Межлуние

Вот так она и сидела, размышляя о коварных поворотах судьбы и ожидая той самой остановки. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем экипаж, выбравшийся на приличную дорогу, пролетел несколько лиг, и вкатился в деревню, даже отдаленно не похожую на предместья Рогены. Аэрин услышала собачий лай и выглянула в окно, чтобы понять, куда ее привезли. Изола мягко отстранила ее.

Едва открыли дверцу кареты, как дава почувствовала подозрительный запах ладана, и осторожно выйдя наружу, обратила внимание на разговаривающих у ворот клириков, с усмешкой посмотревших в ее сторону. Более рослый протянул раскрытую ладонь в сторону собрата, и тот, подумав, хлопнул по ней, а затем засмеялся, блеснув лысиной. Все посвященные выпивали особый отвар, делавший их неуязвимыми к колдовству до конца жизни, поскольку дава может навлечь порчу или сглаз по одному-единственному волосу. С едва скрываемым отвращением Аэрин отвернувшись от них, и увидела знакомую повозку, стоящую у стены дома, и ее сердце забилось чаще. Неужели ее бросят здесь, оставив на растерзание этим живодерам? От приближающейся паники она задрожала как при ознобе.

— Быстро иди в дом, — шепнул открывший перед ней дверцу мужчина, и, сняв с задка кареты, отдал ее чемодан.

Аэрин не заставила себя уговаривать и, подобрав подол платья, поплелась в сторону раскрытой двери. Следом за давой из кареты спустилась Элизабет и, не теряя времени, начала раздавать указания.

К графине приблизился один из храмовников.

— Вы поклоняетесь Святым Ликам?

Услышав этот звенящий строгостью голос, которым разговаривают с грешниками перед наложением епитимьи, у давы потемнело в глазах, а из живота поднялась ледяная волна дрожи, сковавшая сердце холодным ужасом, а тело слабостью.

— Кто вы такой? — не поворачивая головы, осведомилась графиня.

В ее вопросе чувствовалась высокомерная неприязнь к храмовнику. Фактически, она напоминала ему о его низком сословии и неизвестном происхождении, одновременно намекая на бестактность вопроса.

— Инквизитор Атирий.

Она бросила на него короткий оценивающий взгляд и указала на герб, изображенный на борту кареты.

— Перед вами графиня Элизабет Гранд. — Отчеканила леди с нотой упрека.

По этикету ее должны были представить стоящие рядом, но соблюдение светских правил было бы неуместно и несвоевременно.

— Меня не интересует ваш титул. Перед Святыми все равны.

Если он хотел разозлить Элизабет, то добился желаемого. Неизвестно, чем бы закончился разговор, не выйди из кареты Изола со святым ликом в руках.

— Мое почтение. — Инквизитор поклонился, впрочем, в его глазах все еще тлело недоверие.

После того, как графиня распорядилась на счет повозки, и вошла в дом, она посмотрела на бледную Аэрин, вцепившуюся в чемодан обеими руками и смотрящую в никуда широко раскрытыми немигающими глазами, и требовательно подозвала ее к себе. Убедившись, что их никто не слышит, взбешенная Элизабет прошипела:

— Поедешь с нами.

Испуганная дава не знала, как отплатить графине за ее доброту. Впрочем, леди не стала слушать ее сбивчивые благодарности, и ушла в другую комнату, предоставив Аэрин самой себе.

В голове девушки как постоянно растущая стая растревоженного воронья, кружились незаданные вопросы: почему Элизабет не оставляет ее здесь? Не является ли происходящее частью непонятного замысла и что ее ждет в будущем?

В поисках правды она бросила чемодан у стены, куда временно переносили часть багажа, и присоединилась к служанкам, накрывающим на стол. Соблюдая осторожность, Аэрин расспрашивала у них о хозяевах, пока не выяснила, что девушек прислали из имения в Рогене, где проживает сын Элизабет, и хотя они не были в курсе происходящего в Полтише, тем не менее, с удовольствием поделились сплетнями.

