Металлист. Назад в СССР
Шрифт:
— Сахар? — спросила она.
— Не, спасибо, — сказал я.
— Точно, забыла, — улыбнулась она. — Ты без сахара пьёшь.
Чёрный чай изумительно пах настоящим чаем, а не грузинским веником, которым подметали полы цеха, и добавлять в него сахар или молоко — только портить. А вот закусить плюшкой я был совсем не прочь.
— Хоть убей, не понимаю я эти закорючки, — сказал я, задумчиво глядя в учебник.
— Сейчас разберёмся, я покажу, — сказала Варя.
Не слишком уверенно, впрочем. Перерыв на чай оказался весьма кстати, но как время не тяни, а интегралы сами себя решат.
—
Я придвинулся поближе. Наши лица оказались так близко друг к другу, что я почувствовал, как прядь её волос касается моей щеки. Она вдруг замолкла.
— Производная функции… — хрипло прошептала она.
Её горячее дыхание приятно щекотало кожу. Мы впервые находились на таком расстоянии, гораздо ближе, чем пионерское. Я покосился на неё. Варя опустила ресницы, красные, будто искусанные, губы оказались чуть приоткрыты, словно для поцелуя. Я чуть повернулся, осторожно, чтобы не спугнуть, коснулся лбом её лба, Варя немного подалась вперёд.
— Варвара! Будь добра, подойди на минутку! — раздался зычный крик со двора, и вся магия момента вмиг улетучилась.
Варя подскочила, будто ужаленная, почему-то одёргивая юбку, красная, как спелый помидор.
— Я сейчас, бабушка зовёт! — торопливо пробормотала она, пулей выбегая из комнаты.
А то я сам не понял. Вот же… Елизавета Константиновна. Как невовремя вам помощь понадобилась.
Я откинулся на спинку стула, похрустел суставами, вздохнул, отхлебнул чаю. Интегралы-интегралы. Поднялся, подошёл к пианино. «Шредер», дореволюционное, раритетное. Антиквариат. Осторожно откинул крышку, сыграл четыре знаменитых ноты грустного тромбона, символизирующие провал.
Масштаб провала, конечно, не эпический, но настроение попортилось изрядно. Ладно, значит, в учёбе повезёт. Я вернулся на место, к учебнику.
Варя вернулась в комнату, почему-то со следами опилок на рукавах, неловко улыбнулась, словно извиняясь за случившееся, села за стол, на этот раз неестественно прямо держа спину и сложив руки на коленях. Как будто швабру проглотила.
— Интегралы, — сказала она.
— Интегралы… — вздохнул я.
Глава 15
— Садитесь, Таранов. Хорошо, — объявила Кобра. — До отлично чуть-чуть не дотянули!
Я с облегчением выдохнул, пропотев у доски добрых двадцать минут. Кобра устроила показательную экзекуцию, но я с честью выдержал все удары, щёлкая её примеры один за другим. Я даже и на четвёрку-то не рассчитывал, максимум на трояк.
— Молодчина, — шепнула Варя, победно улыбаясь.
В конце концов, это в большей степени её заслуга, а не моя.
— Спасибо, — шепнул я. — С меня причитается.
Теперь можно со спокойной душой вновь заниматься музыкой. По крайней мере, пока.
Это был последний, четвёртый урок. Суббота у нас была не так сильно загружена, как все остальные дни, и в этот раз выходные полностью принадлежали мне. Никакой деревни, работы, внезапных поездок или ещё каких форс-мажоров, меня наконец-то ждал заслуженный отдых.
Ещё и погода внезапно расщедрилась на стабильные плюс восемнадцать градусов, не холодно и не жарко, в самый раз для
отдыха на свежем воздухе.Сегодняшнюю репетицию я отменил. У нас теперь была ещё почти целая неделя до выступления, вполне достаточно, чтобы подготовить одну песню, и сразу после уроков мы отправились гулять по Чернавску. Как и договаривались со Светой, показать ей город. Катя тоже присоединилась к нам, так что гулять отправились полным составом. Заодно решим насчёт названия.
— Вепри суицида, — в шутку предложил я, вспомнив знаменитое фото советских рокеров.
— Саш, ты дурак? — фыркнула Варя.
— Да шучу просто, — хохотнул я.
Кроме меня, шутки никто не понял, но мне было плевать. Мы шли по широкому тротуару в сторону центра города, чуть отклонившись от наших привычных маршрутов. Света глядела по сторонам, разглядывая дореволюционные торговые ряды, трёхэтажные сталинки и шедевры советской типовой архитектуры в стиле конструктивизма.
— Я предлагаю тогда назваться «Заря», — сказала Катя. — Раз кое-кто не хочет «Незабудки»…
— Зарин, зоман и фосген, — проворчал я.
Выбор названия — самое сложное для новой группы. Надо, чтобы оно устроило всех, а это не так-то просто, особенно в нашем случае. Надо, чтобы его ещё и цензура пропустила, то есть, какой-нибудь «Мучитель» не прокатит от слова совсем. У меня, честно говоря, приличных вариантов не было, хотя я думал над названием, начиная с того момента, как проснулся в больнице.
— Может, что-то с Чернавском связанное? — предложила Света.
Мы как раз проходили мимо здания обкома, бывшей купеческой усадьбы. По асфальтированной дороге прокатила чёрная «Волга», и мы проводили автомобиль взглядами.
— Чёрное… Что-то там? — хмыкнул я.
Сомнительно, но в принципе потянет. Есть, конечно, вернее, будут Чёрный Кофе и Чёрный Обелиск, да и многие другие, но сейчас, в восемьдесят третьем, это ещё не звучит избито и пошло.
— Мрачно… — буркнула Катя.
— Любочка, может, и пропустит что-то чёрное, а Кобра точно не разрешит, — сказала Варя.
— Красное? — предложил я, зацепившись взглядом за Светин галстук.
— Солнышко, — сказала Катя.
— Красный Рассвет, — хмыкнул я, вспоминая хреновенький клюквенный фильм про Третью Мировую войну.
— Звучит, как название колхоза, — посмеялась Варя.
— Колхоза-миллионера! — воскликнул я.
Мы все засмеялись.
— О, кафе-мороженое! Пойдёмте, зайдём, — предложил я.
Сто лет таких не видел. Все они куда-то подевались в девяностых, вместе с автоматами по продаже газировки. Ладно хоть жёлтые бочки с квасом остались и прожили ещё очень долго.
Я придержал тяжёлую дверь, пропуская девчонок вперёд, зашёл последним. Интерьер казался одновременно и знакомым, и чем-то новым, вызывая странное ощущение дежа вю. Скорее всего, я в этом кафе бывал, и это воспоминания из детства.
Варя заказала шарик белого пломбира и сироп, Катя взяла клубничное, Света — крем-брюле. Я предпочёл шоколадное. Народа в кафе было изрядно, и пионеров, и взрослых, субботний погожий день многих заставил выйти из дома. Нам, однако, повезло, компания студентов местного педа как раз освободила столик, который мы тут же оккупировали.