

– В таком случае кругом полно чудес, – улыбаясь, заметила она. – Только здесь уже целых четыре.

– Да, – согласился он. – Хотел бы разбираться в чудесах получше.

– Хочешь стать врачом?

– Нет. Ни за что на свете не смог бы разрезать ногу, – он обвел пальцами вокруг ее лодыжки. – Она мне нравится такая, какая есть.

– Поцелуй меня, Джонни.

– Не могу. От этого настроение у меня еще больше испортится. Или снова тебя напугаю. Не стоит этого делать, потому что получается односторонне. Я только что это понял.

– Вовсе не односторонне! – недоумевая, воскликнула она.

– Нет, именно так.

– Джонни, ты не думай, что я не люблю тебя! Просто я ужасно боюсь!

– Я знаю.

Он растянулся на песке, его гибкое тело, успевшее покрыться загаром, застыло в странной позе трупа. Глаза он закрыл от солнца, а о том, что он дышит, можно было судить лишь по едва заметному вздыманию груди. Он молчал.

Она сидела рядом с его головой, глядя на него сверху вниз.

– Я люблю тебя, Джонни, – призналась она. Он улыбнулся, не открывая глаз.

– Думать об этом будет хорошо.

– Правда.

– Конечно. Я тоже люблю тебя.

Она смотрела на него, испытывая непонятное жуткое чувство, словно она убила его: картина завершена, женщина-убийца сидит рядом со своей жертвой. Он казался совершенно спокойным, лицо безмятежно, голос добрый, никакой притворной меланхолии, но странным образом мертв.