Мифология Толкина. От эльфов и хоббитов до Нуменора и Ока Саурона

В наиболее архаических представлениях сила, которой обладает вождь, может принадлежать как живому человеку, так и умершему, причем живой может заимствовать такую силу у своего предка. Обратим внимание, что в данном случае речь идет не о реинкарнации (переселении душ), а именно о посмертной передаче духовного могущества. Во «Властелине колец» это и подразумевается в обозначении Арагорна как наследника Элендила.

Наглядным проявлением такой силы часто считалась возможность вождя исцелять руками. Именно так Арагорн доказывает своему народу, что он действительно Король. И здесь Толкин снова оказывается в диалоге с Шекспиром, который в «Макбете» создает образ благочестивого короля, способного исцелять прикосновением. Но если у Шекспира, как и в народных верованиях, это качество короля имманентное, то во «Властелине колец» все сложнее: в первом томе Арагорн совершенно точно еще не обладает «руками Короля»: когда Фродо ранен назгульским клинком, дунадан может лишь заварить ацелас, но не исцелить прикосновением. Профессор не дает прямого ответа на вопрос, как и когда Арагорн получает этот дар, и мы чуть позже попытаемся ответить самостоятельно. Сейчас лишь заметим, что в европейской мифологии история о воителе, который обрел способность чудесным образом излечивать раны, — это история о том, как Ланселот исцелил сэра Уррия (лучшему из рыцарей достаточно просто коснуться ран, чтобы те затянулись).

Став Королем, Арагорн объединяет все три формы мифологемы мировой оси: мировая гора (Миндоллуин, у подножья которого возведен Минас-Тирит), мировое древо (росток Белого Древа, найденный Арагорном) и антропоморфная ось, которой является он сам.

Завершая анализ той глубокой символики, которая заключена в сцене прохождения Аргоната, обратим внимание еще на одну деталь: «Длинный и темный каньон, наполненный шумом ветра и гулом несущейся воды, постепенно изгибался к западу. Вскоре впереди показался и начал стремительно расти свет. Внезапно лодки вынесло на простор, и Фродо зажмурился». Здесь непосредственно выражена одна из важнейших мифологем мира Толкина — свет, идущий с запада. Хотя физический свет дает солнце (и оно упомянуто далее в тексте Толкина), но Свет как оценочная категория у Толкина однозначно связан с Валинором. И здесь мы еще раз вернемся к сопоставлению античного сада Гесперид и толкинского Благого Края, поскольку в обоих мифах воплощаются все три формы мировой оси: древо с чудесными плодами в греческом мифе — и два Древа у Толкина; греческому человеку-горе Атланту соответствует образ Манвэ, правящего миром с вершины Таниквэтиль, высочайшей из гор. При рассмотрении таких реализаций триединой мифологемы «гора–древо–король» мы видим, что воцарение Арагорна получает в толкинской системе мира поистине космическое звучание.

АНТИОСЬ

Нерешенным остался главный вопрос: зачем история воцарения Арагорна включена в роман об уничтожении Кольца Всевластья?

«Оно призвано сковать всех черной волей», — говорит о Кольце Гэндальф. Уже по своему виду кольцо (как предмет) противоположно оси: дыра, а не вертикаль. Кольцо для Толкина — это антиось, и Кольцо Саурона не самое ужасное из описанных им. Как Саурон только слуга Древнего Врага, так и его Кольцо несравнимо менее опасно, чем Кольцо Моргота. Поскольку широкому кругу русских читателей понятие Кольца Моргота мало знакомо, я приведу достаточно большую цитату из одноименной книги, входящей в цикл «История Средиземья».

«Мелькор раз за разом воплощал себя (как Моргот). Он делал это для того, чтобы властвовать над hroa, “плотью”, то есть физической материей Арды. Он пытался отождествить себя с ней. Нечто подобное, но более рискованное предполагал сделать Саурон посредством Колец. Везде, за исключением Благого Края, во всей материи так или иначе присутствовало “мелькоровское начало”, и все, что имело тело, порожденное плотью Арды, содержало в себе устремление к Мелькору, большее или меньшее: никто, воплотившись, не мог быть полностью свободен от этого, и его тело довлело над духом.

