Между двух стульев
Шрифт:
– Но это же были Вы! – Петропавел начинал запутываться.
– Я никогда не был идиотом, – отрезал старик и с сожалением добавил: – Не очень-то Вы хорошо воспитаны.
– Я только хотел сказать… – Петропавел совсем растерялся, – я… хочу спросить: где же истина?
– Если Вы у меня об этом хотите спросить, то не спрашивайте, как бы сильно ни хотелось. У меня с истиной сложные отношения. И вообще тут у нас понятие истины как-то совсем неуместно. Все истинно. И все ложно. За что ни возьмись – ни доказать, ни опровергнуть. Предложить Вам чаю или кофе – или не предлагать?
– Как
– Мне все равно, – ошарашил его Пластилин Мира.
– Мне тоже, – парировал Петропавел, и ситуация сделалась как бы безвыходной. Неожиданно Пластилин Мира – непонятно, предложивший все-таки что-нибудь или нет, – изрек:
– Все Пластилины Мира – лжецы. Кроме меня, – причем на середине фразы из пляжного старика он превратился в прехорошенькую девушку, так что осталось неясным, к кому из них относится последняя часть высказывания.
– Здравствуйте, – на всякий случай сказал Петропавел, с восхищением глядя на девушку.
– Виделись уже, – улыбнулась та и протянула ему руку: – Пластилин Мира. – Петропавел пожал руку. Рука осталась у него в кулаке. С ужасом и отвращением он бросил руку на пол. Девушка подняла ее и приставила на прежнее место:
– Фу, неаккуратный какой! Осторожнее надо…
– Сколько Вас тут еще будет? – Петропавел едва сдерживал негодование.
– Кого это – нас? – Девушка огляделась.- Я одна здесь. Не считая, конечно. Вас.
– Но Вас тут не было! – отчеканил Петропавел.
– Да и Вы тут не всегда были… Не понимаю, почему Вы злитесь. – Девушка в недоумении теребила мочку уха, которая понемногу вытягивалась и уже доставала до плеча. Чтобы не видеть этого, Петропавел отвернулся к окну и напомнил:
– Насчет чая или кофе… Могу я попросить чаю или кофе?
Девушка задумалась.
– Чаю или кофе? Вы ставите меня в чрезвычайно затруднительное положение этим своим «или». Я боюсь не угадать. Конечно, во избежание недоразумений я могла бы дать Вам и того, и другого, но тогда я не выполнила бы Вашу просьбу: Вы ведь не просите у меня и того, и другого. Лучше я не дам Вам ничего.
Петропавел даже не сразу понял, что ему отказали, а когда понял, совершенно рассвирепел:
– В каком направлении мне нужно идти, чтобы снова оказаться в комнате?
– Ни в каком, – ответила улыбчивая девушка. – Сидите спокойно: Вы и так в комнате.
– Но это не та комната!
– Сейчас не та, через секунду та, потом – опять не та, потом – снова та… чего Вы суетитесь? Если Вам нужна комната, из которой Вы вышли, – пожалуйста!
Петропавел огляделся и вздрогнул: комната вдруг приобрела знакомый вид. Он поднял глаза на девушку и увидел вместо нее старушку в кружевном чепце и со спицами.
– Пластилин Мира, – сказала она.
– Долго Вы намерены еще меня морочить? – с нервным смешком спросил Петропавел.
– Да нет, – вздохнула старушка. – Долго с Вами не получится. Вы слишком скучный и все время ищете того, чего нет, – определенности. Вы, значит, серьезно думаете, что все на свете может быть либо так, либо эдак?
– А как же еще?
– Да как угодно: и так, и эдак сразу, и ни так и ни эдак!.. и вообще – по-всякому! Даже если одна возможность в конце
концов исключает другую, это отнюдь не значит, что когда-то обе они не были равновероятными. – Спицы мелькали в руках старушки с немыслимой скоростью, и Петропавлу казалось, что их у нее штук тридцать. – А я,- продолжала та, – застаю возможности именно в той точке, когда они еще равновероятны. Альтернативные решения – моя стихия.– Я не понимаю, – сознался Петропавел. – Сделайте вид, что понимаете, – посоветовала старушка.
– Но зачем? Зачем делать вид?
– А иначе невозможно! Никто ведь ничего не понимает, но каждый делает вид, что понимает все. – Тут она критически взглянула на Петропавла. – Вам трудно сделать вид, что ли?
– Трудно! – буркнул Петропавел.
– Глупости! – возразила старушка. – Ничто в мире не тождественно самому себе. «Постоянное, идентичное самому себе «я» является не чем иным, как фикцией». Юм. Впрочем, Вы вряд ли слышали про Юма.
– И слышать не хочу! – заартачился Петропавел.
– Между прочим. Вы сильно ошибаетесь, если думаете, что сами не кажетесь окружающим то таким, то совершенно другим. – Отложив спицы, старушка протянула ему нечто, упакованное в целлофановый пакет. – Я тут связала Вам спортивный костюм, наденьте… В глазах пестрит от Ваших лохмотьев. Просто голова кругом идет! – Она отделила голову от тела и бросила ее в угол. Голова упал с неприятным стуком.
– Спасибо, – ошалел Петропавел, стараясь не смотреть на суверенную голову и даже не удивившись скорости, с которой был связан да еще и упакован старушкой спортивный костюм.
– А что до Вашего возвращения, – вещала из угла голова, – то сразу за домом аэродром, через полчаса оттуда летит самолет в нужном Вам направлении. Так что поторопитесь.
Нетвердой походкой Петропавел вышел в темную прихожую и там надел костюм, оказавшийся подозрительно впору. Вернувшись, он увидел, как по комнате прохаживается молодой человек в точно таком же спортивном костюме. В руках его была голова уже исчезнувшей старушки. Петропавел даже не сразу узнал в молодом человеке себя.
– Пластилин Мира, – петропавловым голосом отрекомендовался тот и запустил в Петропавла старушкину голову, на лету превратившуюся в волейбольный мяч. Петропавел увернулся и еле устоял на ногах. Мяч вылетел в окно.
– Мне пора… на самолет, – Петропавел попятился к двери.
– Отсюда не летают самолеты. Тут пешком полчаса – через МЯСНОЕ ЦАРСТВО.
– Через… какое?
– Через МЯСНОЕ… ну, это где Мясной Царь, мясные нимфы… Неприятное место.
– А мне говорили – аэродром за домом…
– Бабуля, что ли? Она с приветом была. Небось строила из себя Пластилина Мира? – Молодой человек понимающе улыбнулся. – Это я – Пластилин Мира.
– Да плевать мне, кто тут из вас Пластилин Мира! – взорвался вконец замороченный Петропавел. – Все вы постоянно отказываетесь от своих слов. Ваша непоследовательность убивает!
– Непоследовательность? – Лжепетропавел пожал плечами. – При чем тут непоследовательность? Правила создаются по ходу игры – это наше главное правило. И мы последовательно его соблюдаем. – Хватит с меня этого дурацкого маскарада! – взревел Петропавел.