Метро: Башня. Метро. Эпидемия. Трилогия

Последнее, что видит Кашинцев, — это второго солдата, вскрикивающего что-то вроде «ать!», останавливающегося и начинающего поливать из автомата Калашникова припаркованную «девяносто девятую». Кучность боя АКМ делает свое убийственное дело: машина взрывается россыпью мелких стеклянных брызг. Но, кроме этих брызг, Кашинцев замечает красное облачко, взметнувшееся над темно-синей крышей.

Солдаты, стоявшие перед ним в цепи, щелкают предохранителями, будто выступают на соревнованиях по синхронному приведению личного оружия к бою, и открывают перекрестный огонь.

Через четыре шага (которые Кашинцев делает как по воздуху, не касаясь земли) «девяносто девятая» выглядит так, будто угодила в гигантскую швейную машинку, в которой — увы! — не оказалось ниток; поэтому тусклый сентябрьский свет сочится из тысячи маленьких аккуратных дырок калибром 5, 45 мм.

Внезапно, как по взмаху руки невидимого дирижера, все затихает. Кашинцев бежит и орет, и чувствует себя неловко. Потом до него доходит почему. Он солирует. Слышны только его крик и шипение горячих гильз в осенних лужах.

Кашинцев замолкает…

Он подбежал к машине одновременно со странной парочкой, которую по-прежнему сопровождал офицер. Солдат в пятнадцати шагах от них отсоединил пустой магазин и тут же примкнул новый.

— Ннне ссстреляйте… — с трудом выговорил Кашинцев; онемевшие губы совсем не слушались.

Офицер процедил сквозь зубы что-то неразборчивое и крайне недружелюбное. Высокий лысоватый мужчина посмотрел на Кашинцева, покачнулся и оперся на крышу машины.

— Вы кто? — спросил он.

— Я — Кашинцев. Я был с ним, — он показал большим пальцем через плечо; в сторону, где, по его мнению, лежал куратор. Заставить себя обернуться и посмотреть он не мог.

— Это вам… документы? — глаза мужчины закатились, он снова покачнулся, на этот раз — сильнее.

Кашинцев бросился вперед и подхватил его под руку.

— Да, мне. Наверное… Я — ученый. Микробиолог.

— Уезжать… Надо уезжать, — четко выговорил мужчина.

Лицо его быстро заливала неестественная бледность.

— Что с вами? Вы ранены? — Кашинцев стал аккуратно ощупывать мужчину.

Он провел рукой по его спине, и в области поясницы, прямо под рюкзаком, пальцы почувствовали что-то теплое и липкое.

— Проклятье! — выругался Кашинцев. — Да из него течет, как из… — он запнулся, не находя удачное сравнение. Рука была испачкана в крови.

— Чего встал? Вези его в больницу, — распорядился офицер.

Капитан смотрел на всю эту троицу с подозрением. Он переводил взгляд с черной «Волги» на «девяносто девятую» и лежащие рядом с ней трупы. Но у «Волги» были государственные номера голубого цвета, а у «Жигулей» — обычные, черные цифры на белом фоне; видимо, это действовало на военного успокаивающе. Пока. Но тянуть в любом случае не стоило.

— Да, да… Надо ехать, — рассеянно согласился Кашинцев, снимая со спины мужчины рюкзак.

Он открыл переднюю дверцу и бросил рюкзак на пассажирское сиденье; на заднее — осторожно усадил раненого. Девушка устроилась рядом.

Кашинцев обошел машину и сел за руль. Через лобовое стекло он видел капитана, который стоял и внимательно следил за их машиной; похоже, у него оставались серьезные сомнения относительно правильности своих действий.

Кашинцев протянул руку к замку зажигания и вдруг осознал, что, если он не найдет ключей, то это — конец. Он ни за что не сможет подойти к телу куратора и обыскать его. Более того, этот капитан наверняка никуда их не отпустит, пока не выяснит все обстоятельства.

Игорь похолодел. Он боялся смотреть на рулевую колонку; искал ключи на ощупь. К счастью, они оказались на месте.

Кашинцев через силу улыбнулся офицеру и включил зажигание.

Стартер бодро провернулся; в цилиндрах появились первые вспышки. И вот двигатель бодро зарокотал, перемалывая порции неэтилированного бензина.

Кашинцев включил первую передачу и, едва касаясь акселератора, осторожно тронул машину с места; он еще помнил, как может ускоряться это неповоротливое с виду чудовище.

— Куда ехать? — спросил он.

— Все равно… куда… — с трудом проговорил мужчина с заднего сиденья.

К сожалению, он был прав. Ехать им действительно было некуда. И везти раненого в больницу, как советовал офицер, тоже было нельзя. Тупик. Они были загнаны в угол.

Кашинцев вспомнил номер телефона, который назвал ему Валерий Алексеевич.

«Воспользуетесь в самом крайнем случае, если не будет другого выхода».

Похоже, сейчас был именно самый крайний случай — потому что другого выхода он не видел.

— Ну что? — генерал Карлов больше не мог рисовать; остро заточенные карандаши рвали бумагу.

Лицо его внешне оставалось бесстрастным, но руки дрожали сверх допустимой нормы, и Карлов не считал возможным показывать это подчиненному. Пусть даже одному, пусть даже — самому близкому, собственному референту, но показывать это ни в коем случае не стоило.

— Ни четвертый, ни шестой на связь не выходят, — с опаской сказал референт. Он чувствовал себя так, словно был лично в этом виноват, и справедливый гнев начальника вот-вот обрушится на его бедную голову.

— Только не говори мне, что они опять ускользнули. Ладно? Даже не вздумай это говорить!

— Я… — референт втянул голову в плечи, словно черепаха — в панцирь.

— Ты сидишь и ковыряешь в носу вместо того, чтобы работать! Узнай, что происходит на Савеловском вокзале! Позвони военным, позвони оперативному дежурному в МВД! Что мне, тебя учить, что ли? — Карлов сжал руку и не заметил, как переломил карандаш. Остро заточенный грифель впился в ладонь; из ранки появилась маленькая круглая капля крови.

Он выругался и выбросил сломанный карандаш в корзину для мусора. Ему никогда еще не доводилось руководить такой бестолковой операцией, и это приводило Карлова в бешенство.

Референт снял трубку и прижал ее плечом к уху. Одновременно он просматривал информацию, поступающую на компьютер.

— Товарищ генерал! — внезапно сказал он. Карлов все уже понял — по голосу.

— Нет, — он покачал головой. — Нет. Я не хочу это слышать. И ты не хочешь, чтобы я это слышал. Потому что я выйду из себя, и мне потребуется кого-нибудь убить.