Между нами и горизонтом

— Иногда. На самом деле я вообще не пью.

— О, Боже, спаси нас. — Повернувшись, он протягивает мне стакан, в котором на три пальца плещется темно-янтарной жидкости. — На твоем месте я бы зажал нос и выпил залпом. Тебе это не понравится.

Я беру стакан.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что я довольно наблюдательный человек. А теперь пей.

Я проглатываю жидкость. Это отвратительная, ужасная, мерзкая дрянь, которая обожгла мне горло и оседала в желудке маленьким огнем, который никак не хочет гаснуть. И это только после первого глотка. Мне остается сделать еще четыре или пять глотков, прежде чем достигаю дна стакана. Мне дико хочется кашлять, плеваться и кривиться, но не хочу доказывать Салли, что он был прав.

Мне удается скрыть свое отвращение, хотя Бог знает, как это получилось. Салли наблюдает, как я мужественно делаю большие глотки виски, его лицо ничего не выражает, пока я не опрокидываю стакан и, наконец, не осушаю его полностью. Он слегка кивает, поднимая свой бокал.

— Вау. — Он сделал глоток из своего стакана, слегка поморщившись и сглотнув.

— Вау?

— Да. Я впечатлен. Там было три шота, и тебя не стошнило.

— Три шота? Салли, мне нужно ехать обратно через весь остров. Какого черта?

Он надувает губы, наливая еще виски в стаканы.

— Я думал, ты останешься здесь и будешь «заботиться обо мне», — говорит он, пальцами показывая воздушные кавычки на последних словах.

— Так и есть. Но я должна вернуться домой и позаботиться о Конноре и Эми. Помнишь? Твои племянница и племянник?

— Я не хочу говорить о них. Или о Ронане, — говорит он, подняв указательный палец. — Если тебе нужно будет уехать, я могу попросить Джареда отвезти тебя. А пока… — Он возвращает мне мой стакан, в котором на этот раз гораздо меньше виски. — Пей.

Делаю крошечный глоток виски, нахмурившись.

— Умница. — Салли улыбнулся, но это мрачная, неуютная улыбка, которая выдает, как ему больно. Его рука все еще прижата к диафрагме, как будто это была единственная вещь, удерживающая его внутренности на месте.

— Ты не можешь принимать обезболивающие, если выпил, — тихо говорю я.

— Я и не планирую. Как я уже и сказал, мне не нужно это дерьмо.

— Почему нет? Тебе же явно больно.

— Потому что, Маленькая Мисс Всезнайка, я видел достаточно раненых парней в армии. Им прописывали морфин и окси, и я видел, как все они превращались в наркоманов прямо на моих глазах. Оно того не стоит. Нет уж спасибо. Я бы предпочел сделать несколько глотков хорошего напитка и стиснуть зубы.

— О.

— Да. О.

Салли стоит, глядя на меня сверху вниз, не дыша, ничего не говоря, и мне снова хочется уйти. Отвожу взгляд, хотя, я не из тех, кого можно запугать. Даже Ронану Флетчеру это не удалось. Но было что-то в его брате, чего не было у Ронана. Какое-то интенсивное, глубокое, проникающее качество, которое заставляет меня чувствовать себя неуютно в моей собственной коже.

— Я пойду присяду, пока не свалился. Пожалуйста, не стесняйтесь вынюхивать и делать все, что заблагорассудится в мое отсутствие. — Салли выходит из кухни и возвращается в гостиную, его спина прямая, как шомпол, плечи напряжены, и думаю о том, чтобы взять один из острых ножей на его стойке и посмотреть, насколько хорошо я умею целится.

Вместо этого я в полной мере пользуюсь его приглашением и начинаю рыться в его шкафах, ища ингредиенты, чтобы приготовить ему что-нибудь поесть. Удивительно, но здесь есть из чего выбирать. Я ожидала увидеть холодильник с приправами и черствым недоеденным сэндвичем, голые полки и комья пыли в кладовке. Но вместо этого его холодильник полон овощей и фруктов, а также упаковок мяса и блоков сыра, и шкафы переполнены хлебобулочными изделиями, сушеными продуктами и банками супа. Основные продукты, ничего особенного, но лучше, чем ничего, это уж точно.

