Между белыми и красными. Русская интеллигенция 1920-1930 годов в поисках Третьего Пути

…В заключение мне хотелось бы подчеркнуть, что было бы весьма желательно не придавать нашим разногласиям характер раскола. Будем по-прежнему выступать как единое целое, по возможности затушевывать разногласия и выдвигать на первый план то, что нас объединяет. Тогда оба наши крыла будут принадлежать действительно чему-то живому и развивающемуся и не уподобляться крыльям давно съеденного гуся, годящимися лишь для подметания эмигрантской пыли, а отнюдь не на парение в воздухе. С этой точки зрения, меня крайне огорчает нетактичность, допущенная Ключниковым в Москве и послужившая причиной его разлада с Вашей редакцией, весть о чем только что дошла до Харбина» [244] .

244

Hoover Institution Archives. Hoover Institution on War, Revolution and Peace. Ustrialov N. V. Box 1. Folder 1. 11.

Из письма Н. В. Устрялова другому сменовеховцу С. С. Лукьянову 19 октября 1922 г. мы узнаем следующее: «Я Вам откровенно скажу, что положение, которое занял в Москве Слащев и занимает Брусилов, кажется мне гораздо более правильным и достойным, нежели та мимикрия (абсолютно верю – субъективно искренняя), которая характерна для Юрия Вениаминовича[Ключникова]. Мне его от души жалко, ибо он не сознает, что приносит себя в жертву совершенно напрасно – никто этой жертвы не оценит и, главное, ни к чему она не нужна. Губер в «Литературных Записках» очень злобно отметил какую-то суетливость, суматошность, которую проявляют сменовеховцы, «делающие русскую историю в Берлине, как хромой бочар делал луну в Гамбурге». Чтобы он не оказался прав, мне кажется, нужна нам большая выдержка, сознание, что в данную минуту нам еще не следует становиться слишком близко к правящим кругам, не следует брать на себя ответственность за советскую политику. Мне представляется, что Ключников и, отчасти, «Накануне» не уясняют себе объективно-исторической роли, которую призван сыграть сменовехизм: – он ни в какой мере не течение революционное, а вполне и всецело послереволюционное. И рядиться в революционные тоги нам невместно, даже если б кто из нас (как Ю. В. [Ключников]) и впрямь воспылал поздним революционным пафосом: тога ему окажется весьма не к лицу, что отмечают, увы, единодушно и подлинные аристократы революции («прикидываются»), и эмигранты всех колеров.

Брусилов и Слащев отнюдь не заявляют себя чересчур проникшимися «заветами Октября», но приносят России вполне реальную и ощутительную пользу, сохраняя себя и для будущего. Ключников, втравливаясь в большевистскую политику, воспринимая большевистскую идеологию, без нужды вовлекает себя в атмосферу, которой он по существу своему чужд и которая, как всякая революционная атмосфера, постепенно рассеивается. Того и гляди он попадает в какую-либо мелкую склоку и уже окончательно оторвется от всякой почвы, не пристав, как следует, к большевикам (для чего, прежде всего, полагается быть историческим материалистом, а попробуйте-ка освободить нас с Юрием Вениаминовичем от всяких реминисценций школы Трубецкого!) и вооружив против себя и нэпманов, и спецов, и новую буржуазию, и адвокатов «крепкого мужичка». Нет, нет, больше самостоятельности, больше чутья к фазисам революции, больше осторожности в идеологических уступках!.. А в повседневной практической политике «наши пути сходятся», и я здесь на Дальнем Востоке, не скрывая, поддерживаю контакт с советскими представителями и давно уже вошел в советское подданство…» [245]

245

Hoover Institution Archives. Hoover Institution on War, Revolution and Peace. Ustrialov N. V. Box 1. Folder 1. 11.

