Между нами только ночь

Жизнь представала передо мной во всей своей первозданной бессвязности. Я спускалась в метро и мчалась опять куда-то без цели и смысла. Вокруг меня, навстречу, да и в том же самом направлении двигались клокочущие потоки жителей этого вероломного мира. Хотелось крикнуть им: "Вставайте, павшие духом! Во мгле отчаяния восстаньте ото сна, пробудитесь!..". И запеть пифийские песни. Так велико во мне было исступленное желание ясности.

Вдруг я увидела художника Колю. Он шагал широкими верблюжьими шагами, в летчицкой куртке, закинув лицо вверх, кусок рубахи голубой торчал из расстегнутой ширинки. Лацкан летчицкой куртки весь в значках - "Аэрофлот" и "Кавказ". Казалось, он тоже не знал, как и я, что ему делать, как быть одному среди множества людей.

Он заметил меня, поманил легким движением руки, наклонился и прошептал в самое ухо:

– Найди удаленное тихое место, останься там, питай только одну надежду - высохнуть вместе с горными травами и деревьями...

Он был совершенно пьян.

– Вообще, я не суеверный, - снова заговорил Коля, - в приметы не верю, но как увижу птицу во сне, обязательно какая-нибудь неприятность. Вот сегодня под утро увидел глухаря.

– Коля, - я стала звать его, - Коля!..

Но он не слышал меня.

– Ловишь себя на том, - произнес он вдруг очень громко, - что независим, свободен, наконец, свободен! Эта эпитафия греет душу. У меня два окна в комнате, квартира торцевая. И столько света - что если между окнами поставить мольберт - ну прямо пиши и пиши. У меня тьма, тьма тьмущая замыслов. Я для всех полная загадка, - и он улыбнулся от счастья и тоски.

Видно было, что с ним произошла какая-то нервная контузия.

– Вы гений, Коля, - говорю.
– Как вы нарисовали иллюстрации к моей книге! Как будто все сами видели и знали!

Это было каким-то чудом услышано.

– А вы знаете, что ваши иллюстрации погрызли собаки?
– он достал картинку, и у нее действительно был отгрызен угол.
– Елена Федоровна прикармливает бездомных собак по всей округе. Так вот это, - сказал он, гневно потрясая в воздухе картинкой, - все, что осталось.

– Я порвал с издательством, - воскликнул Коля.
– Там пошла чертовщина кто эмигрировал в Нью-Йорк, кто скрывается от налогов, какие-то козни, заговоры, интриги... А мне-то что до всего до этого? Я вообще, когда рисую, имею в виду не издателя, а Создателя.

– В детстве, бывало, я никому этого не рассказывал, - с пылающими глазами он произнес на прощание, - просыпаешься - и весь дрожишь хрен знает от чего. А сейчас я это забыл!

Он отдал мне картинку и пошел - в своих штанах без единой пуговицы, такой независимый, с сумкой через плечо.

Блаженные, сумасшедшие, цыгане с медведями приплясывали на улицах.

Главное, все лица знакомые! Мне показалось, я схожу с ума. Иду в метро, по улице, в автобусе - одни знакомые! Тут не осталось незнакомого лица!..

Наверное, и правда, теперь уже не время для страха, как говорил Тот, кто пришел за Богородицей, когда настала пора, - ...а время для любви.

Возвращаюсь домой - звонит мама, приехал из Саратова ее бывший муж Серафим.

– У меня мужья такие смешные, - говорит она, - и бывший и нынешний! Я им рассказываю что-нибудь, а у них, у обоих, глаза слипаются! Я им: "Ну, ложитесь, спите!". А они: "Нет, мы чай пойдем пить!". Умора!

Так вот этот наш Серафим написал книгу под названием "Бои и сражения Наполеона", которая вышла в солидном военном саратовском издательстве. Она огромная, тяжеленная, Серафим ее сорок лет писал, десять - издавал, а теперь привез в Москву дарить двоим своим лучшим друзьям. Но оказалось, что один ослеп, а другого давно нету на белом свете.

Как же можно откладывать все в такой долгий ящик?

Нет, понятно, человек царит в преходящем. Его слава эфемерна. Если хотя бы попробовать осмыслить это, вся наша суета исчезнет, уступив место полному благородства безразличию. Несколько лет, черт побери, я прожила в ожидании какого-то упоительного сообщения. Кажется, достаточно, чтобы погасить всякую надежду.

– Да!
– сказал Юрик, тщательно обследовав погрызанную картинку. - Это следы собачьих зубов и слюней. К тому же она перемазана с двух сторон в помете какой-то крупной птицы. Мое терпение иссякло. Звони Елене и говори, что ты расторгаешь с ней договоренность!

Я стала звонить, я звонила на протяжении получаса, собравшись с духом, набравшись смелости, будучи на сильном взводе, решившись перейти Рубикон и сжечь корабли. Все время было занято. В конце концов обнаружилось, что я набираю свой собственный номер.

Тогда мы с Юриком поджарили яичницу, съели по бутерброду с сыром. И вот я, увы, уже не с тем запалом набрала ее номер.

Она взяла трубку.

– Алло?

Я почему-то не сразу откликнулась.

– Алло!..

– Елена Федоровна? Это Маруся.

– Ну, здравствуй, Маруся, - сказала она своим голосом ночным.

Как странно, что мир катится в тартарары, в тумане предвечного хаоса рушатся цивилизации, а голос человека остается неизменным.

– Звоню вам сказать, что расторгаю нашу договоренность, считаю себя свободной и прошу вас отдать мне рукопись.

– Я что, тебе мало заплатила?
– спросила Елена, помолчав.

– Без денег, конечно, не проживешь, - говорю, - но не для этого я написала свою книжку.

– Тогда тебе придется вернуть гонорар.

– Любой издательский договор истек бы за это время. Вы не знаете законов об авторских правах.

Юрик мне подсказывает:

– Я буду с вами судиться.

– Я буду с вами судиться!
– говорю я.

Она сказала:

– Судись.

Тогда я решила забыть об этой рукописи. Забыть и все. Ну, не судиться же с ней, в самом деле! Тем более я тот еще сутяжник. Недавно один мой знакомый писатель - боец, не чета мне!
– рассказывал, как ему где-то отказали в виски, он пошел в другое место - ему и там тоже отказали, он в третье отправился, ему опять отказали!

Я говорю:

– Да что ж это за наваждение! Такому человеку заслуженному в трех местах отказали в виски!!!

– Не "в виски", дура!
– воскликнул он.
– А В ИСКЕ!!! Я тебе рассказываю, как я ходил по судам, а не по кабакам, идиотка!.. Ты и представить себе не можешь, что я уже три года живу на компенсацию морального ущерба!..

Я немного еще погоревала, потом думаю: чего я буду горевать, хрен с ним, мне уж давно пора прибегнуть к технике разочарования. Где ты, подбадривающая трость Гуй-шаня? Опустись на мое плечо, ибо я опять забыла (хотя сколько раз твердил мне в прошлых и позапрошлых кальпах Желтый Владыка!), что важна не честность и преданность, а смутность и непредсказуемость.