Я принимаюсь за работу.

Через полчаса на плите стоит тушеная говядина, в духовке — печенье, а в руке я держу чашку кофе для Салли. Он отказался от чая, но чашка горячего крепкого кофе — совсем другое дело. Когда вхожу в гостиную, настолько странно, что во всем первом этаже дома нет прямых линий, Салли лежит на диване, запрокинув голову и прижав обе руки к животу, и спит.

— Отлично. Вот дерьмо.

Салли приоткрывает одно веко, глядя на меня.

— Капитан фон Трапп не был бы впечатлен чистотой твоего языка (прим. перев.: отсылка к фильму «Звуки музыки»).

— Капитан фон Трапп может поцеловать меня в задницу.

Салли фыркает. Осторожно наклонив голову вперед, он тяжело вздыхает.

— Ну, же. Давай. — Он протягивает руку, глядя на дымящуюся чашку, которую я все еще держу в руке.

Отдаю ее ему, радуясь, что он не сопротивляется.

— Я не знала, ты пьешь с сахаром или нет.

— Без.

— Дай угадаю. Ты и так достаточно сладкий? — Мой голос сочится сарказмом.

— Нет, Лэнг. Я не сладкий. Даже немного. И кофе тоже не должен быть сладким. Он должен быть на вкус, как аккумуляторная кислота. Он должен держать тебя в сознании, а не вводить в сахарную кому.

— Верно подмечено. Ты довольно прямолинеен, да? Тебе доставляет удовольствие постоянно доставлять людям дискомфорт?

Салли отхлебывает кофе и морщится, хватаясь за бок. Как только боль проходит, он ставит чашку на маленький столик рядом со своим видавшим виды кожаным диваном и направляет все свое внимание на меня тем ужасающим способом, который он усовершенствовал.

— Доставляет ли мне удовольствие постоянно доставлять людям дискомфорт? — Он на секунду задумывается. — Нет, не доставляет. Дискомфорт других людей — это неудачный побочный продукт моей политики «без вранья». Это не имеет ко мне никакого отношения. Это их вина. Они чувствуют себя неловко только потому, что ведут себя нечестно или что-то скрывают. Я не выношу вранья, и это заставляет их чувствовать себя плохо, потому что их жизнь состоит из него. Их жизнь сплошное притворство. 

 — Притворство?

— Ага.

— Тебе не кажется, что это немного грубо?

— Нисколько. Думаю, что это довольно справедливая оценка.

—А я? Ты думаешь, что моя жизнь — обман?

Он улыбается резко и злобно, и я знаю, что мне не понравится то, что он скажет дальше.

— Лэнг, из всех людей, живущих здесь, на этом крошечном клочке земли, твоя жизнь — самый большой обман. Ты притворяешься, что заботишься о Конноре и Эми, когда на самом деле все, что тебя волнует — это зарплата. И ты притворяешься, что пришла сюда, чтобы быть добрым самаритянином, когда правда в том, что тебя влечет ко мне, и ты беспокоилась обо мне.

До двери всего пять футов. Две секунды? Может быть, даже меньше. Мне не потребуется много времени, чтобы выскочить из маяка Салли, сесть в «Лендровер», вернуться к детям и никогда больше не видеть этого человека. Хотя это было бы не так просто, потому что на таком крошечном острове, как Козуэй, я обязательно столкнусь с ним снова в какой-то момент. Он ждет, что я сделаю это. Ждет, что разозлюсь и уйду, вижу это в жесткой, темной глубине его глаз.

Для меня лучше остаться и бросить ему вызов, чем сделать именно то, чего от меня ожидают, хотя бы для того, чтобы я могла показать ему средний палец и доказать, что он не знает меня так хорошо, как думает.