Между болью и страхом

— Лиса, — простонал он мучительно.

— Не обижай меня, Дар, — доверчиво шепнула я. — Всегда буду верной тебе, не обману…

— Никому не позволю сделать тебе больно, — вторил он, обдавая меня жарким дыханием. — Не пожалеешь, что выбрала меня.

Он забросил мои лодыжки себе на плечи и двинул бёдрами, погружаясь в меня, заставляя царапать его кожу и вскрикивать от сумашедших ошущений. Я не смела закрыть глаза и заворожёно всматривалась в искажённое страстью лицо двуликого. Неподражаемый, сильный, горячий… Меня опрокинуло, выгнуло, распластало. Мир сузился до бьющейся жилки на шее Дамира, грохота его сердца. Захлёбываясь восторгом, я что-то кричала, рычала. Захаров уткнулся в изгиб моей шеи и плеча и прикусил кожу, запуская новую волну удовольствия.

Обняв его, зарывшись пальцами во влажные волосы, я тихо всхлипнула, очень отчётливо поняв, что он со мной очень надолго и умереть ему не позволю. Стану пищей, позволю жрать себя, но не отпущу. Не отдам смерти.

— Девочка? Ну, что ты? — мужчина ласково целовал мои веки.

— Я не хочу, чтобы ты забыл, каким был сейчас.

— Тебя не забуду, — пообещал он.

— И я тебя, — встретив губами его рот, я ответила на мягкий поцелуй. В нём было столько тепла…

Впервые я поверила, что у нас есть реальное будущее. Возможно, оно не включает детей и качели на дереве, но мы действительно можем быть счастливы. Я всегда умела мечтать.

— Моя лисичка, — Дамир завернул меня в одеяло и прижал к себе.

— Твоя… — пробормотав, я притиснулась к нему плотнее. Спорить не хотелось, да и двуликий вкладывал в свои слова совсем иной смысл, не тот, что меня пугал.

В горячих объятьях было спокойно. Мерное дыхание за спиной казалось уютным.

— Дом, — одними губами произнесла я, закрывая глаза. Именно таким я его себе и представляла.

30 глава

Я нашла её пару лет спустя после, после освобождения от господина, в крохотном дворике принадлежащем уже мёртвому клану, у старого высохшего дерева. Измождённая, с тонкими ключицами видимыми в вороте распахнувшегося халата, с длинными спутанными рыжеватыми волосами, заплетенными в небрежную косу — она совсем не была похожа на женщину, которую я помнила.

— Мама? — позвала я и содрогнулась от затравленного взгляда тёмно карих глаз. Женщина змеёй метнулась, огибая узловатый ствол, и выглянула из-за него.

— Нет.

— Это я…

— Нет, — повторила она и резко мотнула головой. — Не ма… ма.

— Ты не узнаёшь меня? — я вынула шпильку распуская узел волос и шагнула к двуликой, разводя в стороны руки. — Я твоя дочь…

Неожиданно женщина выпрыгнула из укрытия и бросилась вперёд. Опрокинув меня на спину, она нависла сверху и наверняка бы располосовала мне лицо до костей, если бы я не успела прикрыться руками.

— У меня нет дочери! Нет! — она безумно оскалилась, демонстрируя кривые зубы. Такие могли появиться, если их ломали множество раз подряд и когда они не успевали вырасти — выбивали вновь.

Вывернувшись, я столкнула мать с себя и откатилась в сторону. Царапины на предплечьях, оставленные корявыми когтями набухли кровью и безумная генко, которая когда-то была моей матерью, втянула носом воздух, замирая.

— Проклятая кровь, — прохрипела она, делая шаг назад и готовясь к прыжку. Это было так явно, так неотвратимо.

— Узнай меня, — взмолилась я едва слышно.

Она прыгнула. Мы покатились по земле, обнявшись так крепко, что наши сердца отдавались в рёбра и обменялись биением. Длинные пальцы рвали мою плоть. Кровь выплёскивалась, увлажняя землю и запах мокрого метала и пыли, прибитой дождём дурманил. Женщина рычала, пытаясь добраться до моего горла. Её слюна смердела застарелым ядом.

— Мама, — прохрипела я отчаянно и в глазах цвета крепкого чая вдруг мелькнуло что-то похожее на узнавание.

— Аки… — она продолжала держать меня крепко.

— Я пришла за тобой.

— Я еда, — выдавила мама.

— Мы уйдём…

— Любимая, — она склонилась к самому моему лицу.

— Родная… — отозвалась я, как в детстве.

— Ты не будешь едой.

За мгновение до того, как её клыки сомкнулись на моей артерии, я ухватила косматую голову и дёрнула в сторону до сочного хруста шеи.

Выдох. Вдох.

Воздух казался вязким и не хотел течь в лёгкие. Перед глазами стало темнеть. Не здесь. Обмякшее тело я столкнула с себя и села. Запрокинув лицо к небу, смотрела на лёгкие перья облаков и не позволяла крику покинуть мою глотку.

Не здесь. Не сейчас.

— Прости, что я шла так долго.

Вынув из сапога нож, я прочертила на тонких прохладных запястьях линии и, закрыв глаза, замерла. Несколько секунд. Десяток ударов сердца. Перед тем как проткнуть грудь, чтобы освободить её от рабства тело, которое потеряло разум.

В её глазах отражалось небо. И глядя на него, я всегда помнила: в один из дней и в моих зрачках потухнет жизнь, но заставить своего ребёнка забрать моё дыхание, я не посмею.

31 глава

Солнечный луч настырно лез в глаза. Сдвинувшись, я наткнулась на пустоту и это показалось… неправильным. Рядом не было Дамира. Сердце защемило от обиды, но стоило мне сесть на кровати, как от двери отделилась фигура.

— Проснулась? — совершенно незрело всхлипнув, я бросилась к двуликому, обнимая за шею. — Девочка, ты чего?

— Я решила, что ты ушёл.

— Куда? — он успокаивающе гладил меня по спине.

— Просто, ушёл.

И тут я заплакала. Горько, надрывно, словно что-то внутри сорвалось. Дамир подхватил меня на руки и покачивал, что-то приговаривая. А я… Вдруг стала говорить. О детстве, матери, господине, других желаюших владеть мною, о камне, подаренный учителем который много лет служил мне маяком, но однажды…

— Расколовшийся камень выскользнул у меня изо рта. Когда я воскресла, — голос охрип, но я не могла остановиться, — господин знал, что всё это время у меня была Своя Вещь. Он…

— Не говори, — предложил двуликий, мягко целуя меня в лоб похолодевшими губами.

— Он привязал меня к дереву, без одежды и одеяла. Была зима и я умирала много раз от холода и жажды. Но каждый раз… я не могу умереть, Дар. Когда я открыла вены костяной пуговицей, спрятанной под рабским браслетом, меня затащили в дом, подлечили и… потом… я думала, что сойду с ума. Но разум не оставлял меня. Хотя иногда…

— Девочка, — зарычал Захаров, прижимая меня к груди, — никому не позволю… Родная моя…

От этого слова я сжалась и тонко взвыла.

— Мне пришлось убить маму… Я ведь не любила никого, кроме неё… А теперь…

— У тебя есть я. Теперь у тебя есть я. Ничего не бойся, родная. Я никому не позволю причинить тебе боль.

Невольно я отметила:

— Опять ты "якаешь".

— Значит, я не исправим. Вот такой вот, злой серый волк, — усмехнулся он хмуро.

— Мой.

— Весь твой, Кира. До самого донышка.