Метаморфоза. Декалогия «Гравитация жизни»

Центральная площадь, обрамлённая каштановыми аллеями, по своей форме и сама напоминала каштан, мощный ствол которого прорастал из Крещатика, а семь сбегающих с холмов улиц, словно ветки, формировали раскидистую крону с полукруглой площадью и фонтаном «Дружба народов» в центре. У фонтана было всегда многолюдно, но при этом как-то бессуетно, словно расплавленное июльской жарой время остановилось передохнуть в его живительной прохладе. Оно садилось на скамейку и, закрыв глаза, подставляло своё круглое лицо разлетающимся по ветру брызгам, ловило в струящейся воде ускользающую радугу, а затем облизывало подтаявшее эскимо на пахнущей молоком деревянной палочке.

Напротив площади, на Печерском плато, возвышалась гостиница «Москва». В угоду хрущёвской борьбе с излишествами верхушка сталинской высотки была «срезана» неумелой рукой, лишив здание запланированных башен и шпиля. Архитектурная ампутация уменьшила его высоту почти в два раза, но даже в таком виде оно являлось центром зрительного и эмоционального притяжения площади. Великий дух рождал великие проекты.

Ни я, ни Крещатик тогда ещё не знали, что спустя всего несколько лет череда разношёрстных независимых от исторического прошлого «улучшений» превратит площадь Октябрьской Революции в Майдан Незалежности, и архитектура, поставленная в услужение меркантильным потребностям обмельчавших душонок, выступит достойным отражением времени и царящих в нём нравов. Моя любимая площадь превратится в подобие детской песочницы с хаотично разбросанными игрушками; на фасад здания Дома профсоюзов водрузят огромный экран для трансляции рекламных роликов; на крышах величественных зданий вспыхнут короны из вывесок рекламодателей; исторический центр задохнётся от взметнувшего вверх частокола зданий из стекла и бетона, довлеющего над золотыми куполами древней Лавры, а сама площадь – живая сердцевина Киева – станет пульсирующим майданом протестов. Но это всё будет потом, а пока, широкая и просторная, она свободно дышала, а вместе с ней так же легко дышала я.

Занятия на подготовительных курсах института проходили в первой половине дня – свободного времени оставалось предостаточно, и шаг за шагом, непременно пешком я познавала столицу. Первым делом разведала территорию вокруг института, недалеко от которого обнаружила зоопарк. По телевизору я, конечно, видела зоопарк, но к рычанию хищника в нескольких метрах от своего уха оказалась как-то не готова. Похоже, моя взметнувшая гейзером реакция не понравилась не только тигру в клетке, но и мамочкам с колясками, и, уловив их косые взгляды, я мигом ретировалась к лотку с мороженым. Конечно, увидеть впервые живого волка или медведя в восемнадцать лет не менее любопытно, чем в пять, но именно в восемнадцать лет человек в состоянии осознать, что быть счастливым в клетке невозможно. Я это понимала как никто другой. Моя клетка распахнулась. День за днём я раздвигала границы освоенных мной территорий, наматывая круги по городу, то последовательно расширяя, то целенаправленно сужая в направлении центра.

На Крещатик мы с Ириной приезжали по вечерам, придумав для своего «выхода в свет» неоспоримый аргумент: позвонить родителям. Стационарного телефона в доме тёти Жени не было, и единственной возможностью поддерживать связь с родными оставалось районное отделение связи или Главпочтамт на Крещатике. Заказав звонок на конкретный номер, мы ждали минут двадцать своей очереди и, получив приглашение в кабинку, снимали телефонную трубку и разговаривали с уже ожидающим на том конце абонентом. Перед поездкой на почту мы с Ирой по полчаса подбирали наряды, выводили под глазами тонкие чёрные стрелки наслюнявленным карандашом и пережаривали волосы беспощадной плойкой. Тётя Женя, конечно же, всё понимала, но делала вид, что ни о чём не догадывается.

С Ириной мы были хотя и одногодки, но она выглядела совсем взрослой девушкой. Высокая, стройная брюнетка с копной густых завитых волос ниже плеч и красиво оформленной фигурой, она приковывала к себе взгляды мужчин всех возрастов, стоило лишь нам выйти на улицу. Неспешно прохаживаясь мимо ребят с гитарами и многочисленных групп курсантов, заполонявших по вечерам всю площадь на Крещатике, мы откровенно «стреляли глазками», всем своим видом давая понять, что не прочь познакомиться. Впервые в жизни избавившись от родительского надзора, я делала свои первые шаги в огромном мире возможностей, но хотелось лишь одного – того, чего так недоставало в детстве и о чём я так мечтала в юности, – я жаждала любви. Большой, чистой, настоящей любви – такой, как в книгах, которых на школьных каникулах я перечитала огромное множество. Я хотела, чтобы кто-то наконец обратил на меня внимание, сказал хорошие слова, погладил по голове, обнял и поцеловал. Но то ли парни попадались не те, то ли я ещё не дотягивала до уровня столичных барышень – ничего романтичного из этих двухнедельных вечерних выходов у меня не завязалось, и все свои нерастраченные чувства я отдала городу, с каждым днём всё сильнее в него влюбляясь.

Приближалась пора экзаменов. Как медалистка, я имела право внеконкурсного зачисления в любой вуз после сдачи первого вступительного экзамена на «отлично», в моём случае это была письменная математика. И хотя в своих знаниях я ничуть не сомневалась, да и занятия на подготовительных курсах помогли понять уровень требований, тем не менее я, как и в школе, невероятно переживала. Проснувшееся вместе со мной утром волнение стремительно нарастало, и в какой-то момент живот пронзила резкая боль. Едва успев вскочить на унитаз, я обхватила колени руками и оцепенела. После туалета немного полегчало, но ни о каком завтраке речи быть уже не могло. Выпив тёплой воды, я взяла с собой подаренную тётей Женей шоколадку и, ответив «К чёрту!», отправилась на самый главный в своей жизни экзамен.

