Между двух миров

Каждый вопрос, возникавший при разговоре, трактовался дядей Джессом на один и тот же лад. Все капиталисты, все капиталистические группировки и правительства гонятся за прибылью; они, как свиньи, которые бегут к корыту и топчут все, что им попадется на пути. А все «умеренные» социалисты — обманщики, которые дают обещания рабочим, а потом продают их крупным дельцам, — в том числе и Рамсей Макдональд, на которого Рик возлагал такие надежды, и Леон Блюм, и Жан Лонгэ, и другие, которые сейчас так энергично если во Франции избирательную компанию. Джесс Блэклесс называл их «желтыми социалистами» и ненавидел за то, что они приманками сбивают с пути рабочих, уводя их от подлинной цели — революции.

Уходя, Ланни размышлял о слышанном. Если верно, что погоня за сырьем и рынками приведет мир к новой большой войне, то, конечно, надо, чтобы рядовые люди всех наций знали с б этом и постарались это предотвратить. Но что они могут сделать? Дядя Джесс говорил, что капиталисты никогда не отступят перед парламентским большинством. Правда это или нет? Если отступят, то самое умное — довериться избирательным урнам; но если не отступят, надо готовить другие средства.

Сложен мир, в котором рожден был Ланни Бэдд, и нельзя слишком порицать его за то, что он долго не мог решить, каким путем он желал бы из него выбраться.

X

Золтан получил письмо от одного из своих американских клиентов, который решил, что ему нужны для его коллекции итальянцы чинквеченто. Случайно Софи Тиммонс в это время была в Риме. Ланни сказал, что она знает там всех и не откажет представить Золтана некоторым из знатных римских семейств. Золтан просил его действовать побыстрее, так как поговаривают о таможенных пошлинах на ввозимые в Америку произведения искусства. В Италии уже издан закон, запрещающий вывозить произведения искусства, но закон этот можно обойти, заплатив так называемый regalo [22] — вежливое название взятки.

22

Награда (итал.).

Было решено, что Ланни съездит в Италию, когда вернется на Ривьеру. Если он найдет что-нибудь стоящее, Золтан приедет и посмотрит, а Ланни получит половину комиссионных. Ланни посоветовался с Мари, и она сказала, что будет рада такой поездке, но ставит одно непременное условие: Ланни не будет вмешиваться в политические дела. Ланни без колебаний обещал это: он был в том настроении, которое овладевало им, когда он слушал своего реакционного отца и своего революционного дядюшку и когда его тянули сразу в обе стороны.

Незадолго до отъезда на Ривьеру Ланни поехал в город и в кафе «Ротонда» столкнулся с американским журналистом, с которым познакомился на одной из конференций — их было так много, что все они перемешались у него в памяти. Ланни рассказал, что он едет в Рим и с какой целью, и журналист назвал ему лиц, которые, надо полагать, знают, где можно отыскать старых мастеров. Он сказал — Кстати, я угощаю сегодня обедом кое-кого из здешних левых. Мне кажется, что неплохо свести их вместе, запросто. Расхождения легче сглаживаются на сытый желудок, в минуты благодушного настроения. Не хотите ли присоединиться к нам?

В далеком прошлом, до войны, Ланни как-то раз встретил на приеме у Эмили высокого, стройного еврея, человека средних лет, который был тогда театральным критиком одной из парижских газет, — это был любитель искусства, адвокат, мало занимавшийся практикой. Он был сыном богатого человека, мог позволить себе жить играючи и делал это в утонченных и деликатных формах, подобно самому Ланни. Ланни совсем позабыл об этой встрече, и, спроси его кто-нибудь, знает ли он Леона Блюма, он ответил бы отрицательно. За последние десять лет Блюм проделал большой путь: после убийства Жореса он стал редактором партийной социалистической газеты и лидером социалистической фракции в палате депутатов. Ланни читал его статьи, и они казались ему убедительными, пока он не брался за статьи его противников, защищавших свою точку зрения с не меньшей убедительностью. Блюм красноречиво говорил о трагических годах, через которые прошла Европа, и выразил надежду, что новые правительства во Франции и Англии сумеют соединить свои усилия pour changer tout cela! [23]

23

Чтобы все это переделать (франц.).

