Миф о вечной империи и Третий рейх

За год до окончания Первой мировой войны коалиция союзников, воевавшая против Германии, распалась, и немецкое социалистическое правительство неожиданно оказалось запертым между двумя враждующими друг с другом блоками. Ноябрьская революция стала радостным событием для большевистского правительства, «Путь на Берлин», который должна была проложить немецкая революция, казалось, был свободным. Вместе с многочисленными поздравительными адресами немецкое революционное правительство получало также предложение от Советской России прислать в Германию два грузовых эшелона с зерном, чтобы хоть как-то исправить крайне напряженную обстановку с продовольствием. Ответ из Берлина не заставил себе ждать. 19 ноября 1918 года немецкое революционное правительство поблагодарило Советы, но тем не менее от предложенной помощи вежливо отказалось. В те дни США обещали поставить в Германию еще большее количество зерна. В Москве восприняли подобное заявление как плевок в лицо. Истинная причина для подобного отказа виделась большевикам в традиционной враждебности, которую испытывала немецкая социал-демократия по отношению к России. Подобная враждебная политика в отношении восточного соседа была недальновидным шагом, что очень быстро поняли в Германии. Начало версальского диктата в корне изменило взгляд на Россию. Ллойд Джордж предвидел подобную трансформацию и в своем секретном меморандуме требовал от Клемансо смягчить требования, предъявляемые к Германии: «Самая большая опасность, которая мне видится в сложившейся ситуации, состоит в том, что Германия может заключить союз с большевизмом и направить ее ресурсы, ее умственные способности, ее гигантскую мощь на высвобождение революционных фанатиков, чья мечта — завоевать силой мир для большевизма»,

В действительности Версаль стал лишь исходным пунктом всех тех тенденций, которые способствовали складыванию немецко-советских отношений. Первым в дело вступил Гуго Стиннес, который 3 февраля 1919 года учредил могущественный Имперский союз немецкой индустрии, который был ориентирован на восточноевропейские рынки. Генералы Ганс фон Сект и Курт фон Шляйхер усиленно искали контакты с Красной Армией, дабы испытывать самолеты и новые виды оружия на советской территории. Напомню, что согласно Версальскому договору Германии запрещалось иметь ряд видов вооружения, самолеты в том числе. Но когда было достигнуто подобное соглашение и с Советской России фактически была снята блокада, большинство депутатов немецкого рейхстага высказались против подобной инициативы. Депутат от партии центра Пфайффер разочарованно заявлял в те дни: «Наш путь ведет на восток. Запад закрыт для нас, и мне кажется, что наш долг постучать в дверь восточному соседу».

Когда же в июле 1920 года началось неожиданное контрнаступление Красной Армии, которая вторглась на территорию Польши, то Антанта решила оказать всевозможную помощь польской стороне. В эти дни рейхстаг демонстративно отказался помогать полякам, запретив любую транспортировку оружия в эту страну по территории Германии. Когда союзники решили доставить оружие по морю, то в Данциге вспыхнула забастовка немецких портовых рабочих, которая фактически вылилась в саботаж помощи полякам. Многочисленные немецкие добровольцы, главным образом из состава фрайкоров, немецких добровольческих корпусов, пытались присоединиться к наступающим частям Красной Армии. В 1920 году над Польшей, по словам Черчилля, «краеугольным камнем Версальского договора» нависла реальная опасность.

Таким образом, можно констатировать, что именно 1920 год стал отправной точкой, когда отношения между Германией и Россией стали улучшаться прямо на глазах, в то время как отношения Германии с западными державами неуклонно ухудшались. Рост взаимных симпатий достиг некого пика во время оккупации франко-бельгийскими войсками Рура. Во время этих событий Россия направила официальную декларацию о солидарности с Германией, которую считало жертвой международной агрессии.

На фоне подобных событий в Германии возникали национально ориентированные группировки, которые, отвергая марксизм, активно выступали за внешнеполитический союз с Советской Россией. В то же время в качестве третьей силы, которая находилась между национально настроенными коммунистами и шовинистами из национал-социалистической партии, возникает национально-большевистское движение, которое было представлено различными группам и союзами. Но тем не менее имелось два момента, которые принципиально отличали немецкий национал-большевизм. Первым было отношение к Версальскому миру, который не только определил выплату непосильных контрибуций, но значительно урезал территории Германии на Востоке. Вторым моментом стала социалистическая идея, которую больше не могли игнорировать ни в правых, ни в националистических организациях.

