Меж трех времен

Пока мы дожидались выпивки, все еще слегка улыбаясь при мысли о нашем хоровом пении, Рюб открыл чемоданчик.

– В награду за все труды мне досталась пара писем Элис Лонгуорт, в которых упоминается Z, - сказал он.
– Я ожидал, что мне пришлют ксерокопии, но получил сами письма.
– С этими словами он извлек из чемоданчика оба письма.

– Почтовая бумага цвета элис?

– По-моему, да. И в библиотеке Конгресса тоже так считают. Эллис Лонгуорт слегка льстило, что в ее честь был назван оттенок цвета.
– Рюб вынул две ксерокопии.
– В библиотеке Конгресса, в разделе каталога, посвященном Рузвельту, есть кое-какие материалы по Э.Л., и там я обнаружил две адресованные ей записки от Z.

Рюб было протянул мне письмо, но тут принесли выпивку, и он остановился, опасаясь, как бы нечаянно не закапать вином драгоценные находки. Мы пригубили мартини, и я кивком указал на письма:

– И там его тоже называют Z? Не упоминая его настоящего имени?

Рюб кивнул, пригубливая свой стакан.

– Как же так?
– сказал я.
– Элис ведь должна была знать, кто он такой.

– Она и знала. Он был другом Лонгуортов, но тем не менее подписывался «Z», и она звала его Z. Для них секрета не существовало, но ведь был еще президент, который нарушал полномочия Конгресса, как то водится у президентов. Славные то были денечки, когда ЦРУ еще не появилось и все, что требовалось - избегать письменных упоминаний имени своего человека. Если Тафту нужно сделать запись для памяти, он напишет просто «Z» на случай, если запись попадется кому-то на глаза. А Z сообщит своим друзьям и приятелям: отныне зовите меня Z! Что чрезвычайно нравилось Элис - это же так весело! Плутовская шайка. Молодые вашингтонские умники.

Я протянул руку за письмом, и Рюб отдал мне голубой листок; чернила были синие. Небрежным, но разборчивым почерком на письме была написана дата: «22 февраля 1912», и начиналось оно словами: «Лори, дорогая!»

– Все это можете пропустить, - сказал Рюб, - почитайте вот здесь, в конце страницы.

Я так и сделал.

«И конечно же Z, - писала Элис Лонгуорт, - мы должны называть его просто Z - не правда ли, прелестно?
– Z наконец насладится вполне, и мы не услышим ни о чем, кроме варьете. По крайней мере, ему не мешают дамские шляпы! Мы с Ники, может быть, съездим в город повидаться с ним - хотя бы на денек. Однако я должна рассказать тебе о вечеринке у Эви - или следовало бы сказать «soiree»? [вечеринка (фр.)] Разумеется, мы опоздали. У Ники была ужасная...»

Тут я перевернул страницу, но Рюб сказал:

– В этом письме о Z больше нет ничего.

– Хорошо, Рюб, - сказал я, - и чем же оно поможет нашему делу?

– Ну что же, кое о чем мы из него узнали. Z, по всей видимости, любил варьете. И поскольку ему не мешали смотреть шляпы сидящих впереди дам, это значит, что он был высокого роста. Это уже кое-что.

– Уж конечно, даст сто очков вперед «упк пдрк». Что у вас еще?

Рюб передал мне голубой листок, исписанный тем же энергичным почерком, и сказал:

– Это все, что удалось найти тем людям, - недостает первой страницы.

Листок начинался словами:

«... настаивает, что она никак не могла этого знать; однако она знала имя - Клара! И даже номер его часов! Именно так, как он сам говорил мне: 21877971. Разве это не превосходит Холлендера? Z просто прелесть, и нам будет очень не хватать его, когда он уедет».

Следующий абзац начинался описанием танца, и я поднял глаза на Рюба, но прежде, чем успел сказать хоть слово, он быстро проговорил:

– Вот конверт от этого письма.

Конверт был адресован миссис Роберт О.Парсонс, проживающей в Вилметте, штат Иллинойс.

