Место встречи изменить нельзя (сборник)

– Что значит «отпросился»?! – возмутился Коля. – Поставил в известность – и точка! Собрание – важное политическое мероприятие, и Жеглов сам обязан присутствовать…

– А Жеглов комсомолец? – удивился я.

– Конечно! Правда, ему уже двадцать шестой год… Скоро будем его рекомендовать кандидатом партии.

Я как-то и не задумывался над тем, что Жеглову всего на три года больше, чем мне, – почему-то он во всем казался намного опытнее, умнее, старше…

Собрание проходило в актовом зале; и залом-то он считался только по названию – такой он был маленький. Набилось туда народу, как селедок в бочку. Я хотел устроиться у входа на подоконнике, но увидел, что из середины зала мне машет рукой Варя, и стал пробираться к ней ближе; и полз я по чьим-то ногам, спинам, на меня ругались, чертыхали меня по-всякому, толкали и пинали. Наконец я добрался до Вари и устроился рядом с ней – две ее подружки подвинулись, косясь на меня и усмехаясь.

Председатель позвонил в колокольчик и сказал:

– Товарищи! Прошлое наше отчетно-выборное собрание состоялось еще во время Великой Отечественной войны – двадцатого сентября 1944 года. Много пережила страна – и мы вместе с нею – за этот год. Об этом подробно доложит докладчик. А сейчас память погибших с прошлого собрания я предлагаю почтить вставанием…

Зал единым махом поднялся, стало тихо, только тяжело дышал кто-то у меня за спиной и гремел звонкий мальчишеский голос председателя:

– Аникин, Багаутдинов, Векшин, Гринберг, Седова, Топорков, Увалов, Яковлев… Вечная память комсомольцам, павшим с оружием в руках за счастье нашей Родины!

Слово для отчетного доклада получил наш секретарь Степа Захаров – белобрысый курчавый опер из ОБХСС. И шум понемногу улегся в зале. Я сидел рядом с Варей, ощущая ее теплое мягкое плечо и поглядывая на нее все время сбоку. Она толкнула меня тихонько локтем – слушай, мол, а не вертись!

Степа хорошо говорил – не по бумажке, а на память, только изредка заглядывал в блокнот, когда ему надо было привести какие-то цифры. Голос у него был громкий, раскатистый, и говорил он с выражением, а не бубнил, и когда ему казалось, что он голосом чего-то недожал, не разъяснил и не убедил, то он еще рукой махал резко и решительно, будто саблей отсекал этот вопрос.

– …Больше пятнадцати тысяч килограммов крови дали доноры столичной милиции для воинов Красной Армии, – гремел Степа с трибуны. И сам хлопал в ладоши, и по лицу его было видно, что он так доволен, будто его самого спасли кровью доноров-милиционеров. – И особый низкий поклон нашим дорогим девушкам – комсомолкам-донорам, среди которых я хотел бы назвать Середину, Акимову, Леонтьеву, Рамзину, Попрядухину, Кикоть и многих других, которые сдавали свою кровь по двадцать—тридцать раз!

Зал гремел аплодисментами, я наклонился к Варе и спросил тихонько:

– А ты, Варя, тоже сдавала кровь?

– Семь раз, – смущенно улыбнулась Варя, будто стеснялась того, что, как Катя Рамзина, не сдала кровь тридцать раз.

Я пожал слегка ее пальцы и шепнул:

– Варюша, а может быть, во мне и твоя кровь течет?..