Начало немецкому национал-большевизму положили события, которые произошли в 1919 году на втором съезде Коммунистической партии Германии, проходившем в Хайдельберге, когда от КПГ откололась радикальная группа, более известная под именем «гамбургских национал-коммунистов». Эту группу возглавляли председатель Гамбургского совета рабочих и солдатских депутатов Генрих Лауффенберг и его близкий друг фриц Вольфхайм. Несколько месяцев спустя после раскола они создали Рабочую коммунистическую партию Германии, которая прожила очень короткую политическую жизнь. Так как Лауффенберг и Вольфхайм, следуя марксистской доктрине, апеллировали только к пролетариату, полагая, что в послевоенное время космополитические требования не могут найти понимания у немецкого рабочего класса. Однако их политическая установка не нашла поддержки, ее отвергали как правые, так и левые политические силы. Даже сам Ленин дистанцировался от немецких национал-коммунистов, впрочем, как и Карл Радек, которого во время переговоров в Маобитской тюрьме просили о поддержке «гамбургские раскольники». Итак, первая, «революционная, фаза» национал-большевизма потерпела неудачу, так как столкнулась одновременно и с сопротивлением правительства, и с непониманием рабочего класса.

После подписания в Рапалло советско-немецкого договора началась вторая «эволюционная фаза» немецкого национал-большевизма, которая была ознаменована польской кампанией Красной Армии и совместным неприятием версальского диктата. В отличие от первой стадии новый этап начался по инициативе правых политических кругов, которые были представлены аристократом Брокдорфом-Рантцау и влиятельнейшими фигурами немецкого рейхсвера. Третьим и самым решающим толчком к складыванию национал-большевистского движения в Германии послужила позиция компартии Германии во время оккупации французскими войсками Рура. 20 июня 1923 года Карл Радек произнес на расширенном заседании исполкома Коминтерна сенсационную речь, которая называлась «Лео Шлагетер, странник в никуда».

Сенсационно прозвучали в этой речи следующие слова: «Шлагетер, мужественный солдат контрреволюции, заслуживает нашей оценки как честный революционный солдат». Радек решил использовать в интересах коммунистического движения мученичество Альберта Лео Шлагетера. Разве он не был жертвой капитализма и Антанты? Разйе йе капиталистические интересы привели к французской оккупации Рура? Радек назвал Шлагетера «странником в никуда», так как, несмотря на свою героическую смерть, он был бойцом фрайкора, а стало быть, был наймитом немецкого капитализма. Мёллер ван ден Брук в трех статьях, опубликованных в «Совести», пытался полемизировать с К. Радеком. Мёллер высоко оценил реализм Радека, так как именно реализм, а отнюдь не оппортунизм, как писалось в левой газете «Вперед!»(«Форвартс!»), взял верх в его речи. Радек поставил перед немецкими националистами вопрос; с кем они планируют объединиться для борьбы с Францией, оккупировавшей Рур и Рейнскую область. Мёллер парировал, что Германия в силу своего геополитического положения должна опираться на Россию, но отнюдь не на какое-то конкретное правительство. Подобно графу Ревентлову Мёллер ван ден Брук очень живо воспринял инициативу Радека. Но в итоге и Мёллер ван ден Брук, и граф Ревентлов все-таки отказались от политического объединения с левыми. Но не стоит заблуждаться, все возражения Мёллера ван ден Брука, адресованные Радеку, на самом деле относились не к его предложению, а к политике, проводимой другими коммунистическими вождями, которые делали все невозможное для складывания союза националистов и коммунистов. Еще недавно Москва, как полагал Мёллер ван ден Брук, видела своей целью создание всемирной пролетарской партии. Но речь Радека фактически объявила о построении социализма в соответствии с собственными национальными особенностями. Но Радек со своей реалистичной точкой зрения был всего лишь аутсайдером в широчайшем коммунистическом фронте. Он сам еще находился под властью классовых и космополитических идей. Поэтому предложения Радека могли быть восприняты серьезно лишь при условии, что они были объявлены официальной доктриной большевизма. В противном случае это был лишь тактический маневр, который мог оказаться опасной ловушкой. Мёллер ван ден Брук не мог не обратить внимания, что до сих пор немецко-русское соглашение достигалось не на паритетных началах, а на условиях, выгодных большевистской стороне.

