Между волком и собакой. Последнее дело Петрусенко

– Разве это не далеко? – «удивился» Хартман.

– Вовсе нет! Под Чугуевым, это у нас в области такой город есть. Мы ехали на его машине, довольно быстро добрались.

Николай Кожевников подробно описал ей путь на полигон, и теперь она, смеясь, рассказывала, как проезжали мост через речку Роганку.

– Такое забавное название, – смеялась Таня. – Мне сначала показалось «Поганка», вот я и запомнила. Скоро он снова туда поедет. Очень переживает.

И, отвечая на его вопрос, «проболталась»: новый танк готовится к испытанию на правительственном полигоне под Москвой, сам товарищ Сталин будет принимать его! Потому он должен безупречно показать себя на местном полигоне. Николая очень торопят, он жаловался ей, что ещё бы месяц нужен, но этого времени ему не дают.

Гюнтер всё-таки купил пирожное и лимонада, усадил Таню за столик у буфетной стойки. Она не скрываясь села так, чтоб был виден вход. Стоял весёлый гомон – люди уже группами заполняли вестибюль, проходили дальше в зрительный зал. Таня пару раз глянула на часики, и тут увидела Кожевникова. Он стоял в вестибюле, нетерпеливо оглядываясь, с ним, чуть поодаль, – ещё два человека.

– О, – воскликнула она, – вот и Коля!.. Николай, – поправилась, смутившись и быстро глянув на спутника. – Подождите, Гюнтер, я сейчас.

Она почти подбежала к Кожевникову, и он обрадовано взял её за руку. Быстро заговорил.

– Вижу, он здесь. Ну что, Танечка?

– Всё, как вы говорили. О вас расспрашивал.

– О полигоне?

– Да, да! И про мост особенно. Вы как в воду глядели!

Кожевников и Дмитрий вчера, обсуждая дорогу на полигон, решили, что особый интерес должен вызывать мост через неширокую речку Роганку. Под мостом – мелководье, камни, сам мост хоть и крепкий, но деревянный. И место пустынное: до ближайшего посёлка Рогань далековато, колхозное поле – в стороне. Когда Хартман стал интересоваться, не трудно ли перевозить технику через такой мост, Таня доверительно рассказала ему, что мост в самом деле проезжать приходится осторожно, медленно – Кожевников по пути на полигон жаловался ей на это. И сказал, что вскоре будут строить новый капитальный мост…

– Улыбайтесь, Таня, улыбайтесь. Вы рады меня видеть.

Кожевников держал её ладонь, легонько поглаживал.

– Я и правда рада. – Ей вовсе не приходилось притворяться. – Вот только переживаю за вас. Ведь что-то готовится?

– Да, Танечка. Я вам сейчас скажу, и вы встревожитесь, нахмуритесь. Так, чтобы Хартман видел… Скажите ему, что я не смог остаться. Получена срочная телеграмма из Москвы. Через неделю танк должен быть на Подмосковном полигоне, где соберётся высшее военное руководство страны. Если испытания пройдут успешно – танк сразу поставят в производство. Поэтому прямо сегодня, сейчас, я возвращаюсь на завод, чтоб готовить танк к отправке. Испытаем его здесь и повезём в Москву. Время не терпит, и уже рано утром я должен выехать вместе с танком на Чугуевский полигон… Вот-вот, вы озабочены и немного сердиты на меня – пусть Хартман это поймёт.

– Нет, я не сердита, а обеспокоена! Я переживаю за вас… Николай, я в самом деле переживаю! Ведь это же опасно? Вы ловите его «на живца»?

– Таня, я восхищён вами!

Кожевников вдруг обнял её плечи второй рукой, быстро прикоснулся губами к её щеке. Увидев, как вспыхнуло лицо женщины и стал беспомощно-растерян её взгляд, сказал ласково:

– Это я простился с вами. Так надо, для достоверности.

– Ну, если так надо…

Она невесомо положила руки Кожевникову на плечи и на несколько секунд прижалась к его груди. Быстро прошептала:

– Я всё сейчас ему расскажу. То, что вы сказали… Будьте осторожны, Николай!

