Мифриловый крест
Шрифт:
– Ни в чем?
– Ни в чем.
– А если отказать, то что будет?
Татьяна изобразила искреннее удивление.
– Не знаю… а зачем? Владыка дурного не попросит.
– Ты что, не понимаешь? Ему нужен был от меня только крест. Теперь он получил, что хотел, и от меня можно спокойно избавиться.
– Зря ты так говоришь, - обиженно проговорила Татьяна, - никто не хочет от тебя избавляться. С тех пор, как ты прошел через ворота монастыря, ты один из нас.
– Но я не прошел рукоположение!
– И не пройдешь, если будешь ерепенитmся! Гнев не к лицу служителю господа.
– Я не служу господу.
–
– Да иди ты! Где мой крест?
– Я уже сказала, в лаборатории.
– Как туда пройти?
– Туда нельзя входить без особого разрешения. Тебе надо обратиться к владыке… только ты покушай вначале.
Я покушал и немного успокоился. Татьяна попыталась соблазнить меня на продолжение вчерашнего, но настроение было не то. А потом я переоделся в коричневую рясу послушника и направился на аудиенцию к владыке.
4.
Сестра Анфиса, секретарша Дмитрия, сообщила, что владыка меня вызовет. Она сидела за столом, откинувшись на спинку кресла и сверкая голыми коленками из-под мини-юбки, и увлеченно занималась полировкой ногтей. Если не знать, что мы в монастыре, и не скажешь, что она - монахиня.
В приемной владыки я был единственным посетителем, а сама приемная не производила впечатление, что за дверью, ведущей в кабинет, обитает большой босс. Но все относились к Дмитрию с таким почтением, что у меня не возникало сомнений в том, что он все-таки является большим боссом. Наверное, все дело в специфике его деятельности. Вряд ли в моем родном мире перед кабинетом какого-нибудь полковника ФСБ сидит длинная очередь желающих настучать на ближнего своего.
Вместо журналов на столике рядом с креслами для посетителей лежал почти новый томик библии. Вряд ли его часто открывали. От скуки я открыл книгу и попытался погрузиться в чтение, но безуспешно. Во-первых, в этом мире не было реформы правописания, а текст, изобилующий ятями, фитами и твердыми знаками, читать не слишком удобно. А во-вторых, церковные тексты, даже написанные привычным русским языком легкочитаемостью не отличаются. Сюда бы какого-нибудь Пехова, или Донцову на худой конец…
Я проторчал в приемной почти час и только после этого владыка соизволил меня принять.
– Как дела, Сергей?
– спросил Дмитрий, вылезая из-за заваленного бумагами стола, дабы радушно поприветствовать меня.
– Как Татьяна? Понравилась?
– Где крест?
– я решил сразу взять быка за рога.
– Разве она не сказала?
– деланно удивился Дмитрий.
– В лаборатории.
– Она сказала. Зачем ты приказал забрать его?
– Это очень сильный амулет, притом основанный на совершенно новых принципах. Его просто необходимо исследовать, это наверняка позволит получить потрясающие результаты…
– Все это замечательно, - перебил я Дмитрия, - но зачем было забирать его тайно, по-воровски?
Дмитрий ехидно ухмыльнулся.
– Ты ошибаешься, Сергей, - сказал он, - это не по-воровски. Нельзя украсть то, что тебе и так принадлежит.
– Он тебе не принадлежит!
– Ты не знаешь наших законов, Сергей. Все сущее принадлежит господу.
– А причем тут ты?
– Я вхожу в число приближенных слуг господа. Я имею право распоряжаться всем, находящимся в этих стенах,
в тех пределах, в каких это не противоречит волеизъявлению других приближенных слуг.– Мной ты тоже имеешь право распоряжаться?
– Ты понял.
– И какую же участь ты мне приготовил? Посадишь в тюрьму?
– В этом нет необходимости. Тебе понравилась келья? Татьяна? Чего молчишь?
Я состроил неопределенную гримасу.
– Будем считать, что понравилась, - констатировал Дмитрий.
– Не волнуйся, Сергей, через некоторое время ты получишь свой крест обратно. Я подозреваю, что он прошел индивидуальную настройку, а это значит, что в твоих руках он будет эффективнее, чем в чьих-либо еще. Пока еще рано о чем-то говорить определенно, исследования только-только начались… в общем, пока отдыхай и наслаждайся жизнью. Да, совсем забыл! Ты крещен?
– Да.
– Замечательно. Тогда рукоположение проведем прямо сейчас. Становись на колени.
– Зачем?
– Такова форма обряда.
– Какого обряда?
– Рукоположения. Ты встаешь на колени, я возлагаю руки тебе на голову, произношу священную формулу и ты становишься одним из нас.
– Охранников веры?
– Нет, - Дмитрий улыбнулся, - всего лишь одним из священников. Вступление в ночной дозор не требует специальных обрядов.
– Какой еще ночной дозор?
– Ночной дозор суть оплот и защита светлых сил в вечной борьбе с врагом рода человечества, его приспешниками и пособниками, вольными и невольными, умышленными и неумышленными, смущенными и смущающими, соблазненными и соблазняющими. Таково официальное определение.
– А почему ночной дозор?
– Что почему?
– Почему так называется?
– Так принято. Традиция связывает Сатану с тьмой, принято считать, что силы зла активизируются ночью, соответственно, дозор как бы вглядывается в ночь, где прячутся враги веры и человечества.
– Это на самом деле так?
– Нет, конечно! Солнечного света боятся только вампиры, но этот эффект вызывается не физиологическими причинами, а психологическими. Мы ставили опыты…
– Вампиры на самом деле бывают?
– Бывают. А также оборотни, живые мертвецы, адские гончие, русалки и горгоны. Другие твари в диком виде практически не встречаются.
– А не в диком?
– Сильный колдун может сотворить или призвать и более мощную тварь, но такие сильные колдуны очень редки. Так, единичные случаи. Кроме того, дракон или повелитель демонов слишком заметны и быстро привлекают внимание дозора.
– Ночной дозор - это управление охраны веры?
– Не только. В дозор еще входят управление карающей молитвы, управление священного знания и управление познания благодати. Это… как бы сказать… такая большая силовая структура.
– Совет безопасности?
– Да, вот именно! Хорошие слова - совет безопасности, надо запомнить. Но мы отвлеклись, давай, вставай на колени, тебе надо стать священником.
– Зачем?
– Чтобы мои коллеги не отрубили тебе голову, уличив в запретных знаниях. Грамотой владеешь?
– Владею.
– Значит - преступник. Ладно, хватит маяться дурью!
Я встал на колени, владыка Дмитрий возложил руки на мою голову и примерно минуту говорил по-церковнославянски.
– Встань, брат!
– провозгласил он, закончив говорить, я встал и мы троекратно поцеловались. Это напомнило мне Брежнева.