– Поглядите на штемпель, - посоветовал Рюб, и я послушно глянул на черный, чуть смазанный кружок, оттиснутый слева на двухпенсовой гашеной марке красного цвета, с профилем Вашингтона; вверху было написано «6 марта 1912 г.», внизу - «Вашингтон, округ Колумбия». Я понятия не имел, что сказать о конверте или о самом письме, а потому ограничился кивком и вернул их Рюбу.

– Все верно, - сказал он, как будто я и впрямь высказал вслух какие-то критические замечания, - все это так... мелкие улики. Зато вот это настоящая находка!
– добавил он, осклабившись с принужденным энтузиазмом.
– Тут мы его засекли, как говорится в нашем ремесле - кажется, я слышал такое выражение по телевизору.
– Он извлек сложенный вчетверо белый листок.
– Оригинал нашли в книге из библиотеки Э.Л.
– должно быть, она использовала его вместо закладки.

Я развернул листок - это оказалась ксерокопия. Вверху красовалась исполненная изысканным шрифтом надпись «Отель «Плаза» - особенно причудливо выглядела буква «П» - и рядом старинная гравюра с изображением отеля. «1 марта» - было написано от руки, и ниже:

«От Z к Э.! О, этот вечный и вечно чарующий город! До сих пор я весьма приятно провожу время. Даже мое вынужденное присутствие на лекции в «Дельмонико» у мадам Израэль обернулось неожиданным удовольствием, то есть удивительным и весьма желанным появлением проворнейшего и улыбчивейшего Эла. Упустил вчера Кнабеншу. Зато, присутствуя на «Грейхаунд», я видел - в самом деле видел!
– саму Голубиную Леди! Мне бы пойти за ней, а я стоял, онемев; впрочем, надобно сказать, что здравомыслящие прохожие, обитатели страны Бродвей, попросту не обратили на нее внимания.

Нынче вечером, дорогая моя, - и это приведет в трепет даже твою бестрепетную душу, - я встречаюсь с человеком, который восхищает меня более всех в мире, возле... но нет, не стану я называть этого уродливого и обыденного имени. Слишком это было бы похоже на то, чтобы назвать прекрасную женщину Тилли! Уж скорее бы, помня гордый прямой профиль, так похожий на силуэт самой «Мавритании» [трансатлантический лайнер компании «Кунард Лайн», спущен на воду в 1906 г.], я сказал бы - корабль. О да, корабль из стали и камня, но я верю, что если сидящему там дать в руки штурвал и румпель, он бестрепетно поведет сей челн по Бродвею или Пятой авеню, к вящему удовольствию публики. Мы встретимся нынче вечером, увы, не в полночь с последним ударом часов, но в унылое время часом раньше. А затем, наконец-то, я получу - Документы!

Конечно же, дорогая моя девочка, это серьезное дело, и могу заверить тебя, что на поверку я серьезен, как никто, но только не с вами, не с тобой и не с Ники - это было бы так скучно! Пожелай мне удачи, моя дорогая, пожелай всем сердцем.

С любовью - Z».

Я вернул и это письмо Рюбу и задумчиво кивнул, не зная, что сказать.

– Неужели тогда действительно так писали?

– Угу. И говорили примерно в том же духе. Это считалось обязательным - обо всем говорить легкомысленно и шутя.

– Не думаю, что «Грейхаунд» - автобус.

– Это была пьеса Уилтона Мизнера и кого-то еще. Она шла в театре «Никербокер» [никербокер - шутливое прозвище нью-йоркцев, происходящее еще от времен голландских поселенцев], что на углу Бродвея и Тридцать восьмой улицы. Я проверил старые театральные афиши.

– А кто такая Голубиная Леди?

– Не знаю.

Я повернулся к Рюбу и заговорил, тщательно подбирая слова - все же он потрудился на славу.

– Рюб, - сказал я тихо, - что я буду делать со всем этим? Если я смогу попасть туда...