Глава 19

Стрельба за посёлком Рогань началась и завершилась на самом восходе солнца, в пятом часу утра. Два милиционера получили ранения, хорошо не тяжёлые. Диверсантов было четверо. Они приехали ещё затемно на грузовике, остановились в холмах недалеко от моста через маленькую речку, пошли на разведку. Засада уже была на месте, но они её не обнаружили. И как только утренняя заря окрасила небо и стало светлеть, начали выгружать ящики с тротилом и тащить их под мост. Хотя место казалось отдалённым и безлюдным, действовали тихо, почти не нарушая звенящую рассветную тишь.

Конечно, их хотели взять живыми, особенно немецкого шпиона. А он возглавлял лично группу – настолько важным для него было это задание. Не удалось. Бандиты отстреливались отчаянно, а Хартман, понимая, что это – провал, и терять ему нечего, запрыгнул в кабину грузовика, погнал прочь. Кандауров понял: уйдёт, ищи потом! Можно и не найти, наверняка есть где затаиться. Потому и выстрелил по кабине. Попал: разлетелось стекло, машина вильнула, пропахала капотом землю и стала. Так надеялся Дмитрий, что Хартман только ранен. Но нет – тот был мёртв. Пуля попала в голову…

Двое бандитов тоже были убиты. Но одного взяли живым, хотя и раненным, без сознания. В больнице сказали: «Не смертельно». Через сутки бандит пришёл в себя, и сразу же стал отвечать на все вопросы, рассказывая всё, выдавая всех. Но прошедшие сутки, как и опасались оперативники, дали Брысю фору. Один частный дом на посёлке Павловка оказался пуст. Исчез и хозяин его, одинокий пожилой мужчина. По словам раненного бандита, был этот человек и сам уголовником, а дом его – главным «сходом». Это было удобно, потому что посёлок был местом тихим, уединённым, и, в то же время, – совсем рядом с центром города.

Раненого звали Валентин Рияка, кличка – Пискун. Если бы его увидел Володя Кандауров, сразу бы узнал своего знакомого, прозванного Сявкой. Впрочем, Дмитрий, допрашивая раненого, скоро и сам догадался – именно о нём рассказывал сын. И порадовался: похоже, этот бандит был связным между Хартманом и Брысём. Значит, мог знать какие-то другие контакты шпиона…

Назвал Сявка и ещё одно место, где бандиты собирались, более отдалённое, на посёлке Залютино. Там, в старом деревянном доме, среди двора, заваленного хламом со свалок, приехавшие милиционеры нашли хозяина. Пожилой мужчина был глух и, как говорят в народе, «придурковат». От него мало чего добились. Бандиты приходили в этот дом по два-три человека, иногда оставались ночевать, иногда что-то обсуждали, кого-то поджидали. Бывало, приносили что-то в больших сумках, чемоданах – ненадолго. Хозяину давали продукты, он и был рад…

Своих подельников Сявка знал по кличкам. Уверял, что всех никогда не видел – лишь нескольких. Оказалось, члены банды в быту друг с другом не общались, собирались только для дела. Как? Есть у Брыся некий Витька-шнырь, вот его главарь посылал, когда надо было сход объявить. Сколько всего человек в банде, и кто где обитает, знали лишь Брысь да этот Витёк.

Кандауров и Зарудный допрашивали Рияку уже в тюремном лазарете. Это был допрос под протокол: Дмитрий задавал вопросы, Зарудный, приставив стул к тумбочке, вёл запись. Но вот Кандауров тронул Григория за плечо, тот положил ручку, и они оба подвинули стулья ближе к кровати.

– А теперь давай поговорим о немецком шпионе.

Кандауров спокойно, не отрывая взгляда, смотрел на бандита. Тот заёрзал на койке, тяжело задышал и замотал головой:

– Я не знаю… Брысь сказал ехать с тем человеком… Разве он был шпионом?

Там, у речки Роганка, у моста, ещё отстреливаясь, Сявка видел, как из кабины вытаскивали тело Хартмана. Знал, что убит. Но Дмитрий, усмехнувшись, сказал:

– Понимаешь, что бандитизм, да ещё измена Родине – расстрельные статьи. И не сомневайся, мы знаем о твоей связи с ним. А вот если сумеешь дать какие-то его связи, а значит – помочь, может и учтётся…