Мэйфейрские ведьмы
Шрифт:
Действительно ли такова была подсознательная жизнь Дейрдре Мэйфейр? К сожалению, узнать это от нее самой нам не суждено никогда.
Пожалуй, относительно одежды здесь уместно будет упомянуть одну деталь: что бы ни было надето на Дейрдре – ночная рубашка или накидка, начиная с 1976 года на ее шее неизменно сиял фамильный изумруд Мэйфейров.
Мне самому неоднократно удавалось видеть ее издали. До 1976 года я успел побывать в Новом Орлеане трижды, а после возвращался в этот город много раз, чтобы собрать как можно больше новой информации.
Часть времени я обязательно проводил на улицах Садового квартала и, конечно же, прогуливался
На всех этих церемониях я сталкивался с Карлоттой Мэйфейр. Наши взгляды встречались. Трижды, проходя мимо, я вкладывал ей в руку свою визитную карточку. Она не сделала ни единой попытки встретиться со мной. Однако не было больше с ее стороны и угроз – во всяком случае, явных.
Карлотта Мэйфейр уже очень стара. Волосы стали совершенно седыми, а худоба производит впечатление болезненной. Однако она по-прежнему ежедневно появляется в своей конторе. Ей давно уже не по силам подняться по ступеням трамвая, поэтому приходится брать такси. В их доме на Первой улице осталась лишь одна чернокожая служанка, если, конечно, не считать преданной нянюшки Дейрдре.
В ходе каждого своего пребывания в Новом Орлеане я находил все новых и новых «свидетелей», готовых рассказать мне о «темноволосом мужчине» и загадочных событиях, происходивших в особняке Мэйфейров. Все рассказы звучали очень похоже.
Хотя Дейрдре Мэйфейр еще жива, ее история на самом деле практически окончена.
Пора перейти к детальному описанию жизни единственной дочери и наследницы Дейрдре Роуан Мэйфейр, которая ни разу не была в родном городе с того самого момента, когда через шесть часов после ее рождения реактивный лайнер поднялся в воздух и увез девочку на противоположный край континента.
В настоящий момент попытку собрать воедино имеющиеся у нас разрозненные данные следует, безусловно, считать преждевременной, однако та информация, которой мы располагаем, уже позволяет с большой степенью уверенности сделать весьма важный вывод: судя по всему, Роуан Мэйфейр, которой практически ничего не известно о ее настоящей семье, о ее исторических корнях и тем более о полученном ею наследии, возможно, является наиболее сильной и могущественной из всех когда-либо существовавших Мэйфейрских ведьм.
12
После уличной жары прохлада оснащенного кондиционерами помещения похоронной конторы «Лониган и сыновья» показалась ей особенно приятной. Однако уже через несколько мгновений она почувствовала, что вот-вот упадет в обморок – быть может, контраст между нестерпимой духотой и едва ли не ледяными струями воздуха был слишком велик. Стоя в уголке, никем не замеченная, она дрожала как в лихорадке, и все происходящее вокруг казалось каким-то фантастическим сном.
Поначалу насыщенный теплом и влагой летний день не вызывал у нее никаких неприятных ощущений. Первые признаки слабости и озноба появились именно в тот момент, когда она подошла к мрачному особняку, стоявшему на пересечении Честнат-стрит и Первой улицы.
И вот теперь, в этом зале с задрапированными белым дамастом стенами, освещенном небольшими хрустальными люстрами и заполненном приглушенным гулом голосов, она словно окончательно утратила чувство реальности и погрузилась в таинственный сон… Окон в зале не было, однако, вполне возможно,
они скрывались за драпировками.С того места, где она стояла, невозможно было разглядеть, кто лежал внутри гроба, водруженного на высокий постамент возле дальней стены соседнего зала. Видны были лишь отполированное дерево, серебряные ручки и пышная шелковая обивка откинутой крышки, но и их время от времени заслоняли толпящиеся повсюду незнакомые, хорошо одетые люди.
«Ты должна заглянуть в этот гроб, – говорила она себе, чувствуя, как непроизвольно сжимаются от напряжения мышцы лица и каменеет все тело. – Ты должна пересечь этот зал и пройти через следующий. В этом нет ничего особенного. Посмотри. Все именно так и поступают…»
Да, действительно, посетители один за другим подходили к постаменту, поднимались на возвышение и бросали прощальный взгляд на лежавшую внутри гроба женщину.
Должен же кто-нибудь в конце концов обратить на нее внимание и поинтересоваться, кто она и что здесь делает. И тогда она вместо ответа задаст им свои вопросы: «Кто все эти люди? Почему они здесь? Знают ли они, кто такая Роуан Мэйфейр?»
А пока ей оставалось только наблюдать… Мужчины в светлых костюмах, женщины в очаровательных платьях, некоторые даже в шляпках и перчатках… Человек двести, не меньше, всех возрастов… Как давно ей не приходилось видеть туалеты таких ярких тонов, пышные юбки, туго стянутые ремешками в талии…
В толпе можно было видеть и совершенно лысых джентльменов в белых льняных костюмах и с тросточками в руках, и юношей, явно чувствовавших себя неловко в тугих воротничках и галстуках, и множество ребятишек – от младенцев, ползавших по ковру или сидевших на коленях у взрослых, до подростков, игравших рядом со старшими…
Она вдруг поймала на себе пристальный взгляд девочки лет двенадцати с рыжими, повязанными лентой волосами. Надо же! В Калифорнии ей никогда не доводилось видеть, чтобы девочки в таком возрасте – да и, если быть откровенной, в любом другом – носили ленты. Голову этой девчушки украшал огромный атласный бант персикового цвета.
Все разодеты как на праздник, подумалось ей. И тон бесед, прямо сказать, весьма радостный. Такое впечатление, что все эти люди собрались здесь на свадебную церемонию, хотя ей еще не приходилось бывать на таких многолюдных свадьбах.
В какой-то момент толпа вдруг расступилась, и она увидела на возвышении худощавого пожилого человека невысокого роста, одетого в костюм из легкой полосатой ткани. Он долго стоял, пристально всматриваясь внутрь гроба, потом с трудом опустился возле него на колени. Как это Элли говорила? «Я хочу, чтобы перед моим гробом стояла обитая бархатом скамеечка»? До сих пор Роуан никогда в жизни не встречала людей в таких костюмах. Видела их только в кино – в старых, мрачно-зловещих черно-белых фильмах, где скрипели опахала, орали на жердочках попугаи и Хэмфри Богарт ссорился с Сидни Гринстрит.
То, что она видела перед собой сейчас, очень походило на такие фильмы – нет, не в смысле мрачной атмосферы, а в смысле отражения времени. Она словно вновь очутилась в прошлом, в той эпохе, которая осталась навеки погребенной в земле Калифорнии, и, быть может, потому испытала вдруг ощущение внутреннего покоя – нечто схожее с тем, что испытал один из героев «Сумеречной зоны», когда, сойдя с поезда, неожиданно для себя оказался в маленьком городке, где на дворе по-прежнему неторопливо текло девятнадцатое столетие.