Рядом с Ланни сидел другой адвокат-журналист, молодой человек, любезный и приветливый. У него были изящные, резко очерченные черты лица, тонкий нос, оседланный пенсне, светлокаштановые усы и непокорные волосы. Это был Жан Лонгэ. Ланни сказал, что собирается поехать в Италию. Заговорили о трагедии, которая обрушилась на эту страну. Оказалось, что Лонгэ написал статью о последних выборах, проведенных в Италии фашистами в условиях жесточайшего террора; статья должна была появиться завтра утром, и Ланни обещал ее прочесть. Социалистические депутаты Италии вели отчаянную борьбу против растущей тирании. Лонгэ сказал, что мужество Даниила во рву львином ничто в сравнении с их мужеством, так как Даниил, по крайней мере, уповал на бога, между тем как Матеотти и его товарищей поддерживала лишь мысль о страданиях их полузадушенного народа. Журналист-адвокат сказал — В каждом из нас заложена некая сила, которая заставляет нас скорее итти на смерть, чем мириться со злом. Как бы ни называлась эта сила, она поднимает нас над животными и позволяет надеяться на лучшее будущее для человечества. — Ланни сказал, что если это социализм, то он готов записаться в социалисты.

Вернувшись в усадьбу де Брюинов, он лишь бегло упомянул об этой встрече, зная, что, когда дело доходит до различения «красных» по оттенкам, Мари никогда не умеет в них разобраться. По дороге в Жуан-ле-Пэн они говорили о картинах и о возможности выгодных покупок в Риме, о драме, которую писал Рик, и музыкальных произведениях, которые издавал Курт; о мальчиках Мари, о том, что они делают и думают; о своей любви, — короче говоря, обо всем на свете, за исключением того, что Ланни любит встречаться с агитаторами-социалистами и позволяет им внушать себе, будто экономическая система Франции насквозь прогнила, будто отец, братья и муж Мари, все их родственники и друзья несут коллективную ответственность за падение франка, за накопление долгов и нагромождение опасностей на путях Французской республики.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Благословенный Рим

I

Ланни и Мари остались на несколько дней в Бьенвеню, чтобы отдохнуть, сообщить Бьюти последние сплетни и послушать те, что собрала она. Надо было также прочесть и написать несколько писем. После этих предварительных приготовлений они выехали. Четыреста или пятьсот миль, которые отделяли их от Вечного города, они проехали потихоньку, наслаждаясь в пути и природой, и искусством.

В Сан-Ремо они остановились, чтобы навестить Линкольна Стефенса, у которого была молодая жена и ребенок, — он очень гордился обоими. Стеф на время удалился от политики, отчасти по тем же причинам, что и Ланни. Он пытался переделать мир и не мог, — значит, надо подождать и поглядеть, что сделает само для себя это упрямое создание.

Достигнув долины реки Арно, они поднялись по ней вверх, к Флоренции, и здесь посетили Джорджа Геррона. Он переехал в Италию, обращенный в бегство многочисленными посетителями, которые навещали его в Женеве — особенно немцы — и расспрашивали, как мог он так жестоко обмануться в Вудро Вильсоне. Создатель Лиги наций недавно умер, сломленный и физически и духовно, и бедный Геррон был почти в таком же состоянии; у Ланни создалось впечатление, что ему недолго осталось жить. Печально видеть, что делает мир с идеалистами, которые пытаются улучшить его. Предостережение для Ланни!

В Риме сезон как раз кончался, и отели были еще переполнены, но всегда можно было получить «королевские апартаменты», надо было только хорошо заплатить; и, конечно, стоило заплатить, если вам нужно было произвести впечатление на аристократию. В таких аристократических отелях о деньгах не говорят, но есть секретный код, тысяча маленьких деталей, которыми вы показываете, что деньги у вас есть и всегда были.

Не легким делом было найти картины, написанные четыре столетия тому назад, и убедить владельцев продать их по сколько-нибудь приемлемым ценам. Ланни следовало бы тотчас же сделать визиты людям, к которым у него были рекомендательные письма, — пока адресаты еще не уехали на морское побережье или к горным озерам. Но на него произвели глубокое впечатление разговор с Лонгэ и прочитанная им статья об итальянских социалистах; он знал, что как раз сейчас заседает новый парламент, и понял из газет (настолько-то он владел итальянским языком), что страна охвачена политической лихорадкой. Со времен Парижской конференции он неизменно стремился наблюдать историю изнутри, и сейчас он занялся размышлениями — кто в Риме мог бы ввести его за кулисы политики? После того как он комфортабельно устроился и устроил Мари, он первым делом позвонил одному журналисту. Из предосторожности он спустился для этого в вестибюль отеля, чтобы не тревожить свою подругу, сказал он себе; ей хотелось отдохнуть после поездки и дождаться вечерней прохлады, прежде чем выйти в город.