Но так Моргот утратил (или разменял, или преобразовал) наибольшую часть своей изначальной айнурской[33] силы, своего разума и своего духа, мертвой хваткой держа физический мир. Он должен был быть повержен, и именно физической силой, а наиболее вероятным следствием любых столкновений с ним, победных или нет, должны были стать гигантские разрушения материального мира. В этом главное объяснение постоянного нежелания Валар вступать в открытую борьбу с Морготом. Для Манвэ было гораздо труднее разрешить свои задачи, чем для Гэндальфа. Могущество Саурона, неизмеримо меньшее, было сконцентрировано; огромное могущество Моргота было рассеяно. Все Средиземье было Кольцом Моргота, хотя в свое время его внимание было в основном сосредоточено на северо-западе. Война против него, пусть даже стремительная и успешная, могла окончательно завершиться только обращением в хаос всего Средиземья — и, возможно, даже всей Арды. Как легко сказать: “Верховному Королю надлежит править Ардой и сделать так, чтобы Дети Эру жили в ней беспечально”! Однако перед Валарами стояла дилемма: Арда может быть освобождена только через физическую битву, но наиболее вероятным результатом такой битвы будет необратимое разрушение Арды. Более того, конечное развоплощение Саурона (как силы, властвующей над злом) было возможно через уничтожение Кольца. Подобное уничтожение Моргота было неосуществимо, поскольку для этого пришлось бы полностью дематериализовать Арду. Могущество Саурона (например) присутствовало не в золоте как таковом, а в конкретной вещи, сделанной из некоей части “золота вообще”. Могущество Моргота было рассеяно по всему Золоту, оно нигде не было полным (поскольку Золото создано не им), но везде была часть его. (“Мелькоровское начало” в материи и давало возможность использовать эту силу магам и злодеям, подобным Саурону.)

Конечно, очень может быть, что определенные “элементы” или состояния материи привлекали особое внимание Моргота (в первую очередь за исключением отдаленного прошлого, для осуществления его собственных планов). Например, все золото Средиземья, кажется, имело особую “злую” природу — но не серебро. Вода предстает как стихия, почти полностью свободная от Моргота. (Это, конечно, не означает, что не было отдельных морей, рек, ручьев, колодцев или других водоемов, которые оказались отравлены или загрязнены, — все могло случиться.)»54

Итак, основная категория, характеризующая Врага, — рассредоточение силы. В этом смысле показательно, что и Саурон не просто перелил свою силу в Кольцо, но совместно с эльфами сделал еще семь гномьих и девять человеческих колец, а эльфы сделали три, руководствуясь советами Саурона. Во всех двадцати кольцах заложена сила, замедляющая ход времени, то есть нарушающая естественные законы мира. Воплощение законов мира — это мировая ось; неудивительно, что нарушение законов мира предстает рассеянным, разделенным между минимум двадцатью кольцами[34].

Саурон пытается утвердить ось собственного мира — он создает Кольцо Всевластья, чтобы собрать все остальные (как говорится в заклинании). Но известно, что собрать их ему не удалось — эльфы скрыли Три Кольца. Антиось так и не стала осью.

На символическом плане роман «Властелин колец» оказывается безупречно выверенным по структуре: он повествует об одновременном уничтожении антиоси и воздвижении подлинной оси. Главная оппозиция романа — Кольцо/Арагорн. Характерно, что справиться с антиосью может только тот, в ком нет «великих», то есть «осевых» качеств. Конечно, Толкином двигали гуманистические идеи, а не желание воплощать мифологические архетипы, но, как мы неоднократно подчеркивали, архетипы воплощаются непроизвольно, и в данном случае они проработаны с ювелирной точностью. Особенно показателен отказ Фродо уничтожить Кольцо (в Саммат-Наур). Это поступок слабого. Подобное невозможно даже в тех сказках, где за героя все делают его волшебные помощники. Фродо, сдавшись в последний момент, ведет себя как антигерой, и Кольцо оказывается уничтожено еще большим антигероем — Голлумом. Это опять-таки проявление одной из универсальных мифологем — гибель врага от того, кто ему подобен.