В какой именно аудитории состоится экзамен, абитуриенты, конечно, не знали, но, оказавшись в большом помещении с чёрными партами амфитеатром, я как-то сразу успокоилась – именно здесь проходили наши занятия на подготовительных курсах. Знакомая обстановка помогла быстро сконцентрироваться, и, пробежавшись глазами по заданиям на листке, я приступила к их выполнению. Минут через двадцать аудиторию покинул первый человек, потом ещё несколько, отчего я тут же про себя подумала: «Неужели они все решили?» Выбрав тактику от простого к сложному, я без особых усилий справилась с типовыми для меня задачами, пока не упёрлась в последнюю. Перечитав задачу в шестой раз, я так и не мола определить, математическая она или откуда-то из смежных областей – то ли химии, то ли физики. Ясно было одно: простым знанием алгебры или геометрии, даже уровня вуза, её не взять – здесь требовались смекалка, логика и, возможно, ещё что-то, о чём я пока не догадывалась. Пытаясь понять, с какой стороны к ней подступиться, я исписала три листа черновика, пока вдруг не вспомнила, что что-то подобное наш учитель математики разбирала с одноклассником, поступавшим в Политехнический институт на инженера. Через минуту задача была решена, но в это самое мгновение раздалось предупреждение о том, что экзамен подходит к концу и пора закругляться. «Десять минут! Десять минут!» – набатом звучало у меня в голове, пока я с невероятной скоростью переписывала решённые задачи с черновика на чистовик. Поставив финальную точку, рванула вниз по ступенькам к столу у сцены, успев сдать задание прямо в ту секунду, кода член приёмной комиссии протяжно произнёс: «Приём работ завершён. Работы больше не принимаются».

Очнулась я по пути домой, когда острая резь вновь пронзила живот. Всерьёз испугавшись, я принялась высматривать подходящие для этой цели кусты, но потом поняла: живот хочет, чтобы его наконец покормили. Напряжение в голове почти ушло, и, свернув в густую тень зоопарка, я уселась на скамейку, достала из пакета шоколад и, отковыряв влипшую в растаявшую тёмно-коричневую массу «золотинку», принялась его машинально заглатывать. И пока живот радостно «уркал», мозг, словно огромная ЭВМ [2] на каневском заводе, в сотый раз обдумывал экзамен. В том, что я решила все задания, сомнений не было, и даже последнее сделала верно, но какой-то червячок всё равно изнутри подгрызал. Меня беспокоил тот факт, что, переписывая в спешке с черновика на чистовик, я делала это, словно «курица лапой», не особо заботясь о почерке и грамматике. Конечно, все цифры и ответы я перепроверила – всё однозначно верно, – но вот за чистописание могли придраться. «В конце концов, я же не на учителя русского языка поступаю, а на экономиста! Здесь математика важнее запятых. И тот факт, что я решила все задания, в том числе их самое каверзное, несомненно, показывает мой математический уровень подготовленности», – объяснила себе я и, успокоившись, поехала домой.

2

ЭВМ – электронно-вычислительная машина 80-х годов XX века.

Результаты экзамена должны были огласить через три дня. Три долгих дня. Я словно оказалась в другом измерении, где сутки тянутся настолько долго, что кажется, будто ты барахтаешься в резиновых границах одного бесконечного часа, и чем сильнее ты хочешь, чтобы он закончился, тем дальше он растягивается. Сидя на скамейке в саду за домом, я не осознавала, утро или вечер, в голове всё сделалось липким и вязким, и даже Барсик лаял как-то приглушённо-тягуче. Другие абитуриенты уже готовились к следующему экзамену, а я всё ждала результат. Мне нужен был только высший балл. Как удушающе тянется время!

На третий день у входа в здание института бурлили водовороты из абитуриентов и родителей. Кто-то протискивался к висящим на стене спискам с результатами, кого-то уже утешали, а кто-то принимал поздравления. С трудом пробравшись в первый ряд, я принялась искать свою фамилию в длинном списке. Буква «П» должна быть где-то чуть ниже половины. По очереди шли «К», «Л», «М», «Н», «О» и, наконец, «П». Среди нескольких одинаковых фамилий Пономаренко я выбрала ту единственную, напротив которой стояла цифра «пять». Заветные пять баллов, только почему-то имя и отчество указаны другие. «Странно как-то. Здесь должны быть моё имя и моё отчество. Похоже, что-то напутали», – блеснула в голове первая мысль, но в следующее мгновение взгляд выхватил строчку ниже. Сердце ёкнуло и в страхе заколотилось. Всё совпадает. Не веря своим глазам, я вновь и вновь перечитывала буквы. Сомнений не осталось: это я, и мой результат – «четыре» балла.

Выбравшись из плотного сгустка абитуриентов, я направилась к остановке. «Как, как такое могло случиться? Почему вдруг “четыре”? Там точно должно быть “пять”!» – убеждала я себя, пытаясь нащупать внутри хоть какую-то опору. Я не хотела и не готова была принять такой результат. Словно оправдываясь перед собой, я твердила, что всё решила верно, искренне в это верила и была твёрдо убеждена в том, что оценку мне занизили специально. «Даже если вдруг там случайно закралась грамматическая ошибка или просто мой почерк не понравился – это же является основанием для снижения оценки на целый балл. «В крайнем случае это “пять” с маленьким минусом, а никак не “четыре”», – рассуждала я школьными категориями. Теперь мне предстояло участвовать в общем конкурсе среди шестнадцати претендентов на одно место и сдавать ещё два экзамена.