Между двух стульев (Редакция 2001 года)

В беседе со мной Вы обнаружили не менее замечательные качества. Вы совершенно не цените уникальности, – в частности, моей, – видите все лишь таким, каково оно на самом деле, плюете на воображение – особенно народное! – и демонстрируете полное отсутствие фантазии.

Белое Безмозглое охарактеризовало Вас как человека, абсолютно не понимающего асимметричного дуализма языкового знака: Вы придаете слишком большое значение словам, но при этом вовсе не видите сущности предмета.

Гном Небесный сказал, что Вы по любому поводу требуете объяснений и не можете самостоятельно развить ни одной мысли, боясь этого.

Судя по отзывам Пластилина Мира, Вы цепляетесь за видимость, ничего не хотите знать о многообразии форм проявления жизни, презираете маска­рад, не понимаете творческой силы противоречия и требуете, чтобы каждый отвечал за свои слова.

Со слов Гуллипута, Вам больше всего на свете дороги Ваши предубеждения – Вы чуть ли не рыдаете, когда лишаетесь их. Если Вы не понимаете чего-то, Вы объявляете это несуществующим. Вы состоите из одних стереотипов – в частности, в Вас силен стереотип восприятия пространства как исключительно трехмерного.

Дитя-без-Глаза (оно же Старик-без-Глаза) отметило в Вас и стереотип восприятия времени: Вы имеете наглость судить о времени других на основании Ваших представлений о своем времени. Кроме того, Вы очень высоко цените собственную жизнь и готовы пожертвовать чьей угодно ради сохранения своей. Вы не любите умирать, в то время как совершенно очевидно, что чем чаще человек умирает, тем интенсивнее он развивается и тем быстрее движется вперед. Отказ от прошлой жизни всегда продуктивен.

Что касается Всадника-с-Двумя-Головами, то, один раз взглянув на Вас, он только плюнул и махнул рукой.

Но самое выдающееся – то, что отмечают все! – это Ваша умопомрачительная серьезность: именно благодаря ей Вы до сих пор не поняли, где Вы находитесь, хотя на Вашем месте это уже давно понял бы любой. Это и Ежу понятно. Эй, Еж!

Из кустов, поломанных стихиями, вышел легендарный Еж.

– Тебе понятно? – спросил Ой ли-Лукой ли. Еж кивнул и исчез в кустах.

– Вот видишь! – с укоризной посмотрел на Петропавла Ой ли-Лукой ли и закончил: – Я думаю, что привел убийственно сильные аргументы в пользу твоей, герой, отваги и особенно глупости и убедил тебя, герой, в том, что именно ты, герой, должен поцеловать Спящую Уродину и вписать одну из самых ярких страниц в нашу историю…

Что тут началось! Аплодисменты не смолкали часов шесть-семь, и это, естественно, притупило у Петропавла остроту восприятия речи Ой ли-Лукой ли, а также негодование по ее поводу. Когда аплодисменты стихли, Петропавлу было уже нечего сказать: запал пропал. Единственное, на что его хватило, – это выяснить частности:

– По-вашему, поцеловать Спящую Уродину – это награда или наказание?

– Награда! – мажорно грянул хор.

– А зачем нужно, чтобы она просыпалась? – ободрился он. Все стройно пожали плечами.

– Но, проснувшись, она может и… ну, беспорядков наделать!

В ответ согласно закивали головами.

– Для чего же тогда ее будить? – это был главный вопрос Петропавла.

Стройный хор голосов с готовностью ответил:

– Есть такое слово – «надо»!

– А как, – осторожно поинтересовался Петропавел, – мыслятся мои действия дальше… после того как я, допустим, ее поцелую?

Общество пришло в замешательство.

– Дальше? – взял на себя инициативу Гном Небесный. – Что же дальше… поцелуете, разбудите – и все, насчет остального ничего не известно.

– Да как же, – бросился Петропавел в атаку, – можно предлагать совершить действие, последствия которого неизвестны? А если эта Уродина, проснувшись, нас всех тут пережрет!..

– Пусть попробует! Я сам ее зарежу и сожру, – охотно пообещало Дитя-без-Глаза, а Белое Безмозглое печально констатировало:

– Ну, пережрет – так пережрет. Будем дальше жить – пережранными.

Петропавел собрался с духом и сделал нижеследующее заявление:

– Никакой Спящей Уродины я целовать не стану.

Общество посовещалось. Вперед выступил Ой ли-Лукой ли:

– Или целуй и буди Спящую Уродину, или катись отсюда!

– Я выбираю второе! – сильно обрадовался Петропавел.

– Тебе никто не предлагал выбирать. – Ой ли-Лукой ли хмыкнул. – Второе предложение сделано для того, чтобы деликатнее сформулировать первое. Мы же все-таки не хамы и понимаем, что минимальное число возможностей – две, а не одна.

– Так вы издеваетесь… – понял Петропавел.

– Да ничуть! – хором ответили ему, а Гном Небесный продолжил за всех: – Дело в том, что первое предложение не существует без второго, равно как и второе – без первого.

– Значит, предложение здесь одно, а не два.

– Думай как знаешь, а Спящую Уродину целовать все равно придется. Иначе нельзя.

Обреченность в голосе Гнома Небесного насторожила Петропавла.

– Почему же придется? – спросил он с некоторым испугом.

– Потому что иначе тебе суждено навеки остаться тут, – и Гном Небесный тяжело вздохнул.

– Вы убьете меня… насмерть? – с ужасом прошептал Петропавел. Гном Небесный слабо улыбнулся:

– Ты неисправим! У нас никого не убивают насмерть. А кроме того, тебе ведь уже сказали, что твоя паршивая жизнь никому тут особенно не нужна: и своя-то никому не дорога!.. Просто Спящая Уродина загораживает тебе путь домой: вот и необходимо, чтобы она пробудилась и освободила дорогу. – Но я не проходил мимо Спящей Уродины по пути сюда! – в голосе Петропавла оставалась еще маленькая надежда.

– Путь сюда – это у нас не то же самое, что путь обратно: тут вообще не бывает путей обратно.

Петропавел стиснул зубы от невозможности жить и мыслить по-старому. И, сдавая позиции, он уже по-другому, жалобно и тихо спросил:

– А большая она – эта Уродина?

– Не то слово! – отвечал ему хор. – Она немыслимой величины, неописуемой! Ее и вообще-то видно только с расстояния километров в… несколько, а по мере приближения взгляд уже не охватывает ее целиком.

– И что же, – ужаснулся Петропавел, – ее в какое-то определенное место целовать надо? В… уста? – с трудом произнес он.