Между Амуром и Невой

Лыков порылся в карманах, выложил на стол два кредитных билета.

— Здесь сотня. Больше я пока дать не могу. Мне надо съездить в одно место по делам, и вернуться; на это уйдет четыре дня. Приеду с деньгами и очень скоро отправлюсь назад, в Россию; могу взять вас двоих с собой. Брата не возьму… Доедем вместе до Казани, оттуда уже не трудно будет добраться вам до Кавказа. Но на эти четыре дня вы должны надежно спрятаться и ждать меня в укромном месте. Хватит вам этих денег, чтобы исчезнуть на время?

Хогешат и Имадин недоверчиво смотрели и на банкноты, и на Алексея.

— Ну?

— Почему вы нам помогаете? И… мы очень долго не сможем вернуть вам эти деньги.

— Помогаю потому, что неправильно отдавать Хогешат этому упырю. А деньги можете возвращать хоть двадцать лет — главное, благополучно исчезнуть отсюда. Пока объяснитесь с вашим вспыльчивым братом — где он, кстати? — и найдите, куда спрятаться. Завтра в шесть часов дополудни приходите к дому Саблина. Знаете такого? Служит писарем в канцелярии района. Я живу у него. Скажете, где вас искать, получите еще некоторую сумму — и прячтесь, ждите меня. Вот ему, а не Хогешат!

И сыщик сложил из пальцев серьёзный кукиш. Девушка прыснула, юноша весело рассмеялся; тут раскрылась дверь, и Лыков увидел… Самболата Алибекова, своего кровника, чеченского абрека, который в 1878 году поклялся отомстить ему за убитого старшего брата.

— Так вы Алибековы? — только и спросил Лыков, и встал, сжав кулаки.

Абрек, опешив на секунду, буквально впрыгнул в комнатку и разразился бранью на чеченском языке. Бритый наголо, с черной большой бородой и бешеными глазами, он дико жестикулировал, орал что-то брату с сестрой, тыкал пальцами в Алексея и потом чиркнул себя красноречиво ногтем по горлу. Алексей понял, что Самболат объясняет им, что этот гяур зарубил их брата Джамболата и потому является лютым врагом всех Алибековых… Тогда он повернулся к Хогешат, посмотрел в её сразу потускневшие глаза, и сказал:

— Я убил его в честной бою. Могло быть и наоборот… Пойми это, и убеди Имадина. Вам надо бежать, а пока хотя бы спрятаться, и только я один могу и готов вам в этом помочь. Жду утром, как говорил. И не верь человеку, который торгует собственной сестрой!

Повернулся к абреку, топнул грозно ногой — тот сразу же отскочил — и вышел вон.

Лыков решил отыскать Свищёва и задать ему несколько вопросов. По словам Ивана Богдановича, Бардадым всегда по утрам завтракал в лучшем нижнекарийском трактире «Лимпопо». Трактир этот по совместительству являлся так же и публичным домом, в котором трудились дочери и жёны арестантов, приехавшие за ними в Сибирь. Так называемые пришлецы были самыми нищими на всей каторге: казенного довольствия им не полагалось, работы никакой в городе не было, вот они и выкручивались, кто как мог. Поваром в «Лимпопо» состоял присланный за убийство из ревности француз, ученик самого Оливье, поэтому здесь столовалась вся местная головка. Владел заведением через подставных лиц полковник Потулов.

Войдя внутрь, Лыков сразу же опознал «губернатора». Среднего роста, грузный, с короткой и редкой седой бородой и прямым пробором на лысеющем уже черепе; одет в чёрный сюртук и, почему-то, сризовые [137] штаны, а на сапогах, несмотря на летнюю жару, меховые кеньги. Взгляд высокомерно-брезгливый, безынтересный. Бардадым сидел посреди зала и вяло поедал рыбное тельное, запивая его коньяком. У окна здоровенный парень в новой ярко-зеленой венгерке жевал «серку» [138] и азартно играл на китайском бильярде с наклонным столом. Вид у парня был туповатый, но боевой. Учитывая его рост — никак не менее двенадцати вершков [139] — Алексей решил, что это Юс Большой. Кроме этих двоих, в заведении никого больше не было.