Но несмотря на последовавший отказ Мёллера ван ден Брука, впервые появились формулировки, которые позже были радикализированы, а отчасти упрощены, став общей базой для всех национал-большевистских групп. Но когда Радек изложил свои мысли, то у

Мёллера ван ден Брука они были изложены не в пример лучше. Недружелюбную реакцию Мёллера ван ден Брука можно объяснить тем, что лидер младоконсерваторов опасался, будто бы инициатива по складыванию единого фронта из левых и правых партий перейдет от революционных националистов к Коммунистической партии. К тому же нельзя забывать, что Мёллер ван ден Брук испытывал к России совершенно аполитичные симпатии. Из личных знакомств с русскими, своих литературных пристрастий, живого интереса к России у Мёллера ван ден Брука складывалось романтическое, даже мифологическое восприятие нашей страны. Такому отношению к России во многом способствовала Люси Каррик, которая познакомилась с Мёллером ван ден Бруком в 1902 году в Париже, а затем стала его второй женой. Люси родилась в Ливонии. При посредничестве Лесс Каррек, будущей золовки, Артур Мёллер знакомится с Дмитрием Мережковским, который дал ему почитать первое немецкое издание собрания сочинений Ф.М. Достоевского. И, наконец, это литературное знакомство свело Мёллера ван ден Брука с Эрнстом Барлахом.

Пожалуй, самое решающее влияние на принятие Мёллером ван ден Бруком «Восточной идеологии» оказали отнюдь не политические, а литературные факторы. Увлечение Достоевским заложило в душу Мёллера на всю жизнь любовь к России. Уже первая статья, где вырисовывались контуры будущей «Восточной идеологии» младоконсерватизма (она была напечатана в 1904 году), называлась «Толстой, Достоевский и Мережковский». Изучение русской литературы очень сильно повлияло на внутреннее развитие Мёллера ван ден Брука, что в итоге вылилось в постепенное отмежевание от Запада. Хотя в те дни Артур Мёллер еще писал о западных ценностей, причисляя себя к их носителям: «Все зависит от того, хотим ли мы доверять имеющемуся больше чем возможному, надежному больше чем неопределенному, хотим ли мы ставить ожидание, которое — как и всегда — оберегается на Востоке, выше, чем достижения, которыми мы владеем на Западе». В этой статье Мёллер ван ден Брук еще называет Запад «действительно сильным», но полностью в духе Достоевского добавляет такую характеристику, как «инфернальность», «отсутствие святости». «Определенно центр европейского равновесия в духовном отношении постепенно передвигается с Запада на Восток, пока в определенный момент не достигнет России, так что с этой точки зрения страной наших ожиданий на самом деле является Россия, а не Америка, от которой я полностью отрекаюсь». Это полностью соответствовало прогнозу, составленному Достоевским в своих политических произведениях и искусно зашифрованному в литературных произведениях. Если мы продолжим читать, то обнаружим предсказанную Достоевским и значительно расширенную Мёллером ван ден Бруком «Восточную идеологию». «Однако исполнение этого ожидания может быть отложено еще на очень продолжительное время. А пока германский мир должен решать свое всемирно-историческое задание и создать высокую немецкую культуру, которая бы воспрепятствовала неуклонному закату романского мира, который существует уже на протяжении двух тысячелетий… Затем наступит мгновение, когда он рухнет, а его место займет славянский мир с его высочайшей культурой».

В 1922 году Мёллер ван ден Брук куда более отчетливо сформулировал эту мысль во введении к собранию сочинений Достоевского: «Мы нуждаемся в Германии в безусловности русской культуры. Мы нуждаемся в ней как в противовесе западничеству, чье влияние мы прервем, как его прервали в России. Это пагубное влияние привело нас туда, где мы сейчас оказались. После того, как мы долго взирали с надеждой на Запад, были зависимы от него, в поисках независимости мы устремляем наш взор на Восток. Взгляд на Восток открывает вид на половину мира. Вопросы Востока являются для нас прежде всего вопросами духовной универсальности. И когда мы займемся поисками ответов на них, то мы сможем действовать в духе наших лучших традиций… По ходу нашей длительной истории мы приобщились к далеким и чуждым нам формам. Но никакая из них еще не являлась настолько опасной, как западная. Мы не должны опасаться, что Восток станет угрозой для нас. К нему немыслимо никакое другое отношение, кроме доверия, но с надежного расстояния. Если мы вновь обретем духовную, а вместе с ней и политическую независимость, то Россия станет для нас не больше не меньше как одной из великих сфер, которая сделала нас богаче… До тех пор нас ждет с Россией одинаковая участь».

При оценке «Восточной идеологии», разработанной Мёллером ван ден Бруком, любой исследователь будет ссылаться на предисловие к собранию сочинений Достоевского, которое было напечатано в 1922 году. Более поздние высказывания Мёллера могли быть продиктованы сиюминутными соображениями, так что их нельзя абсолютизировать. Основным мотивом этой «Восточной идеологии» было требование духовного универсализма. Мёллер ван ден Брук дословно воспринял это понятие у Достоевского. Именно оно было положено в основу теории о существовании «молодых народов».