– …Исключительно важное значение имело проведение огородной кампании для улучшения продуктового снабжения работников милиции, – взмахивал сразу двумя руками Степа Захаров. – И безусловно надо признать, что лучше всех с этим ответственным мероприятием справились сотрудники 78-го отделения милиции, которые на своем огороде в Измайлове накопали по шестнадцать-семнадцать мешков картошки с каждого участка. А работники ОБХСС Калининского района провалили это дело, поскольку у них собрано не более двух-трех мешков…

Степа покритиковал еще немного транспортников, не обеспечивающих своевременный ремонт автомашин, потом сделал остановку, помолчал и сказал негромко:

– К сожалению, не обошлось без ЧП… – И зал как по команде затих, а Степа продолжал: – Один из наших… оказался трусом. – Тишина в зале напряглась до предела. – Выполняя боевое задание, лейтенант Соловьев струсил, предал товарищей…

Зал взорвался возмущенными криками:

– Позор! Подлец!

Девчушка в сержантских погонах, сидевшая перед нами, наклонилась к подруге, громко шепнула ей:

– В засаде они сидели, и он убийцу выпустил, испуга-ался…

А зал гремел:

– Вон из комсомола!

Захаров постучал карандашом по графину, объявил:

– Тихо, товарищи. Персональное дело комсомольца Соловьева будет рассматриваться особо. А сейчас – к повестке…

Он еще говорил о наших задачах, о повышении профессиональной подготовки, укреплении дисциплины, и когда он кончил, то председатель совершенно неожиданно для меня сказал:

– В прениях первое слово предоставляется председателю шефской комиссии бюро комсомола сержанту Синичкиной…

Варя встала, одернула юбку и сказала:

– Товарищи, у меня голос громкий, я буду с места говорить, а то на трибуну не пробраться. – И говорила она действительно очень звонко, отчетливо, и мне пришло в голову, что это только я один такой куль – двух слов на людях связно сказать не могу.

– Пусть на сцену идет! – услышал я выкрик Жеглова и стал его искать глазами, пока не разглядел, что он сидит в президиуме – вторым слева от председателя.

– Пусть с места говорит! – кричали из зала. – А то все время уйдет на хождение туда и обратно!

И я, конечно, закричал:

– С места! Тут лучше!

Жеглов увидел меня, усмехнулся и развел руками:

– Воля масс – закон для президиума!..

– Товарищи! Шефская комиссия проделала за истекший отчетный период немалую работу, хотя нерешенных вопросов еще остается тьма. Основное внимание мы уделяли детям и семьям наших погибших товарищей – тех, кто пал на фронте или здесь при исполнении служебных обязанностей. В клубе Управления мы провели большой праздничный утренник, на который к детям приехали замечательные наши артисты Качалов, Москвин и Хмелев. Всем детям мы приготовили праздничные гостинцы – хлеб с повидлом, орехи и очень вкусные соевые конфеты. К предстоящему празднику двадцать восьмой годовщины Великой Октябрьской революции мы тоже постарались сделать подарки для детей наших погибших товарищей. Мы распределили сто пятьдесят кусков мыла, сорок три ордера на промтовары – в основном на обувь и пальто, – и в каждую такую семью уже завезли по сто пятьдесят килограммов картофеля, пятьдесят кило капусты и по два кубометра дров…

Лицо у Вари раскраснелось, блестели огромные серо-зеленые глаза, она говорила быстро и весело, и когда я смотрел на нее, лицо мое невольно расплывалось в блаженную, счастливую улыбку.

– …Замечательно проявил себя комсомолец старшина Иванов, имеющий гражданскую профессию сапожника. Он очень хорошо и быстро починил к наступающей зиме обувь всем нуждающимся детям сотрудников Управления и многим нашим товарищам, у которых не кончился еще срок носки форменной обуви, а она уже пришла в негодность…

Это был, наверное, тот самый Иванов из комендантского взвода, к которому меня обещал отвести Тараскин; так мы до сих пор к нему и не собрались.

– …Коновалов, который отвечает за организацию подарков раненым в московских госпиталях, халатно относится к своим обязанностям. Если бы не инициатива девушек из отдела РУД – ГАИ, вопрос этот стал бы под угрозу срыва, а это неслыханный позор! Надо отстранить Коновалова от такого важного дела…

Варя села на место, и я сказал ей:

– Ты замечательно выступала…