Между храмом, стадионом и парком

Стало понятным поведение Эдуарда, изначально проявившего повышенный интерес к стадионным «турнирам», его неожиданная активность в доставке новой колоды карт (кто теперь знает, откуда он её принёс?). И самое главное – сокрытие родственной связи со «школьным учителем».

Связав все нити своих размышлений в один узел, я предположил, что предыстория карточного развода могла выглядеть примерно так: племянник рассказывает недавно освободившемуся дяде о карточных баталиях на стадионе, и дядя предлагает план по отъёму чужих денег проверенным способом. Очень даже правдоподобно и логично!

Лишь спустя много-много лет я случайно узнал правду! И правда эта меня, взрослого, достаточно опытного человека, шокировала даже тогда, когда, казалось бы, я научился принимать жизнь в самых разных её проявлениях достаточно сдержанно.

Так вот, та самая операция «Сека» была задумана, подготовлена, просчитана во всех мелочах и нюансах моим школьным другом Эдуардом. И именно он, как опытный режиссёр, распределял роли, где главная, естественно, досталась родственнику, но не по зову крови, а исключительно из-за уникального таланта дяди!

В детстве и юности время течёт медленно, по крайней мере, так казалось нам. Но и остановить его невозможно. Вот остался позади прекрасный, весёлый и романтический выпускной школьный вечер, разъехались повзрослевшие юноши и девушки по городам и весям поступать в вузы. И я укатил в Москву, успешно сдал экзамены и был принят в Московский технологический институт.

Эдуарду же предстояло проучиться ещё один год в школе.

Когда же через год я приехал домой на первые студенческие каникулы, с Эдиком мы разминулись, ибо теперь поступать уехал он. Увиделись мы только в самом конце лета, когда он вернулся из Тбилиси со справкой о зачислении на физико-математический факультет Тбилисского университета. В тот год в разные вузы Тбилиси поступили Ованес и Виктор.

Студенты обычно на каникулах собираются под сенью родительского крова в благодатном нашем курортном городе, но в студенческие годы летом я почти не встречал ни Эдуарда, ни его друзей. Это было немного странно, но тогда популярным у молодёжи делом было участие в студенческих строительных отрядах. Записывались в них обычно в поисках романтики, ребят привлекали новые края, жизнь в палатках, песни под гитару у костра, да и деньги, достаточно приличные, можно было заработать на стройках где-нибудь в Сибири или на Байкале. И в конечном итоге я предположил, что и троицу моих друзей увлекла жажда перемен, волнующих открытий, тяга к приключениям.

Так сложилось, что пути наши разошлись надолго.

За стенами аэропорта творилось нечто невообразимое. Уже несколько часов подряд сильный дождь, почти ливень неиссякаемым монолитным потоком низвергался с небес и, судя по всему, не думал прекращаться, периодически атакуя крыши домов некрупным, к счастью, градом. Там, наверху, в невидимых небесах, что-то ворчало и стучало в огромный барабан, время от времени здания сотрясались от мощных раскатов, сопровождаемых яркими вспышками, будто поблизости била крупнокалиберная артиллерия.

Улететь из КавМинВод в ближайшие часы было делом совершенно нереальным. И факт этот представлялся мне крайне печальным. Командировка в Кисловодск завершилась, мы с моим шефом Михаилом сидели в аэропорту с утра в лёгком похмелье после вчерашних проводов, устроенных принимающей стороной, без денег, если не брать в расчёт мелочь на метро в наших карманах (в те годы авиапассажиров бесплатно возили на автобусах от московских аэродромов до городского аэровокзала).

А тут ещё этот нескончаемый ливень, полное отсутствие информации, переполненный пассажирами гудящий зал ожидания, острое чувство голода, да ещё и «сушняк» во рту. Людей спасал буфет, у предусмотрительных был при себе сухой паёк, все вокруг что-то жевали и чем-то запивали, для нас же ситуация складывалась почти по Высоцкому: «Мимо носа носят чачу, мимо рота алычу».

Дождь начал стихать только к полуночи, прекратилась и небесная канонада, но это ничего не значило, ибо аэропорт всё еще был закрыт, следовательно, наши мучения продолжались.

Я пытался, сидя в жёстком металлическом кресле, принять мало-мальски удобную позу, отгоняя назойливые видения тарелок и блюд с разнообразной едой, возникающих с пугающей реальностью, стоило только опустить веки. У меня это почти получилось, я засыпал, когда уши мои уловили чей-то негромкий разговор.

Не могу сказать точно, что именно привлекло моё внимание, но ведь что-то заставило меня широко раскрыть глаза и прислушаться к диалогу двух мужчин, ловя каждое произнесённое слово или фразу. Собственно, сейчас я слышал уже монолог. Изначальная тема разговора была мне не ясна, тот, кто говорил, скорее всего объяснял что-то своему собеседнику, а возможно, и наставлял того, цитируя, очевидно, для большего эффекта мыслителей древности.

– Видишь ли, – звучал хорошо поставленный бархатный голос, – «Величайшее из достижений оратора – не только сказать то, что нужно, но и не сказать того, что не нужно». Ты просто обязан всегда это помнить. И ещё: «Главное в ораторском искусстве состоит в том, чтобы не дать приметить искусства»! Ты, правда, не оратор, но в остальном эти слова словно для тебя были написаны.

Отточенные фразы плыли над затихшим залом ожидания, как запущенные из лука стрелы, только как будто в замедленной киносъёмке, и исчезали, растворяясь в воздухе.

Автора первой цитаты я не знал, но вторая точно принадлежала Квинтилиану.

Собеседники стояли в нескольких метрах от нас, тот, кто сейчас говорил, – спиной ко мне. Высокий, широкоплечий, светловолосый. Лица его я не видел, но стоило мне посмотреть в его сторону, он словно почувствовал затылком мой взгляд и резко обернулся.

О, Небеса!!! Это же – Эдуард, Эдо!!!

Миша, мой внезапно проснувшийся от шума начальник, с удивлением глядел осоловевшими глазами, не понимая, с какой такой радости меня тискает в объятьях незнакомый блондин.

Собеседник Эдуарда куда-то исчез, нас же с шефом, спустя несколько мгновений, мой школьный друг, чудеснейшим образом встреченный в аэропорту Кавказских Минеральных Вод, обняв за плечи, увлёк на второй этаж зала ожидания.

Сказать, что очередь в буфет была длинной, значит не сказать ничего.

Эдуард, решительно отодвинув мешавшую подойти к стойке даму в соломенной шляпе, не обращая внимания на обречённо стоявших шеренгой измученных ожиданием авиапассажиров, начальственным тоном, каким обычно отдают приказы подчинённым, отчеканил буфетчице:

– Татьяна, у меня гости.

Удивительно, но никто в очереди не возмутился, не высказал обид или претензий.

Через несколько минут стоячий столик, за которым устроилась наша троица, был заставлен изысканной едой. Чего тут только не было: нежнейшая ветчина, салат «Оливье», чёрная и красная икра на половинках яиц, рыбное ассорти, в котором желтоватый маслянистый осетровый балык живописно соседствовал с малосольной розовой сёмгой, ростбиф, печёные пирожки с мясом… Плюс три запотевшие бутылки «Советского шампанского». Честно говоря, такого ассортимента яств не могло нарисовать даже моё подстёгиваемое голодом воображение, посылавшее мне совсем недавно одну виртуальную кулинарную картинку за другой.