Место под солнцем

Папа все это время стоял рядом, держал ее за руку. Мама осталась дома, помогать Жанночке. С кладбища на поминки приедет человек пятьдесят, не меньше. Среди них будут те, у кого можно узнать что-то о Свете Петровой. Господи, о чем она сейчас думает? Кончается отпевание. Провожать человека в последний путь надо со смиренным тихим сердцем, нельзя думать о плохом, о злом и суетном. Нельзя.

Катя прикоснулась губами к ледяному лбу. На мертвой коже грим. От этого почему-то особенно больно. Бумажная ленточка с текстом молитвы. Похоронный венчик. Такая же ленточка оказалась в Катиной подушке. Если бы чуть-чуть изменилось направление пули, всего на несколько сантиметров, все было бы наоборот. Сейчас отпевали бы Катю. Возможно, так и было задумано. Но дрогнула рука. Убийца нервничал, к тому же оказался не слишком метким стрелком.

Экспертиза показала, что Глеб Калашников был убит из пистолета Макарова, принадлежавшего когда-то капитану пограничных войск Николаю Гуськову и хранившегося у его дочери. За Олей приехали в понедельник, в семь часов утра. Одновременно была вызвана психиатрическая перевозка. Иветту Тихоновну увезли в геронтологическое отделение Института психиатрии им. Ганнушкина.

Выяснилось, что сосед с восьмого этажа, выгуливая собаку в ночь с четвертого на пятое сентября, видел Ольгу, которая возвращалась домой вовсе не в одиннадцать, а в половине второго.

— Конечно, это я его убила, — тусклым голосом повторяла Ольга, сидя в кабинете следователя Евгения Чернова.

— То есть вы признаетесь в убийстве Калашникова Глеба Константиновича? — спрашивал Чернов.

— Я отреклась от него, и он умер. Я больше не хотела его любить. Когда человека никто не любит, он умирает.

— Но, кроме вас, простите, у него были родители, жена. Вы исключаете, что они его тоже любили?

— Его отец любит только себя. Мать? Да, пожалуй. Я о ней почти ничего не знаю. Но материнская любовь эгоистична. Это животная любовь к своей плоти. Что касается жены — о ней лучше не говорить. К Глебу она не испытывала вообще никаких чувств. Ей нужен только ее балет. Глеб жил греховно и грязно. Но его хранила моя любовь. Поэтому я виновата в его смерти. Только я. Меня и судите.

— Кого судить — покажет следствие, — буркнул Чернов и положил перед Ольгой на стол маленький «ПМ». — Это ваш пистолет?

— Мой.

— Вы когда-нибудь стреляли из него?

— Нет.

— Ольга Николаевна, давайте все по порядку. Где вы находились в ночь с четвертого на пятое сентября?

— Я несколько вечеров подряд приезжала туда, на проспект Мира. Но не подходила к дому.

— То есть в ночь с четвертого на пятое вы отправились с работы не домой, а на проспект Мира, однако утверждаете, что к дому, в котором жил убитый, не подошли?

— Не подошла.

— Вы помните ваш маршрут? Вы вышли из метро и куда направились?

— К Безбожному переулку.

— Мещанские улицы находятся на другой стороне проспекта, — задумчиво произнес Чернов, — почему вы пошли к Безбожному переулку?

Ольга молчала, уставившись в пол. Час назад с ней беседовал психиатр и однозначно признал ее вменяемой. Да, имелась неврастения, как следствие переутомления и неблагоприятной семейной обстановки. Да, наблюдались признаки острого реактивного психоза в форме астенодепрессивного состояния. Но Ольга Гуськова была вменяема, отдавала себе отчет в своих словах и поступках.

— Есть странность характера, экзальтированность, замкнутость, но все в пределах нормы. Интеллект высоко развит, память отличная, — говорил психиатр, — она типичный астеник и по конституции, и по складу нервной системы. Между прочим, если бы она захотела симулировать невменяемость, смогла бы это сделать вполне успешно. Она неплохо знает психологию и психиатрию.

— Так зачем вы отправились в Безбожный переулок? — повторил Чернов свой вопрос.

— Там дворик. Наш дворик, возле маленького бара. Мы несколько раз сидели на лавочке и разговаривали. Просто разговаривали, и все. Это очень сложно объяснить… Но так получилось, что с тем двориком связано лучшее, что было у нас. Глеб становился собой на несколько минут. Не придуривался, не строил из себя Бог весть кого… Но вам это неинтересно.

— Значит, вы отправились во двор в Безбожном переулке. Вы можете сказать конкретней, где он находится?

— Номер дома я не помню.

— В конце или в начале переулка?

— В середине. Там еще школа напротив, на другой стороне. А двор в углублении, перед баром. Это даже не двор, просто небольшая площадка, вокруг деревья и несколько лавочек под деревьями.

— Как называется бар?

— «Белый кролик».

— Что там еще есть поблизости?

— Булочная и круглосуточный пункт обмена валюты.

— Так, — кивнул Чернов. — Уже неплохо. И что вы там делали?

— Сидела на лавочке. — Ольга пожала плечами. — Просто сидела и смотрела на окна бара.

— Он был открыт?

— Да.

— Сколько времени вы там просидели?

— Не знаю. У меня нет часов. Минут десять, может, больше.

— Вас кто-нибудь мог там видеть? Может, кто-то подходил к вам?

— Кажется, подсел какой-то молодой человек, пытался познакомиться.

— Так. Пожалуйста, подробней. Что за молодой человек? Как он выглядел? Какой был между вами разговор?

— Зачем вам это? — Ольга брезгливо поморщилась. — Какое это имеет значение?

— Ольга Николаевна, вы что, правда не понимаете, какое это может иметь для вас значение? Вы подозреваетесь в убийстве вашего знакомого, Калашникова Глеба Константиновича. Он был убит из оружия, которое принадлежало вашему отцу. Вы признаете себя виновной или нет? — тяжело вздохнул Чернов.

— Признаю.

— Но вы утверждаете, что к дому убитого не подходили и из пистолета не стреляли?

— Не подходила и не стреляла. Я сидела во дворике, в Безбожном переулке. А пистолет лежал в ящике. — Она вдруг резко вскинула на Чернова огромные лилово-синие глаза. — Что с Гришечкиным? Откуда у вас пистолет?

— Гришечкин Феликс Эдуардович погиб в автомобильной катастрофе. Пистолет находился в его портфеле.

— Феликс погиб? — прошептала она побелевшими губами. — Господи, я виновата перед ним… «Сейчас она заявит, что и Гришечкина тоже убила, — с нервной усмешкой подумал Чернов. — Она совершенно сумасшедшая. Она может быть тысячу раз нормальна по медицинским показаниям, но с точки зрения здравого смысла она сумасшедшая…»

— Вы отдали Гришечкину пистолет?

— Да.

— Он попросил вас об этом?

— Да. Он сказал, что будет обыск и пистолет надо выбросить.

— Но если вы не стреляли в Калашникова, почему в таком случае отдали пистолет? Чего вы испугались?

— Когда пришел милицейский майор и стал спрашивать, где я была той ночью, я поняла, что у меня нет никакого алиби. Я испугалась за бабушку. Ей будет очень плохо в больнице. Она привыкла к домашней обстановке.

— То есть вы не исключали возможность ареста?

— Конечно. Я знала, что попаду в число подозреваемых. Но после разговора с майором у меня не осталось сомнений.