В письме А. В. Бобрищеву-Пушкину 20 октября 1922 г. Н. В. Устрялов пишет: «Я по-прежнему считаю ошибочной линию «Накануне»… Вы тысячу раз правы: «В России Термидор укрепляется. Это давление жизни, и коммунизм перед ним не может не отступить». Да, конечно, это так. И наша задача теперь – не нервничать, не суетиться и сумасшествовать, чем, по мнению Губера («Литературные Записки»), грешат сменовеховцы, а упорно гнуть свою линию «второго дня», ни в какой мере не приспосабливаться под первый.

Недавно приезжал сюда из России профессор М. М. Рубинштейн, бывший московский, а теперь иркутский. Мы долго беседовали с ним. Он – вполне «сменовеховец», т. е. стоит за полное признание советской власти и созидательную работу в России. Но отсюда вовсе не хочет он выводить своей политической солидарности с коммунистической партией, – не любит злоупотреблять и ссылками на «заветы Октября». Он считает, что мы допустим огромную ошибку и погубим себя, если добровольно возьмем на себя ответственность за политику советской власти. Наша роль теперь – деловых людей и только. Мне кажется, он глубоко прав.

Если укрепляется термидор, должны скоро сказаться и его результаты. Постепенно начнут сходить со сцены люди крови и первого дня. Бухарин, Дзержинский, Радек – диссонируют с атмосферой нэпа. Тут место Красиным, Ломоносовым, ну, Чичериным, Луначарским. Предстоят, несомненно, еще кое-какие перемены, будет дифференциация. Левые могут временно победить, но не в споре о нэпе, а в плоскости внешней политики (агрессивная революционная война). Но погибнут и в случае поражения, и в случае победы русской армии… Нам же необходимо быть по ту сторону этих внутрибольшевистских эволюций. Я писал Лукьянову, что «Накануне» не уясняет себе объективно-исторической роли сменовехизма: это движение ни в коей мере не революционное, а вполне и всецело послереволюционное. Так нужно и записать (умные большевики так и записали) и не рядиться в революционные тоги, идущие нам не более, чем Врангелю – костюм демократа. Я считаю, что Ключников, благодаря своей неуравновешенности, – «ни в какую не попал» и теперь может погрязнуть в какой-либо мелкой склоке переломного времени. Очень жалко его!

Общая наша линия ясна: собственническая крестьянская советская Россия. Но полная лояльность наличной власти, борьба со всеми врагами нынешней России. Большего от нас умные большевики абсолютно и не требуют. «Накануне» же упорно пытается уподобиться той belle fille [246] , которая надеялась doner plus que ce qu'elle a… [247]

Опять же в тактике по отношению к эмиграции. Вы пишете, что «Накануне» озлобилось, ибо его травят из последних слов со всех сторон. Озлобилось и «полевело». – Но разве это достойно серьезных политиков? Пусть Милюков, Струве и Гессен озлоблены – разве это мотив для нашего «левения» или «правения»? Пусть ругаются, это вполне естественно. Тем спокойнее должны мы доказывать, что они губят собственные идеалы, а мы служим патриотизму и именно их богам, только усовершенствованным. Вода камень точит. А что добьемся мы, заворачивая влево – в интернационализм и коммунизм? Ровным счетом ничего.

246

Девица (фр.).

247

Дать больше того, что она имеет (фр.).

Очень интересны Ваши соображения о мировой революции. Но я их воспринимаю больше не sub specie коммунизма, а, скорее, в плане шпенглеровского «[Der] Untergang des Abendlandes» [248] . Коммунизм сам по себе ничего не спасет, ничего не исцелит. Он – последнее слово механизации общественной жизни. Но, впрочем, это тема настолько сложная, что не решаюсь говорить о ней и схематически.

…Считаю возвращение свое в Россию еще преждевременным, – пусть еще кое-что утрясется: людям нашего ремесла (политикам, публицистам) там еще нельзя служить, – надо прислуживаться, что, как и прежде, достаточно «тошно». Но скоро и это будет изжито, – тогда поедем…» [249]

248

Точный перевод «Закат Запада», но принято переводить «Закат Европы».

