Между плахой и секирой

— Когда? — удивленно спросил Смыков.

— Когда в других странах для человека не останется места. Но мы вернемся не одни. С нами придут все, кто пожелает спастись и не побоится начать новую жизнь. Поэтому все, что мы будем сейчас делать, нужно делать с расчетом на скорое возвращение.

— Вы, братец мой, конкретизируйте свою мысль…

— Надо запоминать обратную дорогу и всякие приметы, которые попадутся на ней. Короче, изучать местность. Неплохо было бы и схему составить, да жаль, больше графита нет.

— Да и такой широкой спины, как у Толгая, тоже нет, — печально вздохнула Верка. — Разве что у Лилечки…

Смыков между тем выговаривал Леве:

— Странный вы тип, товарищ Цыпф. Про обратную дорогу беспокоитесь. А не лучше ли сперва подумать над тем, как отсюда выбраться. Вот вам всем простой вопрос: как избавиться от этого субъекта, который нас сторожит?

— Я его очарую, сведу с ума и заставлю уйти с нами, — полушутя-полусерьзно заявила Верка.

— Дельное предложение, — кивнул Смыков. — Но трудновыполнимое. Оставим его на крайний случай.

— Просто взять да сбежать, — сказал Зяблик. — Делов-то… Караулит-то он нас не ахти как настырно.

— Рисковать не хотелось бы, — Смыков почесал за ухом. — Они же все как жеребцы бегают. Шутя догонят. Проверить надо… Пусть кто-то сначала попытается в одиночку сбежать. А мы посмотрим, чем это кончится. В крайнем случае всегда можно сослаться на то, что ты, не зная местности, заблудился.

— И кому же ты предлагаешь это дело обделать? — сразу насторожился Зяблик.

— Конечно же, вам, братец мой, — сказал Смыков ласково. — Опыт побегов имеете. К тому же вы сами эту идею подали. Значит, сами и осуществляйте. Ведь не маленький, должны знать, чем чревата чрезмерная инициатива.

— Неприятностями чревата, — ухмыльнулся Зяблик. — Самое разумное в этой жизни: сидеть и не высовываться.

Зяблик совершил пробный побег в конце того же дня, когда Эрикс, натрудивший язык очередной порцией белиберды о будущем процветании Эдема, заснул, а все остальные только старательно имитировали сон. Впрочем, постепенно все впали в дрему, и поляну огласил разноголосый храп.

Проснувшись, они позавтракали опостылевшей вегетарианской пищей и стали ожидать дальнейшего развития событий. Эрикс пока не выказывал никаких признаков беспокойства, хотя число пять от числа четыре должен был отличить.

От нечего делать стали болтать о всякой всячине.

— Смыков, а у тебя уже глаза начали меняться, — говорила Верка. — И плечи раздались. В нефилима превращаешься.

— А у вас, Вера Ивановна, как я погляжу, груди стали намечаться. Скоро и потрогать можно будет. Вот радость-то! — парировал Смыков.

Лилечка беспрерывно плела венки из райских цветов, почти сразу начинавших увядать. Оська, довольный тем, что его на время оставили в покое, дремал под кустом. Заметно нервничал один только Цыпф.

— Прошло пять часов, — бубнил он, что-то вычисляя в уме. — За это время можно уйти километров на двадцать. Если шагом. А если бегом, раза в два дальше… Сколько же это получается… Километров сорок, не меньше! Да он уже мог до Нейтральной зоны дойти и вернуться!

— Нюни зря не распускайте, — успокоил его Смыков. — Погуляет и вернется. Он же не всерьез сбежал, а понарошку.

— А вдруг на аггелов напоролся?

— Это хуже. Но мы-то ему сейчас все равно ничем не поможем.

— Давайте поговорим с Эриксом. Так и так, скажем, пропал, мол, человек. Пошел поразмять ноги и как в воду канул. Пусть ищет, если взялся нас опекать.

— Нельзя, — поморщился Смыков. — Мы для чего это все затеяли? Чтоб Эрикса проверить. Реакцию его выяснить. Лопух он или нет. Пока получается, что лопух. Задержанный отсутствует уже свыше пяти часов, а он даже не чешется. Разве можно таким субъектам ответственное дело доверить? Да никогда! Гнать их каленой метлой.

— Вы-то что переживаете? Можно подумать, что вы начальник зоны, а Эрикс у вас надзирателем служит… Кстати, гонят паршивой метлой. А каленым железом выжигают.

— Какая разница, — поморщился Смыков, не видевший особого различия и между вещами более существенными, например, самооговором и чистосердечным признанием.

Вдоволь повалявшись на траве, Эрикс сделал трусцой несколько кругов по поляне, энергично помахал руками и прыгнул с разбега в реку. Завершив свой моцион, он напился, втягивая воду губами, как лошадь, а затем с беспечным видом скрылся в лесу.

— К Майре своей отправился, — авторитетно заявил Смыков. — Все ему до лампочки! Можно хоть сейчас убегать.

— Куда же мы без Зяблика? — встревожился Цыпф. — Так и разминуться недолго. Надо его здесь дожидаться.

Вернулся Эрикс только часа через полтора, но не один, а вместе с Зябликом, которого он деликатно поддерживал за локоток. Неудачливый беглец, едва ступив на поляну, заголосил:

— Кореша, хоть вы за меня доброе слово закиньте! Да разве я бы на побег решился? Куда бы я один без вас делся? А тем более без бдолаха! Я же вас предупреждал, что гулять иду! Ну заблудился, с кем не бывает… Зачем же мне криминал шить?

— В Эдеме и младенец не заблудится, — строго сказал Эрикс. — Вы ведете себя неискренне. Покинув лагерь, вы преследовали какую-то скверную цель.

— Опять двадцать пять! — Зяблик весьма правдоподобно изобразил оскорбленную невинность. — Никакой цели я как раз и не преследовал. Прошвырнулся малость, и все.

— Ваша версия выглядит неубедительно. Прошу вас впредь не покидать это место. — Эрике пяткой очертил в центре поляны круг.

— А по нужде? — тут же поинтересовался Зяблик.

— Вы нуждаетесь? — слегка удивился Эрике. — В чем?

— Он имеет в виду процесс дефекации, — объяснил Лева. — Не в этот конкретный момент, а вообще. Как ему вести себя в подобном случае?

— Пусть сообщит мне, и я отведу его в удобное для этого место, — разъяснил Эрикс.

— Премного благодарен, — поклонился ему Зяблик. — Не обделаюсь, значит, на глазах у сограждан.

Эрикс еще немного постоял, словно раздумывая, что делать дальше, потом отошел и улегся в сторонке. Выглядел он немного обескураженным и лекций в этот день больше не читал.

Ватага сбилась в кучу и, пока Верка создавала звуковые помехи, громко распевая: «Приходите свататься, я не буду прятаться…», стала перешептываться.

— Ну? — Зяблик задал вопрос первым. Докладывал Смыков:

— Опомнился он часов через пять после вашего побега. Вида, правда, не подал и нас ни о чем не расспрашивал. Ушел себе молчком. А потом видим, вас под конвоем ведет. Вот и все.