Мидлмарч
Шрифт:
— У меня есть кое-какие новости. Что бы ты сказала, если бы Фреду предложили переехать в Стоун-Корт и вести там хозяйство?
— Да как же такое возможно, отец? — с удивлением спросила Мэри.
— Он станет управляющим своей тетки, миссис Булстрод. Бедная женщина была у меня нынче и слезно просила меня согласиться. Ей очень хочется помочь мальчику, а для него это, пожалуй, заманчивое предложение. Поднакопив деньжат, он сможет мало-помалу выкупить ферму, а хозяин из него получится хороший.
— Боже мой, как Фред-то будет рад! Просто не верится.
— Да, но вот в чем
— Тогда, может быть, не нужно, отец? — сразу погрустнев, сказала Мэри. — Кто станет радоваться удаче, если она достается такой ценой, ведь у тебя и без того забот хватает.
— Нет, что ты, девочка, для меня работа только удовольствие, лишь бы твоя мать не огорчалась. Да к тому ж, если вы с Фредом поженитесь, — голос Кэлеба еле заметно дрогнул, — Фред остепенится, станет бережливым, а ты ведь у нас умница — вся в мать, а в чем-то на свой женский лад пошла и в меня, — ты сумеешь держать его в руках. Он вот-вот должен прийти, поэтому-то я хотел сперва все рассказать тебе. Я думаю, тебе будет приятно сообщить ему такие новости. А потом и я с ним потолкую, и мы обсудим все ладком.
— Ах, отец, какой ты добрый! — воскликнула Мэри и обвила руками его шею, а Кэлеб тихо склонил голову, радуясь ласке дочери. — Хотела бы я знать, другие девушки тоже считают, что лучше их отцов нет никого на свете?
— Вздор, девочка: муж будет казаться тебе еще лучше.
— Это невозможно, — возразила Мэри, вновь возвращаясь к привычной шутливости. — Мужья относятся к низшему разряду людей, и за ними надо строго присматривать.
По дороге к дому их догнала Летти, и когда они втроем приблизились к дверям, Мэри заметила стоявшего у калитки Фреда и пошла ему навстречу.
— Ах, какой на вас изысканный костюм, расточительный молодой человек! сказала Мэри, обращаясь к Фреду, который в знак приветствия с шутливой торжественностью приподнял шляпу. — Вы совсем не учитесь бережливости.
— Вы ко мне несправедливы, Мэри, — сказал Фред. — Да взгляните хоть на края этих обшлагов! Лишь усердно прибегая к щетке, мне удается сохранять приличный вид. Я в неприкосновенности храню три костюма — один для свадебного торжества.
— Воображаю себе, какой потешный вид будет у вас в этом костюме, точь-в-точь джентльмен из старинного модного журнала.
— За два года он не выйдет из моды.
— За два года! Будьте благоразумны, Фред, — сказала Мэри, сворачивая к дорожке. — Не обольщайтесь радужными надеждами.
— А почему бы нет? Уж лучше радужные надежды, чем уныние. Если через два года мы не сможем пожениться, то тогда и будем огорчаться.
— Я как-то слышала об одном молодом человеке, которому очень скверно пришлось оттого, что он тешил себя радужными надеждами.
— Мэри, если вы собираетесь мне сообщить что-то неутешительное, я этого не выдержу, я лучше сразу же пойду к мистеру Гарту. Мне и так скверно. Отец расстроен, в доме все вверх дном. Еще одной дурной вести я
не вынесу.— А как, по-вашему, дурная это весть, если я вам скажу, что вы будете жить в Стоун-Корте и управлять тамошней фермой, являя собой чудо бережливости и откладывая ежегодно деньги, пока не выкупите, наконец, все именье с домом и обстановкой и сделаетесь светочем агрикультуры, как выражается мистер Бортроп Трамбул, боюсь, довольно тучным и сохранившим в памяти лишь жалкие обрывки греческого и латыни?
— Вы просто дурачитесь, Мэри? — спросил Фред, тем не менее слегка розовея.
— Отец мне только что сказал, что все это вполне осуществимо, а мой отец никогда не дурачится, — сказала Мэри, наконец-то поднимая взгляд на Фреда, а тот схватил ее за руку и стиснул крепко, до боли, но Мэри не стала жаловаться.
— Ах, Мэри, если бы все это получилось, я стал бы таким умником, что просто диво, и мы с вами сразу смогли бы пожениться.
— Не так скоро, сэр, а вдруг мне вздумается отсрочить свадьбу на несколько лет? Вы за эти годы успеете сойти со стези добродетели, и если мне тем временем понравится кто-то другой, это послужит оправданием моей ветрености.
— Мэри, бога ради, не надо шутить, — умоляюще произнес Фред. — Скажите мне серьезно, что все это правда и что вы рады этому, потому что… потому что любите меня.
— Все это правда, Фред, и я этому рада, потому что… потому что я вас люблю, — с видом прилежной ученицы повторила Мэри.
Они немного задержались у двери под покатым навесом крыльца, и Фред сказал почти шепотом:
— Когда мы с вами еще в детстве обручились кольцом от зонтика, Мэри, вы тогда…
Глаза Мэри, теперь уже не скрываясь, заискрились радостным смехом, но тут, как на беду, из дома выбежал Бен в сопровождении заливающегося громким лаем Черныша и, прыгая вокруг них, воскликнул:
— Фред и Мэри! Что же вы так долго не идете? А то можно, я съем ваш пирог?
Финал
Всякий рубеж — это не только конец, но и начало. Кто может, расставаясь с теми, с кем долго пробыл вместе, проститься с ними в начале их жизненного пути, не испытывая желания узнать, как сложится их судьба в дальнейшем? Страница жизни, даже самая типическая, — не образчик гладкой ткани: надежды не всегда сбываются, и самый энергичный почин порою завершается ничем; скрытые силы прорываются наконец, и высокие подвиги совершаются, дабы исправить давнишнюю ошибку.
Брак — предел, которым заключается такое множество повествований, является началом долгого пути, так было с Адамом и Евой, которые провели медовый месяц в райском саду, но чей первенец увидел свет среди шипов и терниев пустыни. Брак — лишь начало эпопеи, в которой цепь событий, развернувшихся у домашнего очага, приводит либо к краху, либо к победе тот союз двоих, высшая точка которого — преклонный возраст, а старость — время жатвы совместных сладостных воспоминаний.
Иные, подобно крестоносцам, снаряжаются в путь во всеоружии надежд и энтузиазма и терпят поражение, не добравшись до цели, ибо не проявили должного терпения друг к другу и к миру, окружающему их.