Между мной и тобой

— Мам, а Люба играет с детками? Тянется к ним?

— Нет, сколько я ни пыталась. Но я уверена, что это только пока. Ей же всего два годика. Ты, кстати, не очень любила с детьми играть.

Зачем мне они были нужны, если всегда рядом был папа?! А так, как папа лепил куличи из песка, не лепил ни один ребенок в этом самом дворе. С мамой я не гуляла, только с папой. И это был скандал каждый раз. Но я почти всегда выигрывала. А если нет и, например, папа был очень занят, тогда просто сидела дома на полу у его кабинета и ждала, когда он освободится.

— Она полгода назад и песок в руки взять не могла, — продолжает мама, наблюдая, как старшие дети с визгом носятся друг за другом вокруг деревянной горки. — Кричала, когда я ее на площадку приводила, а тут такой прогресс. Не зря ты столько денег тратишь на эту терапию. Хотя я иногда думаю…

Знаю я этот тон. Хочет сказать что-то неприятное, но не решается. В этом вся мама.

— Что ты думаешь? — Усаживаю Любочку к себе на колени.

— Да так… может, прав наш районный педиатр. Может, сама эта задержка в развитии рассосется, ей же всего два!

— Может, и рассосется, никто не знает, мам. Но время уходит. Ты сама потом себе не простишь, если мы не сделаем все, что можно.

— Просто такие деньги… огромные, Майя. И на папу, и на нас с Любочкой. Откуда они у тебя?

— Не такие уж и большие, мам. Не думай о них.

— И все-таки… Ты столько для нее делаешь, Майя. Жалко, что Эмма так и не сказала, от кого… чья Любочка дочка. Я бы сама поговорила с этим мерзавцем.

Мне пришлось отвернуться, чтобы скрыть улыбку. Пора менять тему разговора.

— Что это мы тут просто так сидим? — Аккуратно снимаю ребенка с колен, Люба удивленно таращится то на меня, то на бабушку. — Кто подарки будет смотреть, а?

Серые глаза на маленьком личике засветились радостным предвкушением.

Глава 24 Майя

Дом, милый дом… Каждый раз, когда захожу в наш подъезд, сердце щемит от воспоминаний. Я очень давно здесь не живу, но именно в квартире на четвертом этаже прошли первые и самые счастливые пятнадцать лет моей жизни.

Дом старый, его строили еще при Сталине, в нем нет лифта, и мы медленно поднимаемся по этажам. Люба идет сама, крепко вцепившись в мою руку, боится отпустить. Ребенку нужна мать, родная и любящая. И будь я уверена, что Эмма сможет такой стать, бросила бы все и достала бы эту малолетнюю эгоистку из-под земли и притащила сюда. Только уверенности нет, что Любочке будет с ней лучше, чем с бабушкой и дедушкой. Мама права: ребенок пошел в папину родню, уже сейчас видно, что Люба очень много понимает и слишком остро все чувствует, просто не может пока выразить словами. И безразличие к себе Эммы она уловит мгновенно.

— Папа так обрадуется, что ты приехала, пусть и ненадолго. — Мама останавливается у двери и вынимает из сумочки ключи. — Хоть бы рассказала про эту свою работу. Продавщица в магазине женского белья. Майя, я не верю, что ты, именно ты не смогла найти приличную работу по специальности. Я уже не спрашиваю о том, зачем нужно было уезжать из Москвы.

Забавно слышать такой высокомерный тон от человека, который в жизни ни дня не работал. Но маму я никогда не осуждала.

— Мне там нравится, мам, иногда полезно разгрузить голову. А в Москве шумно слишком, да и экология так себе, цены неадекватные.

— Я тебя не узнаю просто… — Мама покачала головой. — Хотя, чего уж там, я никогда тебя не понимала.

Я промолчала. Добавить особо нечего — мама и тут права, мы обе это прекрасно знаем. Я всегда была для нее закрытой книгой. Мне не нравились красивые платья, которые она мне покупала, яркие куклы так и оставались лежать в коробках, я никогда не хотела стать принцессой и всегда пряталась от мамы у папы в кабинете. Иногда он даже не знал, что я там. Бедная мама совершенно не понимала, что со мной делать. А потом подросла Эмма и все как-то само собой наладилось. Я с папой, младшая сестра с мамой. И все были довольны.

Здесь все по-прежнему: длинный коридор, по которому я маленькой бегала за папой, небольшая кухня и четыре комнаты. В этой квартире жили еще бабушка с дедушкой, сюда тридцать лет назад папа привел маму. И я не могла допустить, чтобы ее у нас отобрали. Папа бы точно не оправился от инсульта.

— Здравствуйте. — Смотрю на физиотерапевта, который каждый день приходит к папе, помогает ему восстанавливаться. — Как у нас дела?

— Хорошо. — Пожилой, но крепкий физиотерапевт уже одевался. — Двигательные функции восстанавливаются, ваш папа — боец, не сдается. Сейчас отдыхает. Пожалуйста, не беспокойте его.

Я кивнула, подхватила на руки Любочку, которая неумело пыталась снять с себя сандалики. Мелкая моторика у ребенка очень слабо развита, но динамика есть, и это главное.

— Конечно, не побеспокоим. Спасибо вам большое. До завтра.

Закрыв за врачом дверь, мама обернулась ко мне.

— Любочку сейчас нужно переодеть, и ей пора спать. Уложишь ее? А я пока приготовлю что-нибудь перекусить тебе.

Когда-то в этой небольшой, но очень уютной комнате жили мы с Эммой, потом сестра осталась одна, когда я уехала. А год назад, когда Люба уже подросла, эту детскую мы с мамой переделали для малышки.

Она уже почти спит на мне, но так крепко держит мою ладонь, что мне не сразу удается ее умыть после прогулки. Доверчиво прижимается ко мне, а потом вдруг завертелась, забеспокоилась у меня в руках. Сказать не может, что хочет, остается полагаться только на интуицию.

— Что? Ты что-то хочешь, милая? Хочешь… игрушку?

Тычет пальчиком в коридор, где остались подарки. Ну конечно, маленький мишка с сердечком в руках! Любе не интересны куклы, она вообще пока не играет с игрушками так, как ее сверстницы. Не сразу, но мы поняли, что ей нравятся только медведи. Никаких других мягких зверей она не признавала. Но мы были счастливы и этим.

— Держи, малышка…

Прикрываю дверь в детскую. Любочка засыпает быстро, прижимая к себе новую игрушку, в кроватке лежит еще один почти такой же медведь.

В коридоре замедляю шаг, рука тянется к двери родительской спальни… Но нет, пусть отдыхает.

Мама на кухне, крутится между плитой и холодильником, пытается что-то приготовить.

— Давай я найму тебе помощницу по хозяйству, ма. — Подхожу ближе и аккуратно забираю из ее рук нож. — Сыр я сама порежу, ты лучше отдыхай.

Ей всего сорок восемь, но сейчас, впервые в жизни, она выглядит даже старше своего возраста. А раньше мама всегда для всех была Лизонька. Так называл, да и сейчас называет папа, старше ее на пятнадцать лет, так называли ее мои бабушка и дедушка, наши друзья и соседи. Так ее называла даже я. Не вслух, а про себя, конечно.

— Спасибо, Майя. И чай, пожалуйста, налей. Сил совсем нет. — Она подперла ладонью щеку. — Знаешь, я так боюсь… никому не говорила об этом, а тебе скажу. Я боюсь, что объявится этот нерадивый папашка Любочки и заберет ее у нас.