В романе есть еще два частных проявления оппозиции ось/антиось. Это образ Сарумана и бой Гэндальфа с балрогом.

ПАДЕНИЕ САРУМАНА

В предыстории Саруман представляет собой классическое воплощение «осевых» качеств: мудрейший из магов, глава Совета, он — Белый (белый цвет здесь является символом блага, света), его жилище — огромная башня, сама форма которой соответствует структуре мировой оси: «Это было творение древних зодчих: черный, глубокого блеска пик, составленный четырьмя, сведенными наверху в один, многогранными каменными столбами. У вершины они расходились четырьмя клювами с неправдоподобно острыми концами и заточенными гранями», — мировая ось задает четырехчастную горизонтальную структуру мироздания, это иногда маркируется четырьмя существами, стоящими подле нее (иногда — составляющими ее)[35]. Однако Саруман, устремившись к власти, изменяет той естественной, природной мудрости, которая в мире Толкина воспринимается как благо, и обращается к познанию механистическому, техногенному. Это меняет и его облик, и облик его жилища. «Тут только я заметил, что одежда Сарумана, по привычке показавшаяся мне белой, переливается всеми цветами и оттенками. Когда он двигался, у меня просто в глазах рябило», — говорит Гэндальф. Точно так же и Изенгард теряет свою устремленность вверх, вертикаль сменяется горизонталью (равнина, покрытая сооружениями Сарумана), а затем — провалом в преисподнюю: «Многочисленные жилища были вырублены в скалах, там жили мастера, слуги… Равнина была изрыта шахтами и штольнями. Глубоко под землей таились сокровищница и секретные мастерские Сарумана. Всюду вращались большие колеса, стучали молоты. Ночами султаны пара, подсвеченные багровым или ядовито-зеленым огнем, вырывались на поверхность из отдушин». Ось сменяется антиосью. Толкин сознательно актуализирует это, разнося по разным томам описание Ортханка до и после духовного падения Сарумана[36]; непосредственно в сюжет Саруман входит уже отрицательным, и его жилище ассоциируется скорее с преисподней: «…кое-где оставались большие мутные лужи, а между ними тянулись обширные пространства, вымощенные осклизлыми каменными плитами и усеянными валявшимися в беспорядке обломками» (в мифологии вода — маркирующий признак нижнего мира). «Некоторые плиты здесь качаются, можно свалиться в подземелье», — говорит Мерри.

Орфей в аду. Гравюра XVII в., приписывается ван де Пасс.

Rijksmuseum, Amsterdam, Netherlands

Уменьшенной копией этого явления предстают бесчинства Сарумана в Шире: срублено Праздничное Дерево (ось Шира), над разоренной усадьбой поднимается огромная труба, из которой валит черный дым, всюду грязные бараки, кирпичные дома и так далее. Эта дымящая труба была очень важна для Толкина, поскольку он упомянул ее дважды — в видениях Зеркала Галадриэли и в описании возвращения хоббитов домой. Возникает и еще одна ассоциация для этой трубы — с Ородруином; все три «отрицательные» оси — это негативная ось нижнего мира, образ сравнительно редкий, но в мифологии встречающийся. Такова, например, железная лиственница мира мертвых, растущая корнями вверх (якутские мифы).

Утрата Саруманом «осевых» качеств маркируется его атрибутикой: сначала он делает кольцо (как мы выяснили, устойчивый знак антиоси), одновременно становясь Радужным, утрачивая естественную цельность белого цвета, затем Гэндальф ломает его посох (посох как осевой знак), и Саруман становится лишенным цвета.

В этом смысле показательно, что Саруман побежден именно Фангорном, старейшим из Пастырей Древ, фактически — одушевленным Мировым Древом. Так же и в Шире полное восстановление страны после власти Сарумана маркируется появлением нового Мирового Древа — мэллорна.