Мгновения вечности

Дом президента Индии состоял их ста комнат со встроенными ванными комнатами и сотнями акров сада. Когда-то этот дворец принадлежал царю, поэтому там до сих пор есть дома для гостей. Для чего там сто комнат? Это я понять не могу...

Я побывал во дворце благодаря президенту Закиру Хусейну, который заинтересовался мной. Когда он был заместителем ректора университета Алигарха, я читал там лекцию. Он председательствовал на встрече, и ему понравилось мое выступление. Потом он стал президентом и, когда я появился в Дели, пригласил меня. Закир Хусейн повел меня смотреть дворец.

«Для чего здесь сто комнат?» — поинтересовался я.

«Они никому не нужны, — ответил он. — Для поддержания в них порядка приходится держать сто слуг. Люди также нужны для большого сада в сто акров, а вот два больших гостевых дома. В каждом из них по двадцать пять комнат, не меньше».

«Вы зря тратите деньги, — заметил я. — А в скольких комнатах вы спите?»

«В скольких комнатах? — удивился президент. — Я сплю в своей кровати. Я же не чудовище, чтобы располагаться в самых разных комнатах. Мне не нужно класть голову в одной комнате, а руки и ноги рассовывать в другие».

«Получается, что сто комнат просто пустуют, — рассудил я. — В них есть мебель, там обеспечиваются все потребности человека. Все это нужно как-то использовать».

Но такая ситуация сложилась во всем мире. У государственных руководителей большие дворцы, но им все равно не хватает места. Они все время занимают новые дворцы, новые гостевые дома.

Один индийский премьер-министр Лалбахадур Шастри был очень милым человеком, каким и полагается быть политику. Я узнал так много политиков, что могу с уверенностью назвать его милейшим среди этих уголовников. Он заявил: «Если вы будете чуть менее искренним и чуть более обходительным, то сможете стать индийским махатмой. Но вы все время говорите чистую правду, хотя тем самым наживаете себе кучу врагов. Неужели нельзя быть более обходительным?»

«Вы просите меня быть более обходительным? — удивился я. — Но это значит быть лицемером. Я думаю одно, а говорю и делаю другое. Я останусь прежним. Я могу отказаться от религиозности, если в том возникнет нужда, но я не откажусь от мятежности, потому что для меня это сама душа религии. Я могу отказаться от всего, что считается религиозным, но не откажусь от мятежности, от самой своей сути».

Лалбахадур Шастри очень заинтересовался мной. Он умер с одной из моих книг на груди. Он читал ее, уснул, и во сне у него случился сердечный приступ, который и вызвал смерть.

Он был доступен мне, но даже ему не хватило мужества прийти ко мне. Он устроил обед, совершил политический маневр, в доме одного министра.

Этот человек, Каран Сингх, интересовался мной. Он был махараджей Кашмира. Когда Кашмир отошел к Индии, его сразу же сделали правительственным министром. Разумеется, ему нужно было что-то дать. Он первым присоединил свою страну к Индии. Он очень интересовался мной, поэтому Лалбахадур посоветовал ему пригласить на обед меня и его, чтобы все мы получили возможность встретиться и поговорить. «Если я посещу Раджниша, то могу загубить карьеру», — заметил Лалбахадур. Он признался мне, что именно так действует дипломатия. Никто ничего не знает, ведь мы случайно встретились на обеде. Три часа до обеда он слушал мои советы обо всех его проблемах.

Но я сказал ему, что хорошо бы ему поехать в мой ашрам и пожить там несколько дней со мной. Тогда у него все прояснилось бы. «Это невозможно, — покачал он головой. — Если люди узнают, что я уехал в ваш ашрам, тогда моей карьере наступит конец. У вас много врагов в Индии, в моей партии, в правительстве, поэтому я не могу так рисковать. Я слабый человек, меня избрали как раз за мою слабость». Но он был искренним.

Лалбахадур Шастри очень интересовался мной, он обещал реализовывать мои идеи несмотря на противодействие его партии и коллег. Но он умер от сердечного приступа в СССР. Его секретарь рассказал мне, что во время поездки он читал мою книгу «Семена революционной мысли». В ту ночь, когда у него остановилось сердце, он читал другую мою книгу «Совершенный путь».

Индира Ганди получила власть, потому что она жила с отцом. Она была прирожденным политиком.

