Между плахой и секирой

— Вы правы. — Веки Эрикса дрогнули. — Это совсем не тот город, каким он запомнился мне… Как бы это лучше объяснить… В древности люди раскрашивали свои мраморные статуи. Со временем пурпур и позолота сошли, но прекрасные формы продолжают привлекать нас… Иллюзия красоты исчезает, настоящая красота живет долго… Хотя и стоит намного дороже. В мое время искусство создания иллюзий, и не только зрительных, достигло совершенства. Фасаду обыкновенного здания при помощи не очень сложных ухищрений можно было придать вид Кельнского собора или мавзолея Тадж-Махал. Причем подлинник от копии нельзя отличить даже на ощупь. Со временем такие методы получили очень широкое распространение в архитектуре… А с парками и уличными насаждениями всегда существовало много проблем. Намного проще было создать их овеществленные миражи. При мне город выглядел зеленым, тенистым и благоуханным, но все это достигалось исключительно за счет ухищрений техники, творящей иллюзии. Как мне теперь кажется, иллюзией была и вся наша цивилизация.

Он умолк, и стало слышно, как собачонка, урча, грызет что-то. Выждав немного, Цыпф осторожно спросил:

— А почему, скажите пожалуйста, вам так кажется?

— Что? — Эрике, словно очнувшись, недоуменно глянул на него. — А-а… Это не так-то просто объяснить. И раньше человек создавал вещи, которые облегчали его жизнь. Прялки, топоры, паровозы… Без хозяина они были мертвы. Если топор ломался, не составляло труда отковать другой. Если у паровоза вдруг кончался уголь, котел можно было топить дровами.

— Точно! — обрадовался Цыпф. — Мы в Отчине именно так и делаем.

— Счастливые люди… Вещи, которые создавали в тех же целях мы, были продуктом совсем иного технологического уровня. Они даже носы нашим детям умели вытирать… Моя одежда лучше меня знала, что мне нужно. В зависимости от погоды, времени суток и многих других обстоятельств она самостоятельно меняла свой цвет, теплопроводность, фактуру и даже покрой. Каждая застежка имела свою собственную память и спешила предугадать каждое мое желание. Глянув на манжет левого рукава, я мог узнать любую новость. Манжет правого рукава позволял связаться с каждым человеком на планете или получить какую угодно открытую информацию. Моя одежда, мое рабочее место, весь мой дом были нашпигованы компьютерами… Кстати, вам известно, что это такое? По-моему, первые из них появились как раз в ваше время.

— Компьютеры… М-м-м… Это, кажется, такие электронные счетные машины.

— Ладно, пусть будет так. Детали здесь особого значения не имеют. Просто в конце концов все вещи, окружавшие нас, объединились между собой в глобальную сеть и стали жить своей собственной жизнью. Сохранись подача энергии, они остались бы работоспособными и после гибели человечества… Может, в этом и нет ничего плохого, но ко времени катастрофы наше существование целиком и полностью зависело от искусственных помощников. Чем вы зажигаете огонь?

— По-разному. У кого-то есть спиртовые зажигалки. У кого-то огниво. А некоторые даже научились спички делать. Правда, пока только фосфорные.

— Вот, а теперь представьте, что в момент катастрофы в нашей стране не оказалось ни единой спички, ни одной зажигалки. — Эрикс, не открывая глаз, усмехнулся. — И никто толком не знал, как без помощи электричества добыть огонь, ведь сведения об этом содержались в памяти компьютеров.

— Так уж никто и не знал… — не поверил Цыпф.

— Увы, но это факт… Мы не забивали себе голову лишними сведениями, ведь в любое мгновение можно было получить нужную информацию от компьютера… Лишившись машин и приборов, мы оказались совершенно беззащитными как перед стихией, так и перед врагами. То, что создавалось веками, рухнуло за несколько дней, рассеялось, как мираж. Поэтому я и называю нашу цивилизацию иллюзорной. Когда иллюзия исчезла, оказалось, что, помимо нее, почти ничего нет.

