Миф ли Евангелие?
Шрифт:
Нет ничего загадочного в тех объяснениях, которые предлагает миф: когда толпа ищет козла отпущения, оправдание для насилия над ним всегда найдется. Но в евангелиях механизм виктимизации становится абсолютно прозрачным, поскольку наталкивается на противодействие и теряет прежнюю эффективность. Сопротивление заразе миметизма не позволяет мифу оформиться. В свете евангелия становится неизбежным вывод: миф – это голос общества, повально пораженного эпидемией виктимизации.
Такую интерпретацию подкрепляют оптимистические финалы мифов. Слишком часто мифы связывают между собой наказание виновной жертвы и восстановлением мира в обществе. Единственное возможное объяснение состоит в том, что перед нами – искаженная репрезентация единодушной виктимизации. Насилие не будет эффективным, если его очевидцы
Мы постоянно слышим сегодня, что каждый текст и каждое событие допускает бесконечное количество интерпретаций, более или менее эквивалентных. Миметическая виктимизация показывает абсурдность этой точки зрения. Существуют только две возможные реакции на миметическую эпидемию, и между ними есть огромная разница: мы либо поддаемся ей и присоединяемся к толпе гонителей, либо сопротивляемся и отказываемся присоединиться. Первый путь – это путь коллективного самообмана, который мы называем мифологией. Второй путь – это дорога истины, которой следует Библия.
Вместо того чтобы возлагать вину за виктимизацию на жертвы, евангелия возлагают ее на гонителей. Библия раскрывает то, что систематически утаивают мифы.
Разница между ними вовсе не является «моралистической» (как полагал Ницше), как не является она предметом субъективного выбора; это вопрос истины. Когда Библия и евангелия требуют пощадить жертвы, они делают это не просто из «жалости». Они разрушают иллюзию единодушной виктимизации, которую основополагающие мифы используют в качестве механизма разрешения конфликта и примирения членов сообщества.
Когда мы рассматриваем мифы в свете Евангелия, становятся понятными даже их самые загадочные детали. Возьмем, к примеру, всевозможные физические отклонения и недостатки, которыми часто отмечены мифологические герои. Эдип хромает, как и многие другие герои и божества. Среди них есть одноногие, однорукие, одноглазые, слепые, горбатые и т. д. Некоторые отличаются непомерно высоким или, наоборот, низким ростом. Другие страдают отвратительными кожными заболеваниями или источают невыносимый смрад. В толпе даже незначительные отклонения и особенности вызывают чувство дискомфорта и тревоги, а их носители становятся кандидатами на роль жертв. Преобладание среди мифологических героев уродов и калек, вероятно, представляет собой статистическое следствие того типа виктимизации, который порождает мифологию. Отсюда же – преобладание «чужаков»: во всех изолированных группах чужие всегда возбуждают любопытство, которое в момент паники легко превращается во враждебность. Миметическое насилие отличается принципиальной дезориентацией: не имея под собой уважительных причин, оно выбирает себе жертвы на основании мельчайших отличительных признаков и псевдопричин, которые можно определить как предпочтительные знаки виктимизации.
Библия отклоняет ложные или несущественные причины мифического насилия одним простым и обобщающим утверждением: «возненавидели Меня напрасно» (Иоанн 15:25), в котором Иисус цитирует и по сути обобщает 35-й псалом – один из «псалмов козла отпущения», фактически выворачивающих наизнанку оправдание толпы в мифологиях. Вместо голоса толпы, оправдывающей свое насилие причинами, которые она считает легитимными, мы слышим голос жертвы, объявляющей эти причины ложными.
Для объяснения архаических мифов нам нужно лишь следовать методу, предложенному Иисусом, и заменить этой «безосновательностью» ложные основания мифов.
В Византийской империи, насколько мне известно, трагедия о царе Эдипе интерпретировалась как аналог Страстей. Если это правда, то первые антропологи, предложившие эту интерпретацию, ставили правильный вопрос, но подходили к его решению с неправильного конца. Их редукция Евангелия к обычному мифу отводила от мифологии свет, пролитый на нее евангельским текстом. Чтобы достичь нашей цели, нам нужно прочесть мифы в свете этого текста.
