Между волком и собакой. Последнее дело Петрусенко
Шрифт:
– В моём вагоне тоже был один иностранец, – вспомнила миловидная проводница средних лет. – Третий вагон, мягкий. Вот он и его спутники в Борках выходили.
Женщина была уверена, что иностранный пассажир был немцем – он немного говорил по-русски, но всё вставлял немецкие слова. Да и в самом начале сразу её спросил, не говорит ли она на этом языке. Она немецкий не знала, но понять, что он просит чаю, было не трудно. Это было вечером, сразу, как только выехали из Москвы. Тогда этот немец в купе был один – три места пустовали. Двое пассажиров подсели туда рано утром, в Белгороде. И как раз оказалось, что один из новеньких немецкий знает. Вот он, когда остановились в Борках, и сказал немцу: «Здесь когда-то царский поезд перевернулся,
– И что? – спросил Зарудный. – Не отстали?
– Как садились, не видела, – созналась женщина. – Сама уходила по делам в соседний вагон. Но как только тронулись, обошла все купе. Все пассажиры были на месте, и эти тоже. Немец лежал на верхней полке, читал, а соседи спросили, работает ли ресторан. Хотели ещё до Харькова сходить поесть, они ведь дальше ехали, в Симферополь.
– Пошли? И немец?
– Да, все вместе ушли, а вернулись к себе после Харькова. Весёлые. В карты играли…
– И немец? – вновь спросил Зарудный.
– И он. По-русски пытался говорить, смеялся…
Информация показалась Кандаурову бесперспективной, но всё же он её проверил. Он и сам вспомнил, что в первых числах февраля в городе проходило совещание славянских секций МОРПа. Ещё в 30-м году здесь, в Харькове, состоялась 2-я конференция Международного Объединения Революционных Писателей. Сейчас, когда политическое положение Европы сильно изменилась, вновь в Харькове собрались пролетарские писатели и журналисты из стран, наиболее сильно ощущаемых давление профашистских правительств: Польши, Болгарии, Чехии, Словакии и Западной Украины… Само по себе это было интересно, но Дмитрию некогда было вникать в писательские проблемы. Главное, что он выяснил: делегации прибыли и убыли в полном составе.
Чтобы установить личность ехавшего отдельно «немца», пришлось обратиться в Москву. Сведения, пришедшие из Бюро по политической эмиграции, оказались интересными. Но имели ли они отношение к делу банды Брыся, к найденному труппу? Возможно, что и нет. Но всё же… Ехавший пассажир был не немцем, а австрийцем. Эрих Краузе до 34-го года был членом военизированной организации соцдемократов Австрии – шуцбунда. Шуцбундовцы выступали против вооружённой фашистской реакции, а в феврале 1934 года в городах Линце и Вене вступили в открытый бой с фашистами. Вместе с ними сражались и коммунисты, и беспартийные рабочие. Но руководство социал-демократической партии предало их, не поддержало восстание, и после нескольких дней жестоких боёв оно было подавлено. После этого Эрих Краузе, как и многие другие шуцбундовцы, вступил в компартию Австрии и дальше продолжал революционную борьбу уже коммунистом. Побывал и в тюрьме. Незадолго до «аншлюса», в Австрии начались повальные аресты и расстрелы коммунистов, разгром подполья. Эриха спешно переправили в СССР. Поездом Москва-Симферополь он ехал в Крым, подлечиться в Гурзуфский военный санаторий. К тому же, там его ожидали встречи с пионерами лагеря «Артек» – он и зимой тоже работал. К месту назначения австрийский коммунист прибыл благополучно.
И эта б история разочаровала Кандаурова, если бы не два момента. Главный: Эрих Краузе погиб на второй день приезда в Гурзуф. Ему захотелось прокатиться по незамерзающему Чёрному морю на парусной лодке. Он, оказывается, был опытным яхтсменом у себя на родине, принимал участие в парусных соревнованиях. Вот и загорелся желанием пройтись под парусом до Адаларских скал. Вышел утром один, в туман и ветер, потом его долго искали, нашли лодку, прибившуюся дальше к берегу, в безлюдной бухте. Тело Краузе не нашли. Местные рыбаки говорили, что, скорее всего, никогда и не найдут: море редко возвращает своих утопленников.
