Международный человек

Говорил, разумеется, Рудольфо. Екабс не мог слова вставить, поскольку был занят переводом. Андерсон несколько раз пытался открыть рот, но все время опаздывал, потому что был возбужден.

“Вы, конечно, представляете себе положение Эстонии, — говорил Рудольфо. — Мы не можем шагать в ногу с миром, потому что не являемся международно признанным субъектом. Если говорить на языке танца, то мы не равноправный партнер. У нас отсутствует необходимый между партнерами контакт. Мы соприкасаемся пальцами, но мы не чувствуем Америку и Европу бедрами. Мы не двигаемся в одном ритме. Почему так происходит? Позвольте мне привести пример из области прекрасных искусств, одновременно я обращусь к истории. Раньше Эстония красиво танцевала направо, как и весь остальной мир. Потому что поворачивать направо естественно для человека. Двадцать лет между двумя мировыми войнами мы были равноправными партнерами и танцевали направо и нас уважали. По крайней мере, мы танцевали так же хорошо, как наши северные соседи в Финляндии. Но потом пришла Россия и сказала, что нет, правильно поворачивать налево. И она заставляла всех, кто попадал в сферу ее влияния, поворачивать налево.

Америке, к счастью, удалось этого избежать... Сначала ненадолго, но после Ялтинской конференции на целых полстолетия наше направление было изменено с помощью военной силы на противоположное.

Каковы были исторические последствия? Беда, прежде всего, в том, что Россия — плохой танцор. Это умение там было чрезвычайно низким. Во-вторых, Россия слишком велика, чтобы повернуться всем корпусом. Когда одна ее часть уже повернулась, то последняя только начинала поворот. Образно говоря — когда щупальца сделали поворот, то хвост все еще почивал на месте. Это создавало полнейшую анархию. Эстония тоже была втянута в этот хаотический круговорот. Какие же были последствия? Я покажу вам...”

Ко всеобщему изумлению, Рудольфо встал, поклонился ветеринару-психиатру, и когда та в нерешительности поднялась, он провел ее на паркет правой окружности восьмерки или бесконечности.

“Видите, мы поворачиваемся, — говорил шеф, кружась с дамой. — Так... теперь мы должны повернуться на сто восемьдесят градусов, но мы немного опаздываем и совершаем поворот лишь на сто семьдесят. Это значит, что наш следующий поворот будет только на сто шестьдесят градусов. Разрыв возрастает в арифметической прогрессии. Заканчивается это тем, что когда мы делаем шаг назад и влево, то мы уже не можем развернуться, наталкиваемся на стену и оказываемся в тупике”.

И действительно, словно в подтверждение этих слов, танцевальная пара после двух поворотов звучно налетела на стену, Рудольфо изобразил панику и драматически вскрикнул: “Help!” А ветеринар-психиатр взвизгнула по-женски. Шеф вздохнул облегченно, одернул пиджак, с улыбкой поклонился и проводил даму на место.

“Конечно, кое-что можно спасти переходными шагами, — продолжал он, уже сидя. — Что Москва время от времени и делала в течение предыдущих семидесяти пяти лет. Позвольте напомнить: нэп, хрущевская оттепель, теперь перестройка. Но все эти средства остаются половинчатыми, если решительно не изменить направление и технику поворотов. Разумеется, — улыбнулся он понимающе и извиняюще, — мы не настолько наивны, чтобы верить во что-то абсолютное. Несомненно, и левые повороты нужны, более того, порой они просто неизбежны. Это наглядно продемонстрировало западное общество, комбинируя свободный рынок с государственным вмешательством”.

Шеф посмотрел вокруг. Все слушали его с явным интересом. Он добился того, чего хотел. Он продолжал:

“Поскольку мы внимательный и пытливый народ, то мы научились вопреки ложному учению делать шаги успешнее большинства других. А теперь мы снова хотим повернуть направо. Я думаю, нам будет довольно легко переучиться, так как наш народ малочисленный и компактный, с весьма образованной прослойкой. Но мы не можем перечеркнуть прошедшие полстолетия. У нас еще сохраняется инерция левого движения. У нас пока нет нового чувства ритма. Мы все еще ощущаем прикосновение своекорыстных покачивающихся бедер уходящей России. Чтобы освободиться от этого, нам необходимо, чтобы нас принимали как равноправных партнеров. Вы, ваше превосходительство, можете нам это дать”.