— Значит, вы уверены, что ваш мир погиб окончательно? — Цыпф почему-то перешел на шепот.

— В том виде, в каком он существовал до катастрофы, безусловно! — твердо ответил Эрикс. — Нет никакого смысла восстанавливать его. Для нормального функционирования любого из этих домов требовалось энергии больше, чем для целого вашего города. Каждая квартира имела свой лифт, свою систему кондиционирования и жизнеобеспечения. На каждом этаже был бассейн с водопадом, летний сад и еще много такого, о чем вы даже представления не имеете. Но, как выяснилось, жить под кустом или в пещере куда безопаснее. Наша земля никогда не дает урожай без удобрений, гербицидов и специальной обработки. Ни одна наша женщина не может зачать естественным путем, а мужчина — совершить половой акт без средств предохранения. Никто из нас не может достойно защитить даже самого себя. Все мы мертвецы, включая тех, кто еще жив. Недаром здесь так отвратительно пахнет…

— Но вы ведь явились сюда с вполне определенной целью. — Цыпф заерзал в своем кресле. — Объединиться с теми, кто еще, возможно, уцелел, и начать все сначала. Или я вас неправильно понял?

— Скорее всего это была ошибка… Минутная слабость… А впрочем, жалеть не о чем… Настоящий нефилим из меня все равно бы не получился… Уж лучше умереть здесь, в родных местах…

— Ну вы скажете тоже! — воскликнул Цыпф. — Да с вашим здоровьем еще сто лет прожить можно, а то и больше.

— Но только не здесь. Вы же сами слышали слова одного из аггелов о том, что нефилимы вне Эдема долго протянуть не могут. Протянуть — это значит прожить, да?

— Ну… наверное. Только стоит ли всякой брехне верить?

— Зачем ему, как вы выразились, брехать? Так это или нет, но говорил он искренне. Да я и сам чувствую, что со мной сейчас не все в порядке.

В коридоре зашаркали чьи-то шаги, и в дверном проеме появился заспанный Оська. Встретив вопрошающий взгляд Цыпфа, он стеснительно потупился.

— Мне бы по-большому…

— Поищи где-нибудь там местечко, — Цыпф кивнул в сторону внутренних помещений. — Нечего на улице зря болтаться.

Оська подчинился без пререканий, и еще долго было слышно, как он натыкается в темноте то на стены, то на какие-то жестяные банки. Эрикс уже спал, болезненно оскалившись. Испарина зловещей росой покрывала его лицо.

Пес закончил копаться в куче мусора, подошел поближе к бару и уставился на Цыпфа голубыми любопытными глазами. Он определенно побывал в зоне, где принципы причинности утратили силу, и там обрел дар речи. Сейчас он собирался поболтать с человеком о преимуществах и недостатках собачьей жизни…

— Что же это ты, сучий потрох, вытворяешь? Ты почему дрыхнешь на стреме? Да тебя в параше утопить мало! — Проклятый пес пребольно дергал Цыпфа за ухо да еще и ругался при этом голосом Зяблика.

Лева принялся отмахиваться обеими руками и сразу проснулся, но еще долго не мог сообразить, где он находится и что от него хотят.

— Ты чего?.. Пусти… — Он попытался вырваться из железных лап Зяблика. — Сколько времени?

— Навалом!

— Тогда будите Толгая… Его очередь…

— Проснулись уже все давно! Только за тобой задержка!

— А что, собственно говоря, случилось? — Лева вспомнил о чувстве собственного достоинства.

— А то случилось, что проспал ты все на свете! Куда эта тварь сопливая подевалась? Где этот Иавал недоделанный?

— Оська? — Что-то такое стало Цыпфу припоминаться. — Где-то здесь, наверное… Не знаю. Он на улицу просился, так я его не пустил.

— А куда пустил?

— Туда… — Лева махнул рукой в сторону коридора, ведущего в глубь здания.

— Одного? — застонал Зяблик.

— Конечно… Как же я мог пост оставить?