Дмитрию из Симферополя сообщили, что местные органы, конечно же, расследовали обстоятельства
смерти иностранного коммуниста. У них сомнений не осталось – несчастный случай, самоуверенная неосторожность. Хотели привлечь к ответу рыбака, давшего Краузе свою лодку, но весь рыбацкий посёлок чуть ли не взбунтовался. В конце концов, решил Кандауров, смерть Краузе хоть и совпадает по времени, но это не его тело найдено в Борках. Даже пошутил, докладывая начальнику:– Кто у нас из писателей сочиняет криминальные истории? Можем подарить сюжет: тело утопленника тайком привозят из Крыма к нам, подбрасывают на маленькой станции…
– Это для какого-нибудь Ната Пинкертона такие фантазии подойдут, – пожал плечами Троянец. – Нашему Льву Шейнину выдумки ни к чему. Он из нашей практики рассказы пишет – зачитаешься. Вот расследуешь дело – подарим ему сюжет.
Но был ещё один штрих, связанный с Эрихом Краузе и Харьковом – вот его Кандауров обязан был проверить. Оказывается, когда Краузе оформляли путёвку, и он узнал, что поедет через Харьков, обрадовался. Сказал: там сейчас работает его друг и товарищ по борьбе Гюнтер Хартман. Мол, сделаю транзитную остановку денька на два, повидаю его. И забеспокоился: «Только надо предупредить его, мало ли… Вдруг тоже собирается уезжать». Сотрудники Бюро политической эмиграции тут же созвонились с Харьковом, узнали телефон строительного треста, и – вот повезло, – застали на месте самого Хартмана. Друзья поговорили: Эрих радостно смеялся, шутил, восклицал: «Ты всё такой же!» И попрощался: «До скорой встречи».
Дмитрий тоже созвонился с Хартманом и вечером навестил австрийца в общежитии, где тому выделили отдельную комнату. Австрийский коммунист ему понравился: спортивный, общительный, приятный внешне – густые русые волосы, обаятельная улыбка. Он сразу же сказал: да, Эрих звонил ему.
– Я так обрадовался, что он благополучно покинул Австрию, тогда уже почти гитлеровскую. И что мы вскоре увидимся. Он, правда, не назвал точной даты, сказал, что в ближайшие дни – вопрос о его поездке в Гурзуф решался. Я ему продиктовал свой адрес, ждал. Но он, наверное, спешил, не заехал. Может, хотел на обратном пути, теперь не узнаю. А потом мне сообщили эту трагическую весть…
– Краузе в самом деле занимался парусным спортом?
– О! – щёлкнул пальцами Гюнтер. – Эрих был отличным яхтсменом! Занимал призовые места в соревнованиях, которые проводились на Аттерзее. Это у нас самое большое озеро в земле Зальцкаммергуте, в Верхней Австрии. Там дуют мощные ветра, это как раз хорошо для паруса. Я однажды сам с ним там ходил, он отлично управлялся с яхтой… Да, были и у нас хорошие времена, пока фашисты не взяли верх… А Эрих потому, наверное, и захотел поплавать по морю – уверен в себе был.
– Но зимнее Чёрное море всё-таки не озеро, пусть даже и с сильными ветрами, – покачал головой Дмитрий.
Они с австрийцем пили чай, который заварил Хартман, и ели печенье, которое принёс Кандауров. Политических вопросов не касались, просто Гюнтер говорил о том, как ему здесь живётся и работается.
– У вас интересно! Может быть не так всё продумано, обустроено, как в моей Австрии, это понятно. У нас традиции веками не менялись, а ваша страна всё смела, всё строит заново…
– Всё смести нельзя, – слегка улыбнулся Дмитрий. – Мы тоже кое-что из вековых традиций оставили. Без которых невозможно.
– О, да, да, я согласен, я не так выразился! Но атмосфера энтузиазма необыкновенная. И люди, они все хотят строить, учиться, добиваться. Это только у вас, в Советском Союзе…
На этом, пока что, «иностранный след» оборвался. Что и пришлось признать на этой оперативке.
– Может, мы зря иностранца искали? – сказал лейтенант Качура. – Как вы, Дмитрий Владимирович, говорили, мог быть специалистом, приехавшим из-за границы. Или вообще франтом каким-нибудь.
– Всё может быть, – согласился Кандауров. – В этом случае наша задача усложнится. Давайте прикинем наши действия…