Выискивая зерна истины в их запутанных и даже противоречивых рассказах, Аэрин сопоставила сомнительные факты, и, хотя картина происходящего перед ее мысленным взором была далека от цельного образа, однако становилось понятно, чьей кисти она принадлежала. К сожалению, дава не нашла на семейном холсте Грандов отведенное для нее место.

* * *

С наступлением вечера повеяло прохладной свежестью, и в чернильной синеве высокого неба замигали первые звезды, под которыми неутомимый клирик скакал по предместьям Рогены и боролся с усталостью, наполнявшей тело тяжелой болью. Он не воспользовался случаем и не повернул к придорожному постоялому двору, проигнорировав соблазнительные ароматы кухни.

Какая же сила удерживала его в седле и заставляла продолжать погоню? Расчетливая ненависть к проклятым еретикам, несгибаемая офицерская воля, ревностное честолюбие клирика или священный долг перед Кармелой? Неужели мечта, окрыленная привязанностью к счастливым воспоминаниям и заклейменная раскаленной докрасна совестью? Возможно, все разом, поскольку он искал ответы на многочисленные вопросы, появившиеся после разговора с Раулем в коридоре губернаторской виллы. Конечно же, поиск Святых Ликов и запрещенных книг был лишь предлогом для посещения асьенды. Клирик не понимал, что связывало Аэрин, а по словесному описанию это была она, с Элизабет Гранд, хотя не сомневался, что солдаты, вернувшись к Дону Маркосу, расскажут о его подозрительных находках в особняке. Таким образом, не раскрывая свои личные мотивы, Тарлаттус заручился поддержкой храмовника, желающего искупить вину перед Собором.

Увы, это не гарантировало успеха. Интуиция подсказывала, — графиня ускользнет от Маркоса. Для него она слишком умна. Поэтому Тарлаттус заменил коня в аббатстве Торадо и настоял на отправке голубей, чтобы оповестить епархии о беглых еретиках.

Некоторые агенты любили Свободный Поиск за то сладостно-пьянящее чувство обнаружения ереси и торжественного предвкушения справедливого суда, которое он приносит, и вместе с тем, клирик был в этом абсолютно уверен, — это развлечение для фанатичных мальчиков, одержимых идеями Собора. Для него поимка Аэрин была лишь необходимым условием для спасения Кармелы, и он убеждал себя в том, что гибель давы неизбежна. Это было небольшое и, одновременно с этим, очень важное утешающее оправдание перед самим собой, повторяемое чаще, чем любая ежедневная молитва.

Уже отгорел закат, когда его конь, спотыкаясь, остановился перед закрытыми деревенскими воротами. Раздался собачий лай, и одна из воротин приоткрылась, образовав тонкую щель, через которую проник свет от фонаря.

— Кто там? — послышался настороженный голос.

У Тарлаттуса уже не было сил и желания изображать заблудившегося путника, и он ответил:

— Клирик, ищущий ночлег.

Сторож открыл ворота и Тарлаттус показал Святой Знак.

— Наконец-то, — пробормотал мужчина. — Я думал, вы не приедете, педро.

Он подхватил поводья и пропустил архиагента в деревню.

«Наверное, это аббат позаботился обо мне» — подумал архиагент, обходя зарычавшую собаку.

— Она в сарае.

— Простите, сеньор, я не совсем понимаю…

Сторож обернулся.

— Мы тоже, педро, мы тоже.

Тарлаттус побрел за ним, вспоминая разговор с приором. Может быть, он чего-то напутал? Или, — Тарлаттус задержал дыхание, сдерживая нарастающее волнение, — они поймали даву?

С другой стороны улицы появился храмовник с факелом в руках, и сторож остановился.

— Я останусь здесь. Позабочусь о коне.

— Да, я буду вам признателен, сеньор.

— Вас прислал Атирий? — спросил солдат, как только приблизился к Тарлаттусу.

Святой Знак, висящий на его шее и умышленно выставленный напоказ, раскачивался из стороны в сторону и стучал по вороненой кирасе, отсчитывая шаги.

— Нет, а в чем дело, Брат? — спросил архиагент, шагнув ему навстречу.

— Амиго, нам надо спешить. Мы нашли ее несколько часов назад.

Солдат посмотрел на него и нахмурился: