Миф. Греческие мифы в пересказе

– Да, – сказал Зевс с некоторым самодовольством, – я преследовал тебя в обличье быка, медведя, льва и орла, но лишь змеем поймал тебя. У тебя репутация хитрой и изворотливой, Метида, но я одолел тебя. Признайся.

– Ой, я уверена, что могла бы тебя обскакать. Да превратись я в муху, ты бы нипочем не поймал меня, а?

Зевс рассмеялся.

– Ты так думаешь? Плохо же ты меня знаешь.

– Ну давай, – поддразнила его Метида. – Поймай! – С жужжанием превратилась она в муху и заметалась по пещере. В мгновение ока сделался Зевс ящерицей и одним движением длинного липкого языка Метида (вместе с каким бы то ни было Зевсовым чадом, что уже сейчас могло зарождаться у нее в утробе) оказалась надежно упрятана в его нутро. Скверная привычка Кроноса слушаться пророчеств и жрать любого, кому предречено свергнуть предка, похоже, передалась и сыну его Зевсу.

Проскользнув обратно на Олимп в собственном обличье и поздравив себя с тем, насколько хитрее он оказался, чем знаменитая этим качеством Метида, Зевс попал как раз в разгар музыки и танцев, и жена его, кажется, ничего не заметила.

Мать всех мигреней

Владыку богов накрыло мигренью. не похмельем от свадебного пира, не головной болью, какая бывает от задачки, которую необходимо решить, – у него как вождя таких всегда хватало, – а головной болью, в смысле настоящей болью в голове. Но какой! С каждым днем становилось все хуже, и Зевса одолевала острейшая, сокрушительная, ослепительная, убийственная мука, невиданная в истории чего угодно. Боги, может, и избавлены от смерти, старения и многих других ужасов, какие настигают и пугают всех, кто невечен, зато от боли они не застрахованы.

Зевсовы вопли, вой и крики разносились по долинам, ущельям и пещерам континентальной Греции. Звенели эхом в гротах, между скалами и бухтами островов, пока весь мир не забеспокоился, уж не повылезали ли гекатонхейры из Тартара и не разразилась ли титаномахия по второму разу.

Братья, сестры и прочие родственники озабоченно вились вокруг него на морском берегу, где обнаружили Зевса: тот умолял своего племянника Тритона, старшего сына Посейдона, утопить его в соленых пучинах. Тритон отклонил эту просьбу, и потому все шевелили извилинами и пытались измыслить другой способ избавления, а бедняга Зевс, страдая, метался и вопил, стискивая голову, словно пытался раздавить ее.

И тут Прометей, юный титан, любимец Зевса, нашелся и нашептал Гефесту свою затею, тот с готовностью кивнул, а затем ухромал к себе в кузницу со всей прытью, на какую способны были его увечные ноги.

А происходило у Зевса в голове интересное. Неудивительно, что страдал он от такой сокрушительной боли, потому что хитроумная Метида была по уши в делах: сидя у него в черепе, она плавила, обжигала и ковала себе доспехи и оружие. В разнообразной, здоровой и сбалансированной диете богов имелось в достатке железа и других металлов, минералов, веществ редкоземельных и следовых элементов, и Метида добыла их все у Зевса в крови и костях – все руды и составляющие компоненты, какие бы ни понадобились.

Гефест, одобривший бы ее зачаточные, но действенные знания в металлургии, вернулся на людный пляж и принес с собой здоровенный топор – двухсторонний, на минойский манер.

Прометей убедил Зевса, что единственный способ облегчить его муки – отнять ладони от висков, преклонить колена и крепиться в вере. Зевс пробормотал что-то насчет неувязки для Владыки богов – нет никого над ним, в кого веровать, – но послушно пал на колени и стал ждать своей участи. Гефест бодро и уверенно поплевал на ладони, схватился за топорище и, пока публика, притихнув, наблюдала, одним гладким движением опустил топор на середку Зевсова черепа, опрятно расколов его пополам.

Повисла жуткая тишина – все глазели с ошарашенным ужасом. Ошарашенный ужас превратился в предельное недоумение, а следом – в недоуменное обалдение: все увидели, как из расколотого черепа Зевса вздымается наконечник копья. Следом показались рыжеватые перья шлема. Наблюдавшие затаили дыхание, и вот уж взорам их предстала женская фигура, облаченная в полный доспех. Зевс склонил голову – то ли от боли, то ли от облегчения, преклонения или попросту от ужаса, толком никто не разобрал, – и, словно склоненная голова его была пандусом или сходнями, спущенными для ее удобства, сиятельная сущность спокойно шагнула на песок и поворотилась к Зевсу.

В пластинчатых доспехах, со щитом, копьем и в шлеме с плюмажем, она смотрела на отца неповторимыми, чудесными серыми глазами. И этот серый оттенок, казалось, излучает самое главное в ней – беспредельную мудрость.

С одной из сосен, что окаймляли пляж, слетела сова и уселась на сияющее плечо воительницы. Из дюн выползла изумрудно-аметистовая змея и свилась у ног девы.

Зевсова голова с довольно противным чавканьем срослась и исцелилась.

