Мевервильский оборотень

— Кардинал не спустит Вам того! — хрипло проговорила Каролина.

— А ему и не надо будет мне ничего спускать… от тебя, гадина, лишь мокрое место останется, и я доложу кардиналу, что сделал это оборотень, которого я выследил и убил…

— Значит, не хотите, открыто обвинить, — Каролина зло рассмеялась, — что ж это даже лучше… видно доказательств у Вас маловато… Мальчик не выдержал пыток?

— Деяния Сатаны порой трудно изобличить и рядится он в одежды добродетели столь же непринужденно сколь и во все другие. Похоже, что и ты, как его пособница, столь же ловка. И, кроме того, что ты пособница дьявола, ты еще и змея подлая… Господи, кого же я пригрел у себя на груди… — епископ зло скрипнул зубами.

— Попробуйте меня понять, и я обещаю, Вы не пожалеете об этом, — тихо выдохнула Каролина.

— Ты что дьявольскую сделку мне предлагаешь заключить? Думаешь, я предам Христа ради твоего чертовского очарования? Да я выжгу его… Каленым железом выжгу! От твоей красоты и следа не останется, тварь! — епископ сжал ее плечи так, что она охнула и закусила губы.

— Что не нравится? — зло продолжил он. — Так смею заверить: то, что тебе предстоит вынести, не понравится тебе еще больше.

Он рывком повалил ее на землю и, достав кинжал с зазубренным клинком и сдернув с ее плеч платье, с силой провел лезвием от предплечья до груди.

Каролина закусила губы сильнее и отвернула голову.

— Терпишь? Молодец, запасайся терпением, терпеть тебе долго придется.

Снова взмах рукой и рядом с кровоточащей полосой пролегла еще одна, а потом еще и еще. Каролина еле слышно застонала.

— По-моему славно походит на отметины когтей твоего зверя, — усмехнулся епископ, разглядывая рваные кровоточащие следы от зазубренных краев своего кинжала.

— Может он и зверь по обличью, — хрипло выдохнула Каролина, — а вот Вы, святой отец, зверь в душе. И вряд ли Господь примет Вас в свое лоно с такой звериной душой. Он хоть и любит всех, и прощать всех всем повелел, но тем, кто черен душой, прощенья Его не будет.

— Это тебе прощенья не будет, стерва Сатанинская! Сдохнешь ты в муках, и после смерти гореть тебе в пламени адском! — он с силой сжал ей плечо, пальцами разрывая раны еще глубже.

— Господи, на тебя уповаю, — хрипло выдохнула Каролина, — не оставь меня своею благодатью. Позволь мне хотя бы дитя мое сохранить.

— Да как ты своим языком подлым не подавилась, мерзавка, имя Господа упоминать! Гнусная тварь! Ты предпочла Господу богомерзкого зверя и еще смеешь имя Его святое произносить, чтобы просить за потомство сатанинское. Так вот, знай: я сначала вырежу твоего ребенка и у тебя на глазах на мелкие куски искромсаю, а потом вырву мерзкий язык твой, гадина!

Она ничего не стала отвечать, лишь из глаз медленно потекли слезы.

Еще один взмах руки, и жуткий вопль Каролины пронзил тишину леса, а епископ поднял на руках окровавленного младенца, поднося его к лицу матери.

— Смотри внимательно, тварь, что я с ним сейчас сделаю.

— Господи! Сохрани его! — в этот полный душевной муки крик Каролина вложила все свои силы.

— Господь не хранит порождения Сатаны, — рассмеялся в ответ епископ, удобнее перехватывая ребенка и поднимая кинжал.

Однако серебряный клинок лишь царапнул кожу младенца, потому что под тяжестью схватившего его за горло мужчины епископ осел. Хрустнули позвонки, и его тело безжизненно распласталось на земле.

— Алекс, ты жив… — с улыбкой выдохнула Каролина, глядя на своего возлюбленного, стоящего над телом епископа. В глазах ее блестели слезы. — А ребенок? Посмотри что с ним!

— Да, — подхватывая с земли верещащего младенца, поговорил оборотень и склонился к ней: — Не волнуйся, он жив… лишь небольшой порез на плече. Господи… что он с тобой сотворил… ты вся в крови… потерпи, я сейчас постараюсь помочь.

Он положил ребенка на землю рядом с ней и, разорвав ее одежду, в ужасе отстранился: — Каролина…

— Я знаю, Алекс… знаю… мне уже не помочь… — с трудом выдохнула та, силы ее стремительно оставляли. — Я чувствую, что умираю. Храни дитя. Это ведь мальчик?

— Мальчик, — он судорожно сглотнул, пытаясь справиться с подступающими рыданиями, — но ты не должна умереть! Не должна!

— То Господу решать, не нам. И Он уже решил, — она прерывисто вздохнула, — Пока у меня есть силы, повернись, я хочу осмотреть твою рану.

— Забудь. Сам справлюсь.

— Алекс, повернись и наклонись ко мне! — в ее голосе зазвучал приказ, и оборотень подчинился.

Она, чуть приподнявшись из последних сил, внимательно осмотрела место удара и, проговорив: "Тебе несказанно повезло… Господи, помоги!", рывком выдернула кинжал, торчащий из-под его лопатки. После чего без чувств повалилась на землю.

— Каролина! Каролина! — оборотень повернулся к ней и прижал к себе ее истекающее кровью тело: — Ну что же ты творишь? Господи, да я сам жизнь свою готов отдать, только не умирай!

Она открыла глаза и тихо выдохнула: — Уже ничего не изменить. Знай, я любила тебя. Храни Мевервиль и нашего мальчика. И не забудь, пара капель его крови и ты свободен…

— Я предпочту, чтоб свободен был он, мне ни к чему будет свобода, если рядом не будет тебя…

— Он свободен и так… посмотри… — Каролина одними глазами указала на кинжал в руке епископа. Вся кровь на его кончике засохла и свернулась.

— Даже если так… мне все равно свобода без тебя ни к чему…

— Решай сам… я любым любила тебя… Поцелуй меня на прощанье.

Алекс, не разжимая объятий, приник губами к ее губам, всем сердцем желая, чтобы это мгновение длилось вечно.

Но вечно не длится ничего, и вскоре он почувствовал, как, вздохнув в последний раз, любимая безжизненно обмякла в его руках.

Оборотень, еще крепче сжал ее тело, затем оторвался от похолодевших губ возлюбленной, и чуть запрокинув голову, завыл. И была в его вое такая невообразимая мука, которую нельзя передать никакими словами.

Оборотень долго держал тело Каролины в объятьях, вспоминая, как впервые увидел ее два года назад. Она тогда с несколькими ратниками готовила в лесу ловушки, позволяющие уничтожить подступающих к Мевервилю кочевников. Он долго издали наблюдал за ней, когда на ее отряд вдруг неожиданно налетела большая передовая группа степняков. Ее спутников тут же зарубили, несмотря на их яростное сопротивление, а ее окружили и стащили с коня. В тот раз он помог ей избежать незавидной участи, несмотря на то, что нападавших было более десятка… а сегодня… сегодня он не смог уберечь ее всего лишь от одного. Злые слезы туманили взор. Ему хотелось тоже умереть, но предсмертная просьба Каролины: беречь дитя и Мевервиль, была для него священна.

На рассвете герцога разбудил встревоженный дворецкий, который срывающимся от волнения голосом доложил, что перед воротами замка стоит большой серебристо-белый волк, держа за узду коня миледи Каролины, и лучники ждут его приказа, стрелять ли им в волка.

— Оборотень что ли? — хрипло спросил герцог.

— Точно сказать сложно… хотя тот вроде черный был… а этот серебристый, будто седой весь, но тоже здоровый…

— А конь что?

— Спокойно рядом стоит… оседланный…

— Вот дьявол, — герцог рывком поднялся с кровати и стал поспешно одеваться, — неужели с Каролиной что… чертовщина прям какая-то…