Коль скоро единодушная виктимизация примиряет и заново упорядочивает общество в прямой пропорции к степени ее замаскированности, то она должна терять свою эффективность в прямой пропорции к
ее раскрытию. Публичное разоблачение мифической лжи ведет к тому, что поляризация скандала теряет свой единодушный характер, а социальный катарсис сводится на нет. Вместо того чтобы заново сплотить сообщество, виктимизация интенсифицирует противоречия и разногласия.Можно предположить, что эти разрушительные последствия должны ощущаться в Евангелии – и они действительно ощущаются. Так, в Евангелии от Иоанна все, что говорит и делает Иисус, вызывает рознь. Отнюдь не пытаясь скрыть это обстоятельство, автор постоянно привлекает к нему наше внимание. У Матфея (10:34) Иисус говорит: «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч». Если единственный мир, какой доступен человечеству, зависит от единодушной виктимизации, понимание ее механизмов, которое привносит Евангелие, оказывает на этот мир разрушительное воздействие.
Образ сатаны как «лжеца и отца лжи» (Иоанн 8:44) также выражает эту оппозицию между мифологическим сокрытием и евангельским разоблачением виктимизации. Распятие как поражение сатаны, пророчество Иисуса, что «пришел конец» сатаны (Марк 3:26) означают менее упорядоченный и спокойный мир, чем тот, в котором правит сатана. Вместо того чтобы завершаться обещанием мифической гармонии, Евангелие открывает апокалипсическую перспективу – как в Откровении Иоанна Богослова, так и в синоптических евангелиях. Чтобы установился «мир Божий, который превыше всякого ума» (К Филиппийцам 4:7), человечество должно отказаться от прежнего, частичного, мира, основанного на виктимизации, а это чревато беспорядком. Апокалипсическое измерение не является чужеродным элементом, подлежащим устранению из Нового Завета ради «усовершенствования» христианства – это неотъемлемая часть откровения.
Сатана пытается заставить Иисуса замолчать с помощью того самого процесса, который Иисус низлагает. У него есть веские основания думать, что его старый миметический трюк – с Иисусом в качестве жертвы – как всегда сработает, произведя еще один миф обычного типа – закрытую систему миметической лжи. У него есть веские основания думать, что миметическая эпидемия, направленная против Иисуса, снова окажется неотразимой, и попытка открыть истину будет подавлена.
Ожидания сатаны не сбываются. Евангелия делают то же, что делала Библия, реабилитируя несправедливо обвиненных пророков, жертвы виктимизации. Более того, они придают этой реабилитации универсальный характер. Они показывают, что от основания мира все жертвы, чьи истории сходны с историей Страстей, были жертвами той же самой миметической эпидемии, что и Иисус. Евангелия делают откровение полным. В дополнение к библейскому осуждению идолопоклонства они демонстрируют, как именно создаются ложные божества и культурные системы, основанные на насилии. Это и есть недостающая истина мифологии, истина, низвергающая систему насилия, правящую этим миром. Будь евангелия мифами, им не удалось бы прийти к знанию, которое демифологизирует мифологию.
Но христианство не сводимо к логической схеме. Разоблачение единодушной виктимизации не может затронуть все сообщество – иначе не перед кем было бы ее разоблачать. Можно рассчитывать лишь на нонконформистское меньшинство, достаточно смелое, чтобы бросить вызов официальной истине, однако слишком малое, чтобы предотвратить новые эпизоды почти единодушной виктимизации. Такое меньшинство, однако, крайне уязвимо: миметическая эпидемия почти неизбежно поглощает его. С практической точки зрения, откровение оказывается невозможным.
В большинстве библейских текстов этого меньшинства несогласных не видно, в евангелиях же оно совпадает с группой первых христиан. Евангелия показывают человеческое бессилие перед миметической эпидемией, настаивая на неспособности учеников Христа (в частности апостола Петра, трижды отрекающегося от Иисуса во дворе дома первосвященника) противостоять толпе во время Страстей. И однако же, после распятия, которое еще больше усугубляет эту ситуацию, жалкой и бессильной горстке христиан неожиданно удается сделать то, на что они были неспособны, когда Иисус еще был с ними и мог им помочь, – в открытом противостоянии гонителям смело заявить о невинности жертвы, стать апостолами и миссионерами ранней церкви.