Между Раем и Адом

Смотря на часы, периодически поглядывая друг на друга и очень натянуто общаясь, мы дожидались вечера. Разговор не шел ни в какое русло, ведь все-таки надеялись, что сможем поможем в освобождении нашей подруги, а в итоге, сидим тут ровно на этих креслах и диванах, нервно попиваем чай и чувствуем свою полную бесполезность. Превосходно! А, ну и еще где-то ползает Аспид Сатаны, которого он так и не убрал в террариум, и эта рептилия спокойно себе гуляла по дому, чем очень напрягала Элизабет.

Ну, что ж, подождем Кейт. Всего через пару минут перед нами появилась Гордость, с которой мы начали вести светскую беседу о последних новостях Лондона.

Кейт

Очнувшись в своей спальне, я увидела стоящих рядом со мной архангелов. Уриил, Иегудиил и отец. Они все смотрели на меня с дикой ненавистью и неприязнью в то время, как Варахиил схватил за руку и рывком поднял на ноги. Рот мне заткнули кляпом, видимо, чтобы не орала, ведь после этого меня почти что под конвоем провели на главную улицу города.

Зачем? Что они хотят со мной сделать?

В панике я оглядывалась по сторонам, надеясь, что найдется хоть кто-то разумный, кто решит сказать архангелам об их неправоте и что поступают они уж точно жестоко. Как оказалось, я еще и не знала, что значит с их стороны жестокость.

Меня приковали к огромному столбу, стянули одежду, оставляя только в рубашке и насильно вызвали крылья. Та боль, что я ощутила не сравнима ни с чем. Казалось, будто чья-то рука медленно выдирает мне позвоночник, вставляя в нее какое-то неприятное инородное тело. Тогда я впервые подавилась своим криком. Почему-то две недели в подвале Аластора в тот момент тут же забылись, видимо, перекрываемые новой болью. Необычной.

А ведь, когда я была маленькой, это не так ощущалось. Когда маленький ирамитас впервые вызывает свои крылья, это отдается болью лишь в первые пару секунд. После тело начинает тут же регенерировать и залечивает тебя, не оставляя и шансов новой боли. Она утихает и сменяется спокойствием.

Когда мои крылья полностью расправились и тут же опали на землю, в голову что-то очень больно стрельнуло, будто кто-то переключил невидимый рубильник, заставляющий работать остальные чувства. Тогда я и не подозревала, что это означало, что мне оставался не месяц, как сказал Аластор.

Первое издевательство совершил Уриил.

С торжественным лицом он говорил об измене Раю и что такой «нечисти» не положено летать в поднебесье. С этими словами он несколько раз провел по моим перьям мечом, обрубая их под корень и оставляя лишь на самой коже. Но взлететь бы я уже не смогла.

Боль. Острая, режущая, горожане делали со мной, что хотели: обливали горящим святым маслом, били острейшими розгами, рвали мне перья на крыльях! А все с какими криками? Предатель! Предатель Рая!

Предатель… Как красиво можно играться этим словом, абсолютно не зная подробностей действий человека. Оно въедается ярлыком тебе под кожу, тебя раз за разом называют предателем, и ты сам уже начинаешь верить в это! Какая-то мимолетная мысль все еще пытается тебе шепнуть: «Нет, не предатель», — но ты ее уже не слышишь. Твой собственный крик, подавленный кляпом во рту, начинает душить, вызывает рвотные рефлексы, ты не можешь вдохнуть полной грудью воздуха, а от вида собственной же крови уже воротит, и ты пытаешься смириться с этим. Смириться с клеймом предателя.

Дальше хуже. Чем быстрее наступал вечер, и ангелы уже расходились, тем скорее я забывала все то, что они делали со мной. Забывала их голоса и крики, забывала их действия и уже даже не узнавала некоторых ран, что мне оставили буквально пару минут назад. И зачем же это? Что это такое? Почему эти раны именно тут?

