Мэйфейрские ведьмы

После смерти Стеллы нам не встретилось ни единого упоминания о знаменитом изумруде Мэифеиров и о том, что он имеет какое-то отношение к Анте. Никто из родственников или друзей не говорил, что видел этот кулон. На портретах Анты, написанных Шоном Лэйси, изумруда тоже нет. Нью-йоркские родственники вообще о нем не слышали.

И тем не менее, когда Анта умерла, кулон с изумрудом оказался на ее шее.

Вопрос о том, почему именно в тот день Анта надела кулон, напрашивается сам собой. А что, если он и стал первопричиной роковой ссоры? И если царапины, оставшиеся на лице Анты, не были нанесены ею самой, значит ли это, что Карлотта пыталась выцарапать племяннице глаза? А если так, то почему?

Как бы то ни было, особняк на Первой улице вновь оказался окутанным завесой тайны. Планам Анты относительно его реставрации не суждено было сбыться. После яростных споров в конторе «Мэйфейр и Мэйфейр» – говорят, во время одного из них Карлотта настолько рассвирепела, что вдребезги разбила дверное стекло, – Кортланд даже решился на отчаянный шаг: подал иск в суд о передаче ему права единоличной опеки над маленькой Дейрдре. В дело вмешался и внук Клэя Мэйфейра Александр. Он и его жена Эйлин владели прекрасным особняком в Метэри. Они с радостью готовы были удочерить Дейрдре или просто взять ее на воспитание в зависимости от того, какой из вариантов предпочтет Карлотта.

Аманда Грейди Мэйфейр рассказывала нашему секретному агенту Аллану Карверу:

– Кортланд хочет, чтобы я вернулась домой и взяла на себя заботы о ребенке. Поверьте, мне невероятно жаль малышку, но после стольких лет я не могу вернуться в Новый Орлеан.

Карлотта лишь смеялась в лицо всем этим, как она их называла, «благодетелям». Судье и всем членам семьи она говорила одно и то же. Анта была серьезно больна. Она явно страдала врожденным безумием, которое вполне могло передаться по наследству и ее маленькой дочери. А потому она никоим образом не позволит увозить ребенка из материнского дома, лишать его присмотра дражайшей мисс Фланаган, равно как и заботы милой Белл или доброты нашей драгоценной Милли и всех тех, кто обожает это чудесное дитя и день и ночь неустанно заботится о нем. Никто другой не в состоянии сделать это лучше.

Когда Кортланд наотрез отказался отозвать свой иск, она перешла к прямым угрозам. Разве его не бросила жена? А что, если всему семейству станет известно, каков он на самом деле? Ее намеки и инсинуации заставили родственников задуматься и тщательно взвесить все «за» и «против». Судья, которому было поручено вести это дело, начал «терять терпение». В конце концов, почему эта семейка не может смириться с существующим положением? Сам он искренне считал Карлотту Мэйфейр женщиной непогрешимо добродетельной, кристально честной и редкостно здравомыслящей. Святой Боже, да если бы рядом с каждым осиротевшим ребенком оказывались такие тетушки, как Милли и Белл, не говоря уже о Карлотте, мир можно было бы считать едва ли не идеальным!

Итак, наследие семьи осталось на попечении «Мэйфейр и Мэйфейр», а малышка – на попечении мисс Карлотты. Дело поспешили закрыть.

Подорвать авторитет Карлотты попытались еще лишь однажды – в 1945 году.

Один из потомков Лестана Корнел Мэйфейр тогда только что закончил ординатуру в центральной клинике Массачусетса. Его специализацией была психиатрия. В свое время Кор-нелу довелось слышать немало «невероятных историй», связанных с домом на Первой улице, – прежде всего от Аманды Грейди Мэйфейр, а также от Луизы Энн Мэйфейр, старшей внучки Гарланда, с которой у него был роман в течение всего периода ее пребывания в Радклиффе. История с наследственным безумием чрезвычайно заинтересовала Корнела. К тому же он был по-прежнему влюблен в Луизу Энн. Она отказалась выйти за него замуж и остаться в Массачусетсе и вернулась в Новый Орлеан. Откровенно говоря, Корнел не понимал ее столь непоколебимой преданности родному дому. Вот почему ему хотелось непременно посетить Новый Орлеан и, конечно же, нанести визит в особняк на Первой улице. Нью-йоркские родственники одобрили его намерения.