249

Hoover Institution Archives. Hoover Institution on War, Revolution and Peace. Ustrialov N. V. Box 1. Folder 1. 11.

При тогдашних средствах связи активная регулярная переписка между Европой и Азией была затруднена, что уменьшало остроту полемики между сменовеховцами, о чем свидетельствует письмо А. В. Бобрищева-Пушкина Н. В. Устрялову из Монте-Карло от 2 ноября 1922 г.: «Для обмена письмами нам нужно три месяца – огромный срок, конечно, крайне затрудняющий переписку. Так Юрий Вениаминович[Ключников], о котором Вы пишете, уже перестал быть лидером сменовеховцев, а «левые» заняли в «Накануне» доминирующую позицию. Недавно в полемике их с коммунистической печатью даже проскользнуло замечание, что они отмежевались от устряловского сменовехизма. Моя позиция здесь – примирительная. Я вижу тут лишь оттенки мысли, где и отмежевываться нечего: не такая у нас большая территория, земли мало, куренка, скажем, и того выпустить некуда; где же тут еще межеваться? Но это – вековечная русская черта. Если я перееду в Берлин, куда меня зовут, то кое-что растолкую. Во всяком случае, газета ведется прилично, с достоинством; я совершенно с Вами согласен, что в ней «ощущаются более разумные нотки», сравнительно с ляпсусами первого времени. И думаю, что это «надолго», так как коммунистическая печать вынуждает к полемике и невольно отбрасывает вправо. Парижский журнал «Смена вех» велся неизмеримо хуже, был сухим, а газета живая. С Юрием Вениаминовичем[Ключниковым] помирились и даже об этом напечатали, но это именно худой мир, который лучше доброй ссоры. В газету он не вернулся и не мог вернуться. Таким образом, он теперь – профессор, имеющий кафедру в Москве, заведующий там одним из книжных издательств, но к заграничному сменовехизму и к «Накануне» его отношение кончилось. Каковы дальнейшие судьбы сменовехизма, отсюда, из Монте-Карло сказать не могу. В Берлине определится» [250] .

250

Hoover Institution Archives. Hoover Institution on War, Revolution and Peace. Ustrialov N. V. Box 1. Folder 1. 11.

Из письма Н. В. Устрялова профессору Н. Н. Алексееву от 4 ноября 1922 г. явствует, что автора письма настораживало быстрое скатывание на советские позиции представителей группы «Смена вех»: «…Вы, вероятно, слышали, что я числюсь в стане «сменовеховцев», ибо некоторые мотивы моих здешних статей совпали с линией «Смены вех». Однако Ключников и его нынешние европейские друзья умчались с чрезвычайной быстротою куда-то дальше, все левей, левей, и за ними не угонишься, да, признаться, и охоты нет гнаться. Я и решил лучше уж остаться собой, и вот стал черносотенцем среди сменовеховцев и сменовеховцем среди черносотенцев. Тактически я приемлю многое в «Накануне», но идеологически по-прежнему мне ближе «Русская мысль». Удивляюсь только, как Струве с его огромным и столь недогматическим умом не хочет понять, что воссоздание России теперь мыслимо только через трансформацию, а не через сокрушение революции. Вернее, – через ее самоотрицание, а не просто отрицание. И в этом ее самоотрицании надо быть с ней, иначе вовсе отобьешься от России.

Помните, Вы когда-то смеялись, передавали слова какого-то студента, будто бы я на семинарии «синтезировал революционное народничество со старым славянофильством»? – Не пришла ли пора синтезировать со старым славянофильством нашу революцию? Тем самым весьма подновится славянофильство и весьма выиграет революция…

Ну, да, впрочем, все эти «синтезы» производятся жизнью совершенно независимо от нашего желания и нежелания. Мы только регистраторы, а итог подведет пресловутый «будущий историк»…» [251]

251

Hoover Institution Archives. Hoover Institution on War, Revolution and Peace. Ustrialov N. V. Box 1. Folder 1. 11.