Ненадолго я вырубилась, падая в болезненный сон от того, что буквально каждое движение доставляло мне немало мук. В тот момент, когда мое тело уже собралось отдавать дух Завесе, над моей головой раздался чей-то голос. Он был такой приятный и мягкий, заботливый. Чья-то рука убрала из моего рта кляп, откладывая его в сторону. Нежные пальцы задели мои волосы, будто желая прижать к себе, обнять, но вот только не получалось. Я была прикована к столбу и находилась в полуобморочном состоянии.

— Я — Рухиэль. Друг Аластора, — прошептал мне ангел.

Наклонившись, он достал из сумки небольшую флягу и дал отпить немного нектара. Рухиэль воровато оглядывался, видимо, боясь, что его сейчас кто-то заметит.

— Пей… да, вот так. Прошу, держись. Они пытаются придумать план, стараются все делать, как можно скорее. Просто держись. Понимаю, сейчас тебе с каждым днем будет становиться все хуже, ведь блок с силы упал. Твоё обращение в беса будет гораздо стремительнее, но слушай. Слушай меня. Все, что тебе надо — пытайся каждый день повторять имена. Своё, сестры, друзей. Тебе надо бороться с этим, как можно дольше. Надо оставаться в сознании, — он вновь дал мне еще небольшой глоток напитка, который вроде и помогал вылечивать раны, но я с трудом видела его лицо.

Которое, к сожалению, так и не запомнила.

А Рухиэль говорил. Говорил, как там ребята на Земле, что у них происходит. Все так четко и отлажено, будто его специально подослали, чтобы помучить меня, как можно подольше, чтобы показать мне, что я не достойна жизни рядом с ними! Но он говорил.

В своем монологе он вновь упомянул имя Аластора, что заставило меня приободриться и попытаться начать соображать. Я хотела что-то спросить, но вопрос вылетел из моей головы, даже не слетев с языка. Всего лишь открыла рот, но промолчала. Забыла. Наверное, самое страшное для меня в этом обращении было то, что я стала забывать не сразу, а постепенно. Будто кто-то очень медленно стирал мою жизнь из головы, стараясь растянуть это удовольствие на как можно более долгий срок.

Вдалеке раздались чьи-то шаги. Рухиэль не стал мне обратно засовывать в рот кляп, за что ему огромное спасибо.

Четкие солдатские чеканные шаги приближались к столбу, пока не оказались за моей спиной.

— Вставай, предатель. Тебя отведут в темницу, а когда совсем потеряешь рассудок, казнят, — сказал незнакомый мне голос.

Меня отстегнули от столба, резко подняли на ноги и куда-то повели.

Я не запомнила, сколько мы шли. Я была босиком, а потому пару раз чуть ли не поскользнулась и не подвернула ногу, кажется, на собственной же крови. Однако солдаты держали меня очень крепко. Настолько, что даже руки от такого заболели. Хотелось вырваться, закричать, но не могла этого сделать. Физически, разумеется. После дня побоища мое тело было ослаблено, и они этим очень хорошо воспользовались.

В темницу меня кинули чуть ли не с размаха, ибо я с силой ударилась плечом о стену, а также услышала хруст собственного крыла. Как больно… Помня совет Рухиэля, чтобы не терять сознание, я стала перечислять те грехи, которые вручил каждому из нас Аластор.

Я — Гордыня, Джек — Похоть, Элизабет — Уныние, Крис — Чревоугодие… Я шептала их имена раз за разом. Повторяла круги Ада, старалась вспомнить моменты с мамой, её имя, голос, лицо — абсолютно все из прошлого, чтобы не потерять настоящее.

Я страдала. Каждый день все больше и больше теряла себя. Теряла свои воспоминания и эмоции. Я не помнила, что такое грусть, радость, печаль. Для меня слилось абсолютно все в одну единую массу. И имя ей было Боль.

Она страшным зверем поглощала меня изнутри, съедая очень медленно. Начинала с рук — они опускались, и я уже не могла да и, кажется, не хотела высвободиться. Продолжала телом — оно становилось слабее, и я уже не могла сдвинуться с места. Даже крылья не пыталась убрать.

Будто пойманная в клетку птица, которой переломали и подрезали крылья, я лежала на полу камеры, тяжело дыша и теряясь в пространстве. Но самое страшное было тогда, когда она дошла до головы, а затем и сердца.