Мгновенье - целая жизнь. Повесть о Феликсе Коне
Шрифт:
«Жандармскую» команду набирали в предместьях. Кон заходил к знакомым рабочим, объяснял суть дела:
— Надо выручать. Вы согласны?
Согласились все десять намеченных Коном рабочих. Уже за полночь подняли с постели Адама Буйно.
— Понимаешь, Адам, — говорил Феликс, — без твоих военных не обойтись. Команду набрали нз рабочих. Никто из них в солдатах не был. Надо срочно их вымуштровать. Дай нам хорошего инструктора.
— Завтра будет.
И уже на другой день вечером в специальной квартире начались занятия.
А тем временем паспортное бюро Марии Пашковской изготовило
Зофья нашла в Иерусалимских Аллеях квартиру — с проходным двором, на первом этаже. В этой квартире, хозяева которой были своими людьми для Зофьи, велась вся подготовка к операции. Кроме того, было подготовлено еще несколько конспиративных квартир, где надлежало укрыть освобожденных смертников.
— Давайте продумаем весь обратный путь из тюрьмы, — предложил Феликс за день до операции. — Кучер-то будет тюремный.
— Пустое, — отозвался Марцелий. — Двадцать человек да не справимся с одним кучером?
— А куда поедете?
— Разумеется, за город.
— Но куда?
Минутное молчание, которое прервала Зофья, нервно курившая папиросу за папиросой.
— За городом живет один мой знакомый. Товарищ Стефан. Около его хутора тянется какой-то длинный и высокий забор. Надо его немедленно обследовать. Болеслав, приглашаю вас на прогулку.
— С удовольствием. А пока… нас с вами, Зофья, и товарища Марцелия приглашают на заседание ЦРК.
Заседание было коротким и тревожно-торжественным.
Кон сказал:
— В случае удачи… надо будет от имени ЦРК выпустить воззвание к рабочим… с извещением об освобождении смертников. Я уж и заголовок придумал — «Наша амнистия».
— Не увлеклись ли вы? — спросил Ян.
— Как будто нет.
— А что скажет товарищ Марцелий?
— Надо, чтобы Болеслав перед отъездом в тюрьму выступил перед рабочими. Пусть скажет им, что в случае неудачи семьи их не будут оставлены на произвол судьбы. О них позаботится партия, — сказал Марцелий.
— Когда планируете операцию? — спросил Ян.
— Завтра в ночь.
— Правильно. Послезавтра открытие Государственной думы…
— Да, это было бы ловко, — возбужденно сказала Зофья, — если бы мы к этому времени успели.
В сумерках все участники операции вышли во двор, построились в две шеренги. Офицер-инструктор, присланный Буйно для муштровки команды, прошелся перед строем и, потирая руки, как игрок перед карточной игрой, хохотнул:
— Выправка — что надо. Только вот рожи подгуляли. Разрешите сдать дела? — обратился он к Феликсу.
— Да, вы свободны. Выражаю вам благодарность от имени Центрального рабочего комитета.
Офицер козырнул, четко повернулся, щелкнув каблуками, и отошел в сторону.
— Товарищи! — негромко заговорил Кон, обращаясь к рабочим. — Центральный рабочий комитет партии горячо приветствует вас перед выполнением суровой боевой задачи и желает вам успеха! Мы все уверены в успехе, ЦРК тоже считает операцию вполне осуществимой. Но вместо с тем он уполномочил меня заявить вам от его имени, что как бы ни
обернулись дела, попечение о ваших семьях партия берет на себя. Вы выполняете свой долг перед партией — партия выполнит свой долг по отношению к вам. Я, лично наблюдавший все время за приготовлениями, не колеблясь заявляю: успех несомненен…Шеренги сломались. Рабочие наперебой пожимали Феликсу руки. Подошел и офицер-инструктор, взволнованный и растроганный, он тоже молча пожал всем руки.
Рабочие, которым предстояло бросить свою жизнь на карту, всё повторяли:
— Ничего! Справимся!
— Освободим!
— Вот будет радость!
В семь часов вечера все в последний раз собрались в квартире на Иерусалимских Аллеях. Приехал и офицер-инструктор, хотя миссия его уже закончилась. Сидели тихо, разговор не клеился. Время тянулось мучительно долго. Феликс то и дело посматривал па часы.
— Еще только восемь…
— Еще только девять…
Но вот стрелки подошли к десяти. Феликс поднялся, сказал:
— Ну, товарищи… Готовьтесь. Иду телефонировать смотрителю. Не позже, чем через полчаса, вернусь.
Вот и тайная квартира с телефоном. Феликс откашливается, снимает трубку, просит соединить с тюрьмой Павнак. Мучительно долго не удается соединиться. Наконец на другом конце провода телефон включился.
— Кто у телефона? — спрашивает Кон якобы усталым голосом.
— Смотритель подследственной тюрьмы…
— Говорит обер-полицмейстер Майер.
— Слушаю, ваше превосходительство!
— Не позже как через час… к вам явится жандармский ротмистр фон Будберг… с моим предписанием. К этому времени должны быть подготовлены… к отправке в Десятый павильон Варшавской цитадели… следующие заключенные… Запишите точно фамилии.
— Слушаюсь, ваше превосходительство!
Феликс медленно, иногда повторяя фамилию по нескольку раз, диктует.
— Записали?
— Так точно, ваше превосходительство!
— Прочтите.
Смотритель перечитывает фамилии десяти смертников. Все точно.
— Действуйте без промедления. К приходу команды все должно быть готово. Приготовьте тюремную карету. Конвоя не надо. Ротмистр приведет свой конвой. Все ясно?
— Так точно, ваше превосходительство!
— Чтобы задержки не было.
— Слушаюсь! Все будет исполнено в точности!
Феликс бросает трубку, скатывается по лестнице и летит на Иерусалимскую.
— Все, товарищи! Вас ждут.
«Фон Будберг» хорошо поставленным голосом, с немецким акцептом, командует (он уже входит в роль):
— Строить команду!
Марцелий, на мгновение приняв стойку «смирно», в свою очередь командует:
— Выходи строиться! Живо! Живо! Построились, Марцелий докладывает:
— Команда построена, ваше высокоблагородие!
«Ротмистр» негромко приказывает:
— Шагом марш!
Пошли. Цок. Цок. Цокают подковки сапог. Над отходящей ко сну Варшавой густо высыпали в высоком темном небе белые осенние звезды. Свет фонарей полосами пронизывает ажурную листву еще не облетевших лип, дубов, ясеней, тянущихся вдоль аллей. Над черной линией крон провалы окон: варшавяне рано укладываются спать. На улицах редко где метнется за угол прохожий.