Президент в ответной речи подтвердил, что они всегда думали об Эстонии как о государстве, которое танцует направо, и что они никогда не признавали навязанное им левое движение. Он также поинтересовался, как вальсируют иноязычные жители Эстонии, меняются ли они вместе с эстонцами или по-прежнему придерживаются левой стороны. И достаточно ли в Эстонии учителей танцев на хорошем уровне, чтобы переучить как эстонцев, так и иноязычных?

“Не исключено, что в этом отношении мы сможем вам чем-нибудь помочь”, — заявил президент.

Рудольфо не дал усыпить себя обещаниями и снова вернулся к главному:

“Это предложение, ваше превосходительство, чрезвычайно великодушно, и мы благодарны вам за это. Но я заверяю вас, что эстонскому народу важнее, нежели тысяча вышколенных учителей, знание, что его принимают всерьез. Это нас окрылило бы, и мы наверстали бы упущенное своими силами”.

Фабиан все записывал. К своему удивлению, он обнаружил, что совсем не волнуется и даже способен делать кое-какие наблюдения. Например, он заметил, что носки у президента светлее, чем у него, и костюм вовсе не черный и не темно-синего или серого цвета, как предписывает этикет, а зеленоватый. И галстук был не красных тонов, а коричневатый, напоминавший цвет сосновой коры.

Президент подтвердил, что встреча была на редкость продуктивной, ибо он узнал много нового о ситуации в Эстонии.

“Я бы с удовольствием продолжил нашу беседу, но видите, тот джентльмен в дверях уже подает мне знак. Он составляет мой план на день. Меня ждут новые обязанности. Он очень требовательный и пунктуальный человек, я не смею ему противоречить”.

Присутствующие улыбнулись. Фабиан подумал, что наверняка президент произносит эту шутку несколько раз в день, когда какая-нибудь встреча грозит затянуться сверх положенного времени, но тем не менее тоже улыбнулся. Все встали, и часть людей уже вышла в приемную. Но Рудольфо не захотел уйти просто так. Неожиданно он воскликнул на эстонском языке: “Танцуем каэраяан!”

Он сделал поклон перед этнографом, показал ей несколько шагов и начал скакать вместе с чернокожей женщиной.

Президент, который был уже на выходе, усмехнулся и позвал министра обороны: “Джон, посмотри, что этот человек вытворяет!”

Рудольфо проскакал мимо Фабиана и Андерсона и скомандовал: “А теперь, молодые люди, вы должны так сплясать, будто за вами черти гонятся! Это приказ”.

И Фабиан, который не был любителем танцев, и Андерсон, тоже не из танцоров, принялись прыгать, как зачарованные.

Яак Екабс пригласил танцевать Айно Найстепуна. А Рудольфо вдруг остановился перед президентом и сказал, что в Эстонии на деревенских праздниках пляшут быстрые танцы и мужчины танцуют друг с другом, и потащил президента отплясывать бешеную польку. Телохранитель инстинктивно рванулся к президенту, но ветеринар-психиатр дала ему знак, что бояться нечего.

Танец напоминал Фабиану пляску из какого-нибудь фильма о Диком Западе, и находящимся в помещении он тоже показался по-голливудски своим.

“Джон, ты только посмотри, что этот человек со мной делает!” — крикнул президент министру обороны.

Когда танец окончился, он объявил:

“Джентльмены, с вами было очень приятно. Мне сегодня не придется бегать три мили после работы”.

Присутствующие от души рассмеялись. Наверняка президент шутил так не каждый день. Запыхавшись, все вышли вслед за Рудольфо, провожаемые веселым смехом и словами прощания офицера протокола и секретарши, наблюдавших все это действо.

В ста метрах от дома, на лужайке, их ждала группа людей — среди них пара операторов и несколько аккредитованных журналистов.