137

Вишневого цвета.

138

Обработанная кедровая смола, сибирский аналог «бубль-гумма».

139

Т.е. 2 аршина 12 вершков, или 196 сантиметров.

Лыков сел в углу, спросил портвейну, хлебцы с жареными мозгами и газетку посвежее. Выглядел он как заурядный торговый человек средней руки. Юс осмотрел его очень внимательно, не обнаружил ничего для себя интересного и опять вернулся к бильярду.

Так они и сидели с четверть часа, занимаясь каждый своим делом. Бардадым бесцеремонно чавкал и рыгал на весь трактир. Доев, он поковырял спичкой в зубах, вздохнул и не спеша отправился в уборную. Лыков продолжал читать газету, потом вдруг ойкнул и схватился за живот. Охранник тут же оглянулся на него. Алексей согнулся пополам, пробормотал: «Пресвятыя Богородицы…» и семенящей походкой устремился в ретирадное.

— Эй, дядя, ты куда это собрался? — грозно окликнул его Юс Большой.

— Чем тут у вас кормят, отравители! — на ходу сердито сказал Лыков, продолжая движение.

— Ты туда не ходи, — мигом преградил ему путь парень в венгерке. — Вот сейчас большой человек выйдет, тогда и зайдешь.

— Ой, святые угодники! Мочи моей нет! — взвизгнул Лыков и проворно обежал телохранителя. — Ты, ежели так, со мной иди, а ждать я боле не могу.

И он заскочил в уборную. Бардадым стоял перед рукомойником и задумчиво чесал брюхо. Недовольно оглянулся на вошедшего; следом вломился огромный Юс, сразу заняв собой половину помещения, и сказал, оправдываясь:

— Никак было не можно, Лука Лукич, живот у него схва…

И не договорил — Лыков нанес ему страшный удар снизу вверх по дуге в челюсть, который англичане называют «уперкоте». Что интересно, удару этому его научил мордвин Иван Иванов, рабочий ассенизационнго обоза и лучший в Нижнем Новгороде кулачный боец… Свищёвский телохранитель подпрыгнул на поларшина и даже как будто завис на секунду в воздухе, после чего с грохотом рухнул без чувств на пол.

Бардадым, нимало не испугавшись, посмотрел теперь на Лыкова с некоторым интересом.

— Ловко! — одобрил он. — Утопил дурак щуку… А дальше чево?

— Поговорим маленько, Лука Лукич?

— Да можно… Кто таков будешь-то?

— В прохожем ряду ветром торгую. Алексей Николаевич Лыков, послан к вам из Петербурга господином Лобовым задать несколько вопросов.

— Лобова помню. Серьёзный мужчина. Только он далеко, а здесь я все решаю — без меня тут и ворона не каркнет. Что за вопросы?

— Пропали два наших «золотых фельдъегеря», и вместе с багажом. Не поскажете, где они могут быть?

— Дурак ты, Лыков, и Анисим Петрович твой дурак, — огорчился Бардадым. — Здесь, вишь ли, тайга: медведи, волки, а на востоке и тигры имеются. Люди каждый день пропадают. Кто ж тебе ответит точно на такой вопрос?

— Так без вас же здесь даже ворона не каркнет! Кому же знать, как не вам?

— Ишь подловил… Ладно. Думаю, побили ваших ребят «духовые». Мишка Почечуй аккурат в марте нежданно разбогател, и похвалялся на «юрдовке» в Троицкосавске, что барно подкрепился на каких-то прохожих. Но точно — точно никто не скажет, потому — тайга!

— Я проверю ваше предположение, Лука Лукич, и ежели оно не подтвердится, приду еще раз.

— А приходи, встретим… — лениво отмахнулся Свищев.

— Далее. Иван Богданович Саблин говорит, вы с него денег требуете, работу работать мешаете. А ведь он человек Лобова. Войны хотите?

— Опять дурак, — в конец расстроился «губернатор». — Какая у меня с тобой может быть война? Я пальцем только щёлкну — и тебя не станет. Прямо посреди улицы, при свете дня зарежут и свидетелей никого не найдут. Ты о чем мне бубнишь, Лыков? Одна была песня у волка, да и ту перенял…