Мгла над миром

Верховный вошел в Круг через восточный вход, именуемый также Песьим: через него когда-то уходили на войну служащие в войске чародеи, а неподалеку виднелся обветшавший алтарь Шакала Пустыни.

Газван не стал карабкаться по лестницам. Едва миновав защитный купол, он перенесся прямиком в свою гостиную – и с удивлением обнаружил, что комната залита мягким светом лампад, а в кресле устроился Ханнан, листая книгу.

– Ты?!

Он так устал, что возглас оказался приглушенным хрипом. Чародей оторвал взгляд от строк – спокойный и сдержанный. Как и всегда.

– Я, – отвечал Ханнан. – Я знал, что рано или поздно вы вернетесь, но предположил, что вы не будете знать новостей.

Он помедлил прежде, чем закончить: должно быть, искал слова, но выглядело так, будто он выдерживает драматическую паузу.

– Царь Царей при смерти, – объявил чародей. – Власть теперь в руках мальчишки.

В стенах обители не было нужды изображать скорбь. Однако Первый-в-Круге догадывался: вскоре он и впрямь начнет скорбеть по узурпатору.

2

– Ты, случаем, не хочешь сказать, что пора готовиться к схватке?

Мраморная оправа держала зеркало крепко, на века: Верховные прошлого знали и более напряженные разговоры, а вот стоящая рядом чаша звякнула от настойчивого голоса.

– Я сказал все, что знаю сам, – устало пояснил Газван. – Что Азас неспособен править: царские глашатаи кричат о том на каждой площади. Что придворные вцепятся друг другу в глотки. Ну да это ты сам понимаешь, не глуп… Просто будь начеку. Но не вздумай вооружать обитель! Только напугаешь всех: и подопечных, и простых смертных.

Глава обители в далекой и по-прежнему родной Табре выглядел подавленным и испуганным. Первый понимал, что не дал ему желанных ответов. Но что поделать, их не было и у него.

– Хорошо, я передам своим людям, – сухо молвил образ в зеркале.

– Предупреди городские чины, – посоветовал Верховный. – Окажешь им услугу. Никогда не знаешь, чья дружба пригодится.

– Так и поступлю, мудрый.

Мыслями его собеседник был далеко: должно быть, обдумывал, что делать теперь, так что Газван взмахнул рукой, прерывая Зов. Каменные фигурки песчаных демонов, державшие потухший серебряный диск, смотрели в ожидании. «Кто теперь?» – словно спрашивали они.

– Это последний, – сказал старый маг, то ли себе самому, то ли и вправду им.

Покряхтывая, он поднялся и подошел к окну, глядя на столичные крыши. Передразнивая утреннее солнце, мрамор и побеленные стены слепили глаза. Если опустить взгляд ниже, можно было увидеть внутренние дворы обители и магов, спешащих по своим делам. Они уже слышали, что узурпатор, почитай, мертв, но спокойно направляли стопы к работе, ученикам или развлечениям, уверенные, что Первый-в-Круге знает, что делать. Газван наблюдал за снующими подопечными, провожая взглядом фигурки, пока те не скрывались с глаз за поворотом или в дверных проемах.

– Так чего тебе? – наконец спросил он.

– Вас хотят видеть смотрители стихийных Залов.

Все это время Ханнан терпеливо ждал, то рассеянно теребя бороду, то расхаживая из стороны в сторону вне видимости зеркала.

– Мне нечего им сказать.

– Но они ждут, – чародей говорил вежливо, но твердо. Интересно, он и князю Тедеросу приказывал в том же тоне? Газван на мгновение пожалел покойного вельможу, который так хотел иметь в свите неучтенного колдуна.

– И что ты им ответил?

– Что вы посылаете Зов главам обителей и как важно всех предупредить.

– Хорошо, – кивнул Верховный. Однако Ханнан продолжил:

– Они согласны ждать, но им это не нравится. Вряд ли вас отсюда выпустят без ответов.

– И они еще боятся новой осады! – Первый поднял взгляд к потолку. – Подождут. Должны понимать, есть дела поважнее, чем подтирать им сопли.

– Что мне им сказать?

– Что нет смысла толочь в ступе песок, пока я не побываю при дворе. Все слышали, что говорил глашатай? Если нет, напомни: Семеди созывает Совет Достойных, а мусолить наши дела будем после.

– Да, Первый…

В голосе Ханнана не слышалось убежденности, поэтому Верховный остановил его повелительным жестом.

– Успеешь их осчастливить. Сядь.

Чародей послушно опустился на обитую темным шелком скамью, на несколько мгновений в комнате воцарилась тишина. Газван внимательно изучал собеседника. Занятно, каким он был секретарем для Тедероса? Говорили, что неплохим – в конце концов, это его советы вознесли князя так высоко, что тот стал угрозой для Семеди. Но в этом и беда Ханнана: он неглуп, но простоват для столицы. И все же… Раз он оказался здесь, когда заварилась кутерьма…

– Ты ведь вырос на улицах? – по-прежнему не сводя с него взгляда, спросил Верховный. – Было дело, даже воровал. Верно?

– Наставник подобрал меня на улице, – поправил чародей. – Вырос я все-таки в обители.

– Не важно. Ты был глазами и ушами в Сакаре. И у тебя неплохо вышло. Мне и сейчас не помешает лазутчик, теперь уже в столице. Понимаешь? Побродить по базарам, послушать, что говорят… скажем, вырядиться нищим. Ты лучше моего знаешь, как морочить головы.

– Торговцем, – негромко произнес Ханнан. – Не нищим, а уличным торговцем.

– Вот видишь! Ты все отлично знаешь. Ну так что?

– Я взял на себя смелость… – Чародей нервно хрустнул пальцами. – С утра, пока вы спали. Попросил у слуг одежду, набрал в кухнях мидий, крабов и жареного миндаля…

– Что там? – перебил его Верховный. – Есть, что рассказать?

– Да ничего особенного… Много слухов. Все гадают, что происходит. Я обошел четыре базара и горсть харчевен, но нигде не знают, что вчера стряслось. Один выпивоха рассказывал, что сам видел пожар в Круге, а еще колдовской бой у главного входа – да так убедительно, я едва не поверил.

Верховный хмыкнул.

– Кто с кем дрался?

– Понятия не имею, – серьезно ответил Ханнан. – Еще там повсюду Черные Братья. На каждом углу. Повезло, что я подумал о личине… Не знаю, что бы было, надень я ковву.

– Все так плохо? Нас хотят четвертовать?

– Не знаю, – откровенно признался чародей. – Колдуны разрушили несколько кварталов в разных частях города – во всяком случае, так говорят. Никто не спрашивает, зачем это нам и чего мы хотели. В конце концов мы колдуны, мы всегда жаждем крови. Люди связывают кончину узурпатора и беспорядки и судачат, что колдуны хотят устроить переворот, – горько закончил он.