– Как знать, – говорил он Аманде, сидя с ней за ленчем в «Вальдорфе», – быть может, город мне понравится и, быть может, нам с Луизой Энн удастся как-то договориться между собой.

Одиннадцатого февраля Корнел приехал в Новый Орлеан и остановился в одном из отелей в центре города. Потом он позвонил Карлотте с просьбой о встрече, и она согласилась принять его.

Позднее в телефонном разговоре с Амандой он сказал, что пробыл в доме около двух часов и даже провел какое-то время наедине с четырехлетней Дейрдре.

– Я не могу сейчас сказать, что именно мне удалось выяснить, – делился он своими впечатлениями, – но девочку необходимо как можно скорее вырвать из того окружения, в котором она находится. Откровенно говоря, мне бы не хотелось впутывать во все это Луизу Энн. Как только вернусь в Нью-Йорк, непременно расскажу тебе обо всем подробно.

Аманда настоятельно посоветовала Корнелу немедленно сообщить обо всем, что его тревожит, Кортланду. Корн ел ответил, что то же самое посоветовала ему сделать Луиза Энн.

– Непременно свяжусь с Кортландом, но только не сейчас, – сказал он. – Я по горло сыт Карлоттой и не испытываю никакого желания еще раз встречаться сегодня с этими людьми.

Уверенная, что Кортланд может помочь, Аманда позвонила ему сама и поставила в известность о происходящем. Он был очень доволен интересом доктора Мэйфейра к судьбе ребенка и чуть позже перезвонил Аманде и сообщил, что договорился с Корнелом о встрече за ужином в ресторане Колба в центре города. Кортланд добавил, что Корнел ему понравился и что он сгорает от желания услышать мнение доктора Мэйфейра о событиях в доме. Пообещав перезвонить после ужина, он попрощался и повесил трубку.

Однако Корнел на ужин не пришел. Прождав его в ресторане Колба целый час, Кортланд позвонил в номер отеля. Никто не ответил. А на следующее утро горничная отеля обнаружила бездыханное тело Корнела. Он лежал на смятой постели полностью одетый; глаза оставались полуоткрытыми, а рядом на столике стоял недопитый бокал бурбона. При беглом осмотре причину столь внезапной смерти обнаружить не удалось.

Вскрытие, произведенное по настоянию матери Корнела и следователя из полиции Нового Орлеана, выявило в крови покойного алкоголь и небольшое количество сильнодействующего наркотического средства. Эксперты поставили диагноз «передозировка», и дело закрыли. Аманда Грейди Мэйфейр так и не смогла простить себе, что послала Корнела в Новый Орлеан. Луиза Энн до сих пор «не оправилась от горя» и остается незамужней. Потрясенный до глубины души Кортланд сопровождал гроб с телом Корнела Мэйфейра в Нью-Йорк.

Виновны ли в смерти Корнела Мэйфейрские ведьмы? К сожалению, и на этот вопрос мы не можем ответить с уверенностью. Тем не менее есть одна немаловажная деталь, позволяющая предположить, что Корнел скончался отнюдь не от отравления смесью алкоголя и наркотика. Как вы помните, глаза покойного оставались полуоткрытыми, и, когда тело уже выносили из номера отеля, следователь обратил внимание на лопнувшие внутри глазных яблок сосуды. Известно, что это симптом удушья. Вполне возможно, что поначалу Кортланду подмешали в бокал сильнодействующий наркотик (недопитый бурбон так и остался на столике), а когда молодой человек потерял сознание, беззащитную жертву просто задушили подушкой.

Однако когда Таламаска через одного из преданных ордену частных детективов с весьма хорошей репутацией попыталась возобновить следствие, судебные власти не проявили к этому никакого интереса. Никто в отеле не смог вспомнить, приходили ли в тот день к Корнелу посетители. Равно как и того, кто именно заказал бурбон в номер и выполнял ли такой заказ кто-либо из обслуживающего персонала. Как выяснилось, в ходе первого следствия такой вопрос вообще не был задан. Не были взяты и отпечатки пальцев. В конце концов, кому нужен лишний шум, если речь явно не шла об убийстве…