Мгла

 – С Днем Рождения, Айла. – шепотом говорит он в мою кожу. – Пусть это будет лучший год твоей жизни.

Глава 16

Габриэль

Ее кожа пахнет совершенством. Я мешкаю, как только целую ее в щеку, зная, что мне нужно выйти из машины, ведь у меня есть возможность провести ее в здание.

Мы не разговариваем, тут так тихо. Ее дыхание неровное и быстрое. Мои губы все еще покоятся на ней, мои руки сжаты в кулаки – видимый признак внутренней борьбы, я борюсь с собой.

Я ее хочу.

Я хочу поцеловать ее красивые губы.

Я хочу трахать ее сладкое, соблазнительное тело.

– Мистер Фостер. – ее голос такой тихий, что я едва могу ее услышать. – Габриэль, пожалуйста.

Пожалуйста.

Ее рука движется от нее коленей к моему предплечью. Она зажимает в кулаке материал пиджака, прежде чем отпустить его. Я дрожу, когда чувствую, как ее рука движется вверх по моему бицепсу, по моему плечу, а затем, наконец–то, она прислоняется к задней стороне моей шеи.

Это приглашение; также, как и звук ее дыхания. Также, как и движение ее бедер на коже сидения, когда она раздвигает их, желая моего прикосновения.

Ее рука скользит выше, останавливаясь, когда достигает основания моих волос. Ее пальцы слегка касаются моей кожи, нежно, так нежно.

– Пожалуйста. – на этот раз это – мой голос. Я не умоляю. Я не буду умолять.

К черту это. Я буду ее умолять.

Ее рука запутывается в нижней части моих волос, когда она выгибает свою шею, скользит своими губами по моей щеке и, наконец, наконец, я чувствую ее вкус на моих губах.

 Я издаю стон, когда ее мягкие губы надавливают на мои. Я проскальзываю своим языком в ее рот, желая насладиться ею любым возможным способом.

 Моя награда – это самый сладкий стон наряду со слабыми звуками ее перемещения на кожаном сиденье автомобиля.

 Я перетягиваю ее к себе на колени так, чтобы она сидела ко мне лицом и обхватывала меня своими бедрами. Вдалеке я слышу, как звонит мой телефон. Это не важно. Это не может быть важным. Ничто не может быть также важно, как это.

 Она устраивается, потираясь через штаны о мою эрекцию. Моя грудь вздымается от этого ощущения. Я никогда не кончал от стимуляции моего члена только женским телом или рукой женщины. Чтобы заставить меня разрядиться, всегда требовался жадный рот или гладкая киска. Я никогда не кончал подобным образом, до сего момента, но я знаю, что мог бы это сделать прямо сейчас.

 Чувствую, что могу взорваться, если она не остановится.

 – Айла. – я пробегаюсь своими руками вверх по ее бедрам, поднимая выше юбку ее платья. – У тебя такая мягкая кожа.

 Мой телефон звонит снова. На этот раз, его настойчивое жужжание останавливает ее движения.

 – Может быть, это важно. – ее дыхание касается моих губ на мгновение раньше, чем это делают ее губы.

 Я качаю головой, сильнее сжимая ее бедра. Она толкается своими трусиками в мою промежность, кружась, искушая, желая.

 – Ты – красивая женщина, – шепчу я, когда смотрю вниз на ее бедра. – Прекрасна каждая часть тебя.

 Она дышит урывками, когда я еще выше поднимаю ее платье, открывая прозрачные черные трусики, надетые на ней.

 – Иисусе, Айла. – я двигаю своей левой рукой, медленно продвигаясь ею вверх по ее бедру.

 Наглый стук в стеклянную перегородку пугает ее так сильно, что она откидывается назад, чуть не падая с моих коленей. Мои руки быстро хватают Айлу за талию, притягивая ее к моей груди.

– Что. – рявкаю я. – Что такое, Чарльз?

 Стекло опускается не более чем на дюйм.

– Мистер Фостер, я прошу прощения.

 Мой телефон звонит снова. Я смотрю вниз туда, где он вибрирует, на внутренний карман моего пиджака.

– Что происходит, Чарльз? Я полагаю, что твое вмешательство связано с этими непрекращающимися звонками.

 – Все дело в вашей матери, сэр, – громко говорит он. Его голос приглушен стеклом. – Она была доставлена в больницу.

***

Я вхожу в отделение неотложной помощи и сразу же меня охватывает чувство обреченности. Здесь нет репортеров требующих заявления. В фойе я не засек ни одного фотографа, пытающегося получить доступ к палате моей матери.

 Это уже третий раз в этом году, когда моя мать жаловалась на боли в груди. Каждый из двух предыдущих раз, она при полном параде, прибывала на машине скорой помощи. Врачам понадобилось не более часа, чтобы определить, что ее дискомфорт вызван чувством тревоги.

 Позже, гораздо позже, я узнал, что она договорилась с прессой, чтобы они были там оба раза. Она искала сочувствия. Это был завуалированный план: сделать так чтобы ее имя быстро попало в центр внимания и на некоторое время оказалось в поле зрения моего отца.

 – Бен. – называю я имя своего кузена, когда вижу, что он стоит рядом с медсестрой. – Моя мать. Она была доставлена сюда.

 – Габриэль. – Он сует медсестре планшет, находящийся в его руке, прежде чем подойти ко мне. – Мы тебя ждали.

 Я не стесняюсь, когда он крепко меня обнимает. Мы не всегда были близки, но это изменилось, когда он наладил отношения со своим братом–близнецом, Ноем. Бен отстранился от семьи после смерти своей матери, и мы потеряли связь. Теперь, когда он находится в Нью–Йорке и работает главой Отделения Скорой помощи в одной из самых оживленных больниц города, я постоянно его вижу. Мы медленно возобновили нашу дружбу, что было хорошо для нас обоих.

 – Как она? – я слышу дрожь в своем собственном голосе, когда касаюсь его щеки. – Я пытался дозвониться Калебу по дороге сюда, но он не отвечал.

Он кладет руку мне на спину.

– Мы делаем анализы. Калеб и Роуэн находятся с ней. Я отведу тебя к ним.

Анализы. Само слово не о чем не говорит. Ей делали анализы и раньше, но каждый раз результаты были одинаковы. Она испытывает тревожность. Она перевозбуждается. Она требует внимания.

 – Кто–нибудь звонил Ашеру? – ее голос – это первое, что я слышу, когда отодвигаю в сторону синюю занавеску, отделяющий ее кабинку от других. – Он приедет? Он приедет, чтобы меня увидеть?