Между нами и горизонтом

Он где-то там, на другом конце города, ждал со своими людьми точно так же, как и я, глядя на те же звезды, вероятно, так же скучая. Без сомнения, один из его парней тоже скулил и стонал. Похоже, в наши дни такой был в каждом подразделении. Кто-то, кто наконец-то не побоялся высказать в слух то, о чем все остальные из нас думали: какого хрена мы здесь, играем в кошки-мышки, теоретически защищая страну и людей, которые даже не хотят, чтобы мы были здесь?

— Нефть. Все дело в нефти, — шепчет себе под нос Роджерс.

— Дело не в нефти, тупица, — огрызается Дэниелс. — В Афганистане нет никакой нефти.

— Тогда почему? Какого хрена правительство Соединенных Штатов Америки вбухивает сюда миллиарды долларов? А? Просвети меня, потому что мне кажется, что в этом нет никого гребаного смысла.

— Они послали нас сюда, потому что эти ублюдки напали на нас, ты долбаный неудачник. Что еще оставалось делать? Ты разве не поэтому завербовался?

Роджерс предпочитает не отвечать. Мы все должны молча ждать приказов по рации, но нет никакого смысла пытаться прервать этот разговор, как только он начался.

— Я поэтому пошел в армию, — продолжал Дэниелс. — Коллинз и капитан тоже. Не так ли, капитан?

Меньше всего мне хочется быть втянутым в тот же экзистенциальный спор «Почему мы вообще здесь?», который уже был первопричиной стольких войн и геноцидов на протяжении всей человеческой истории. Я переступаю с ноги на ногу, опираясь как можно сильнее на винтовку, упершись прикладом в землю, стараясь не вздрагивать, когда кровь начинает более свободно течь по моим затекшим суставам. Когда становиться ясно, что парни не собираются продолжать свои разговоры без меня, я прочищаю горло и даю им то, что они хотят услышать.

— «На этот вопрос нет ответа, зачем; Под шквальным огнем погибнуть им всем» — Никто не произносит ни слова. — Никогда не слышали о Теннисоне? — спрашиваю я.

— Нет, сэр.

— Нет.

— Это какой-то викторианский педик?

— Нет, это не какой-то викторианский педиком. — Эти парни прикрывали мне спину на каждом шагу. Они мои братья, верные и преданные до конца, но иногда мне просто хочется придушить их. — Он был поэтом.

— Именно это я и имел в виду.

Я игнорирую его замечание.

— Теннисон написал стихотворение под названием «Атака легкой бригады». Оно о людях, идущих на войну и умирающих. И эта фраза: «На этот вопрос нет ответа, зачем; Под шквальным огнем погибнуть им всем», подводит итог вышесказанному. Не наше дело — задавать вопросы, бунтовать или сомневаться в верховной власти. Наше дело — делать то, что нам говорят, и делать это хорошо. И если это означает, что мы идем и умираем, по парню каждый день, по пять парней каждый день, по десять... тогда это то, что мы делаем. И держим рот на замке.

Верю ли я в это? Абсолютно, бл*дь, нет. Но признаться в этом ребятам было бы смертельно опасно. Они потеряют ту малую веру, которая у них еще оставалась в идее иерархии, и наступит хаос.

Еще три месяца. Еще три месяца, и я сяду в самолет и вернусь в Штаты. Вернусь к Магде. Я отдал достаточно. Потерял достаточно. Видел достаточно смертей людей. Больше никаких командировок. Трех было достаточно, пора возвращаться домой.

Снова стрельба. Вдалеке снова раздаются взрывы. Долгий, скулящий звук ракеты РПГ, ищущей свою цель. Все парни инстинктивно вздрагивают, когда ракета приземляется и земля под нами грохочет. В небо взметнулся оранжево-белый огненный шар, и кто-то втягивает воздух сквозь зубы.

Наконец мы получаем приказ: держаться окраин города. Очистить здания на южной стороне возле рынков. Опросить всех. Арестовать любого, кто выглядит подозрительно. Искать оружие.

Разочарование достигает предела.

— Почему мы не идем за этими ублюдками? Надрать им задницы?

— Мы ближайший отряд, капитан. В этом нет никакого смысла.

Я поднимаю оружие и встаю на ноги.

— Как я уже сказал, джентльмены. Наше дело не рассуждать…

По крайней мере четверо или пятеро из них заканчивают за меня, простонав: «Наше — сделать и умереть.»

Часы пролетели достаточно быстро, чтобы солнце успело подняться над краем горизонта. Разрушенные здания города были крысиным гнездом боевиков Талибана и семей, поддерживающих боевиков, прячущих их от нас, прячущих их оружие и еду, а также любые другие припасы, которые они могли накопить. Мы колотили в двери и пинали камни. Всем, кто сопротивлялся или выглядел подозрительно, связывали руки за спиной и провожали обратно на базу на заднем сиденье «Хаммера».

Стрельба не прекращалась. Земля продолжала дрожать.

Должно быть, было где-то после семи, когда по рации передали новость: три единицы, застрявшие в старом, разбомбленном госпитале, были в безопасности. Ни один человек не погиб. Роджерс казался почти разочарованным.

— Капитан! Капитан Флетчер! — Из дыма и пыли, душивших ранний утренний воздух, как привидение, появляется молодой рядовой с винтовкой, перекинутой через плечо, подпрыгивая вверх и вниз, пока бежит через груды щебня и искореженные зубцы стали. — Капитан Флетчер, сэр, вы нужны. — Он тяжело дышит, хватая ртом воздух. — Это... это ваш брат, сэр. Другой капитан Флетчер.

Свинцовая тяжесть проходит сквозь меня, сжимая внутренности, заставляя кружиться голову. Черт. Ронан. Ронан ранен. Ронан мертв. Ронана схватили и собирались казнить по национальному телевидению. Одновременно во мне пронеслись тысячи возможностей, от которых сводило кишки.

— В чем дело? Что случилось, рядовой? Выкладывай, черт возьми. — Я близок к тому, чтобы дать ему пощечину.

— Он болен, сэр. Или, по крайней мере, мы так думаем.

— Как? В смысле болен?

— Он просто лежит на земле и не хочет вставать. Как будто... как будто он нас не слышит или что-то в этом роде. Мы отбили здание и убили почти всех этих ублюдков. Мы праздновали, аплодировали и все такое, и вот тогда Симмонс увидел, как капитан Флетчер рухнул на землю. Он подумал, что его застрелили, но... насколько мы можем судить, с ним все в порядке. Он просто... лежит там.

— Вы передали по рации?

Рядовой качает головой.

— Нет, сэр. Мы знали, что вы на задании. Мы подумали, что нам лучше, знаете... сначала найти вас.

— Хорошо. — Конечно, это не тот протокол, по которому следовало бы действовать подразделению Ронана, но я рад, что они не вызвали медиков. Причина, по которой они отклонились от протокола, была очевидна: Ронан был в шоке. Шок на всех действовал по-разному. Ты можешь очнуться в мгновение ока, как будто ничего не случилось, или это может искалечить тебя на всю оставшуюся жизнь. В любом случае, не было ничего, что мог бы сделать медик, чего не мог бы сделать я в данный момент. — Отведи меня к нему. — А затем, обращаясь к своим людям, говорю. — Возвращайтесь на базу. Я скоро вернусь. Если кто-нибудь спросит, я вернулся с вами, хорошо? — Все парни, как один, кивнули. Даже Роджерс.