Всем присутствовавшим было ясно, что эта новая богиня наделена всеми полномочиями власти и личной силы, что вознесут ее над бессмертными. Даже Гера, догадываясь, что новенькая – уж точно плод беспутной связи, случившейся очень вскоре после их с Зевсом свадьбы, чуть не поддалась искушению склонить колено.

Зевс глядел на дочь, из-за которой он претерпел столько боли, и радушно улыбался. На ум ему пришло имя, и он произнес его:

– Афина!

– Папа! – отозвалась она, нежно улыбаясь в ответ.

Афина

Свойства, воплотившиеся в Афине [80] , станут ключевыми достоинствами и достижениями великого города-государства, который получит ее имя, – Афины. Мудрость и проницательность она унаследовала от своей матери Метиды. Ее силы – искусство рукоделия, войны и государственности. А также закон и справедливость. Она отхватила себе и часть владений Афродиты – любовь и красоту. Афинин извод красоты выражался в эстетике, в восприятии идеалов в искусстве, поведении, мыслях и характере, а не в физическом, очевидном и, вероятно, поверхностном виде, какими всегда ведала Афродита. Любовь, за которую отвечала Афина, тоже менее распаленная и физическая, такая, какую позднее станут именовать платонической. Афиняне стали превозносить эти качества Афины превыше всех прочих так же, как восхваляли они ее саму, их покровительницу, превыше всех бытовавших бессмертных. Я называю их «бытовавшими», поскольку – и об этом мы еще узнаем – двое других олимпийских богов, еще не рожденных, вскоре сыграют свою роль в определении того, что значит быть афинянином и греком.

80

Еще Athena пишется как Athene, однако никакого дополнительного смыслового оттенка в таком варианте произношения не возникает, по-моему.

Позднее Афина и Посейдон посоперничают за покровительство над городом Кекропия. Посейдон ударил трезубцем в скалу, на которой они оба стояли, и забил из нее родник соленой воды; впечатляющий фокус, но в соленой воде вообще-то никакого толка, просто живописный общественный фонтан. Простеньким же подарком Афины стало первое оливковое дерево. Граждане Кекропии в мудрости своей углядели многую пользу от плодов, масла и дерева и выбрали Афину своим божеством-покровительницей, а также защитницей, и изменили название города на Афины – в ее честь [81] .

81

Власть на морях и возможная благодаря ей торговля не раз спасали Афины (и подарили ошеломительную победу над персами в Саламинском сражении). Но разведение олив и прочие ремесла, искусства и умения – вотчина Афродиты, и они имели, возможно, даже бльшую значимость.

В Риме ей поклонялись как МИНЕРВЕ, но без той особой личной связи, какую ощущали с ней греки. Ее любимые животные – сова, этот почтенный символ недреманной мудрости, а также змея – под чьим обличьем отец завоевал ее мать. Олива, чьи мягкие и много на что годные плоды оказались великим благословением для Греции, тоже была для нее священна [82] .

Кажущаяся нежность тех серых глаз выдавала новое видение идеала красоты – соединявшего физическую силу с силой натуры и ума. Недальновидно это – сердить Афину. Кроме того, если насолил Афине – насолил и Зевсу. Он в дочке души не чаял, и что б ни сделала она – всё умница. Арес, самый нелюбимый ребенок Владыки, составлял интересный противовес своей сводной сестре. И та и другой – боги войны, но Афину интересовало планирование, тактика, стратегия и умное искусство противостояния, тогда как Арес был богом боя, схватки и всевозможных драк. Он понимал только насилие, натиск, нахрап, покорение и усмирение. Как ни противно, однако следует признать: мощь каждого из них по отдельности не могла сравниться с той, какая возникала в союзе Ареса и Афины.

82

Помимо доспехов на Афине всегда изображали ЭГИДУ. Договориться, как именно выглядела эгида, пока не удалось. Иногда ее описывают как звериную шкуру (изначально козлиную: аига – греческое слово, означающее «козел»), хотя позже в скульптуре и керамике возникали и львиные, и леопардовые шкуры. Эгидой Зевса обычно считают его щит, возможно обтянутый козлиной шкурой, на нем изображено лицо Горгоны. Цари и императоры, желая намекнуть на свое полубожественное положение, набрасывали эгиду себе на плечи – в знак права на власть. В наши дни это слово подразумевает лидерство или авторитетность. «Под эгидой» того или иного человека, принципа или организации совершаются те или иные действия или делаются заявления.

Афине часто придавали дополнительное имя ПАЛЛАДА, и как Афина Паллада она охраняла свой город Афины. Символ ее хранительства назывался палладием, это слово как-то ухитрилось просочиться в названия театров [83] , а также подарило нам химический элемент Pd. Изначально Паллада была дочерью морского бога Тритона и подругой детства Афины. Они затевали полушутейные войнушки друг с другом. Как-то раз, когда Паллада побеждала Афину, Зевс (вечно бдевший и защищавший свою любимицу) вмешался и, метнув парализующую молнию, вышиб из Паллады дух. Афина в пылу игры нанесла coup de gr^ace и добила подругу. Навеки взяла себе потом имя Паллады – скорбный знак вечной любви и раскаяния.

83

Например, лондонский театр «Палладиум» (с 1910 г.), кинотеатры «Палладиум» в Нью-Йорке (1927–1997) и Голливуде (с 1940 г.) и др. – Примеч. перев.