Она постоянно шпионила за всеми политиками, собирала о каждом из них компромат. Она узнавала, их слабости, правонарушения, эксплуатацию, коррупцию, хотя все они и носили маски благодушных почитателей гандизма.

Она завела большую папку, которую показала мне, свидетельствующую не в пользу политиков. На этой папке и держалась ее власть. Она могла разоблачить любого политика, отдать его под суд. У нее была исчерпывающая информация, все письма. Политики боялись ее просто потому, что она могла в любой момент разоблачить их, хотя и не делала этого. В этой папке заключалась громадная сила.

Я заглянул в эту папку и узнал, что эти господа жестоко эксплуатировали бедную страну. У всех них были счета заграницей, в Швейцарии и США. У всех них были связи с другими странами, откуда они получали взятки, подачки и прочее за выдачу государственных тайн. Все они представляли интересы той или иной страны, были чужими агентами. Перед толпами бедняков они надевали маску, тогда как в действительности у них было совсем другое лицо. И они боялись Индиру еще и потому, что она была совершенно неподкупна. Этому она научилась у Джавахарлала. А он был неподкупным, потому что он был не столько политиком, сколько поэтом.

Я сказал Индире Ганди: «Индия страшно бедна. Вы не можете и надеяться обрести всемирную власть. Вы не сможете соперничать с Россией и Америкой. Индии нужно не меньше трехсот лет, чтобы достичь нынешнего уровня Америки. Но это время американцы не будут сидеть на диване и ждать, когда же Индия, наконец, наберет скорость. Через триста лет США обгонит Индию на девятьсот лет. Вы понимаете это?»

«Разумеется», — ответила Индира Ганди.

«А если вам в самом деле понятно это, тогда откажитесь от всех планов на развитие атомной энергетики, — сказал я. — Зачем вы занимаетесь этой ерундой? Вы все равно не сможете конкурировать с ядерными державами. Если бы еще оставалась какая-то надежда, я призвал бы вас продолжать работу. Пусть люди голодают, они делают это уже тысячи лет, могут поголодать и еще пару сотен лет. Все равно все умрут, голодают они или едят досыта. Но у вас нет возможности соперничать с ядерными державами. Не будет ли мудрым решением объявить Индию открытой зоной? Мы сотрем границы, отменим правила визы и заграничного паспорта. Мы откроем Индию всему миру и будем радушно встречать всех, кто сюда приедет. Мы настолько бедны, что все равно не сможет обеднеть еще больше».

«Этот случай будет первым в истории. Индия объявит, что она уже не государство, а часть человеческой цивилизации. Все равно вы не сможете обойти Китай, Россию и Америку. А если вы не можете обойти их, тогда почему бы ни пойти другим курсом? Объявите, что вы беззащитны, что распустили армию, послали солдат в поля и на фабрики, что вы больше не играете в войну».

«Но тогда на нас станут нападать», — заметила Индира Ганди.

«Кто угодно может напасть на нас прямо сейчас, — ответил я. — Что это изменит? На самом деле, трудно будет напасть на Индию, потому что подобные действия вызовут всемирное осуждение. Страна, которая заявила о своей беззащитности, отказалась от вооружений и отправилась работать на поля и фабрики, радушно встречает всех гостей, которые инвестируют деньги в индийскую промышленность. Тогда никто не сможет напасть на Индию, потому что возмутится весь мир».

«У вас будет так много сочувствующих друзей, что никто не осмелится напасть на вас, — уверял я. — Сейчас на Индию может напасть кто угодно. Китайцы уже нападали на нас. Китай оккупировал тысячи миль индийской земли, а у вас не хватает смелости даже попросить китайцев возвратить ее».

Отец Индиры Пандит Джавахарлал Неру сказал: «Эта земля пустынная, там даже трава не растет».

Я написал ему письмо с таким содержанием: «Если там даже трава не растет, тогда зачем вы вообще сначала принялись воевать? Вы могли предложить китайцам взять как можно больше земли, ведь там даже трава не растет. Вы могли предложить эту землю китайцам как дар. В таком поведении было бы больше благородства. Лучше подарить им землю, чем потерпеть поражение. Зачем вы начали оказывать вооруженное сопротивление? Разве вы уже впоследствии узнали о том, что боретесь за пустыню?»