Мифы и факты русской истории. От лихолетья Cмуты до империи Петра

Михаил Скопин и Василий Шуйский глазами современников. Мнение современников о Шуйском разноречиво. Русские авторы, писавшие в период избрания его на царство, его восхваляют. Таковы «Сказание о Гришке Отрепьеве» и повести «Како отомсти...» и «Како восхити...». Современники, писавшие после «сведения» Василия с престола, не столь однозначны. Его превозносят в «Повести 1626 г.», в «Повести о победах...» и в «Рукописи Филарета». В «Пискаревском летописце» осуждают его свержение. В «Сказании» Палицына и в «Новом летописце» высказывается мнение, что незаконным было избрание Василия царем, но сведение его с царства есть измена. Воцарение Василия осуждается в «Хронографе 1617 года», во «Времен-пике» Тимофеева и в «Летописной книге» Шаховского. Тимофеев и Шаховской обвиняют царя Василия в убийстве Скопина-Шуйского. Из иностранцев нет ни одного, кому бы нравился царь Василий, а Маржерет и Буссов его ненавидели. Оба сожалеют, что «император Дмитрий» проявил великодушие и отменил казнь Шуйского.

Внешний облик царя Василия никому не нравился. Иван Катырев-Ростовский пишет: «Царь Василей возрастом [ростом] мал, образом же нелепым [лицом некрасив], очи подслепы имея; книжному поучению доволен и в разсуждении ума зело смыслен; скуп вельми и неподатлив; ко единым же к тем тщание имея, которые во уши ему ложное на люди шептаху, он же сих веселым лицем восприимаще и в сладость их послушати желаше; и к волхвованию прилежаше, и о воех своих не радяше». С.М. Соловьёв, собрав сообщения современников, дает следующее описание внешности Шуйского: «Это был седой старик, не очень высокого роста, круглолицый, с длинным и немного горбатым носом, большим ртом, большою бородою; смотрел он исподлобия и сурово».

О Михаиле Скопине тепло отзываются как русские, так и иностранцы. Смоленский дворянин, сражавшийся под началом князя Михаила, превозносит его: «Государев воевода князь Михаил о Васильевич благочестив и многомыслен, и доброумен, и разсуден, и многою мудростию от бога одарен к ратному делу, стройством и храбростию и красотою, приветом и милостию ко всем сияя».Князя почитали и противники. Вот что пишет лучший полководец Речи Посполитой, гетман Жолкевский: «Сей Шуйский-Скопин хотя был молод, ибо ему было не более двадцати двух лет, но, как говорят люди, которые его знали, был наделен отличными дарованиями души и тела, великим разумом не по летам, не имел недостатка в мужественном духе и был прекрасной наружности».

Повести и песни XVII—XVIII вв. о Василии Шуйском и Михаиле Скопине. Народ сохранил в памяти последних Рюриковичей. Еще в XIX в. крестьяне Зарайского уезда Рязанской губернии (ныне Московская область) пели песню о сведении с престола царя Василия Ивановича злыми боярами. В песне поется, как сходился московский народ на площадь Красную; зазвонили там в колокольне в большой колокол; ой, что-то, братцы, у нас деется, чудо какое совершается:

Уж не злые бояре взбунтовалися? Уж не злые ли собаки повзбесилися? Уж ли жив ли наш православный царь, Православный царь, Василий Иванович? Уж и что, братцы во дворце его не видно, Что косящеты окошечки все завешаны? Как и взговорит в народе добрый молодец: «Ох вы, братцы, вы не знаете беды-горести, Что царя нашего Василия злые бояре погубили, Злые собаки погубили, во Сибирь его послали».

 Как видим, народ запомнил Василия Шуйского в традиционной парадигме доброго царя и злых бояр. Новшеством является ссылка царя в Сибирь — идея, появившаяся в XVIII в., когда Сибирь стала местом ссылки опальных вельмож — от Меншикова до Долгоруковых.

Несравненно большее место в творчестве XVII—XVIII вв. занимает Скопин. Ему посвящены повести: «О рождении воеводы князя Михаила Васильевича Шуйского Скопина» (ок. 1620), ««Писание о преставлении и о погребении князя Михаила Васильевича Шуйского, рекомого Скопиным» (ок. 1612) и часть «Повести о победах Московского государства» (ок. 1625). Первая повесть рассказывает о рождении князя Михаила, «быстроте разума», данного ему Богом для учения книжного, женитьбе «по совету родительнице своея матушки», походах, смерти и битве при Клушино. «Писание о преставлении...» близко по теме к рассказу о смерти Скопина в «Повести о победах...». В них рассказывается об отравлении на пиру князя Михаила, его мучениях, смерти, погребении. О Скопине скорбит народ, русское и иноземное воинство, плачут мать, жена, царь Василий. Оба произведения самостоятельны: если в «Писании» Скопина отравила жена Дмитрия Шуйского «кума подкрестная» Марья [69] , то в «Повести» автор дипломатично пишет о безымянных боярах. Различны и формы изложения. «Писание» фольклорно, в нем сохраняются былинные черты народной, возможно старейшей, песни о князе Михаиле:

69

Жену Дмитрия Шуйского звали Екатерина, ее сестра Мария была женой Бориса Годунова.

«Злодеянница та Марья, кума подкрестная, || подносила чару куму подкрестному, || била челом, здоровала... || И в той чаре уготовано питие смертное. || Князь Михайло Васильевич выпивает чару до суха, || а не ведает, что злое питие лютое смертное. || И не в долг час у князя Михаила во утробе возмутилося, || не допировал пиру почестного, | поехал к своей матушке... | очи у него ярко возмутилися, | лице у него кровию знаменуется, || власы, на главе стоя, колеблются, Восплакалася мати родимая, || в слезах говорит слово жалостно: || "... И сколько я тобе, чадо, во Олександрову слободу приказывала: || не езди во град Москву. || Что лихи в Москве звери лютые, || пышат ядом змииным, изменничьим"».

Пастор Ричард Джемс, посетивший Россию в 1619 г., записал песню о Скопине. В ней описывается горе москвичей, узнавших о его смерти: «А росилачютца гости москвичи: || "А тепере наши головы загибли"». Зато бояре «межу собой» «усмехнулися»:

Высоко сокол поднялся

И о сыру матеру землю ушибся.

Из песен о Скопине, записанных в XVIII в., самая полная и ранняя вошла в сборник Кирши Данилова. В ней поется, как царство Московское Литва облегла с четырех сторон, с ней «сорочина долгополая», «черкасы петигорские», калмыки с татарами и «со башкирцами», «чукши со люторами» [70] . Но Скопин-князь Михаила Васильевич, правитель царства Московского, «обережатель миру крещёному и всей нашей земли светорусския», как белый кречет выпорхнул. Из Нова-города он посылал «ярлыки скоропищеты» «ко свицкому королю Карлосу», просил о помощи в залог за три города. «Честны король, честны Карлусы», послал сорок тысяч [71] «ратнова люда учёного». Войско выступило после заутрени. В восточную сторону пошли — вырубили чудь белоглазую и «сорочину долгополую», в полуденную — «ирекротили черкас петигорскиех», на северную — «прирубили калмык с башкирцами», а на западную пошли — «прирубили чукши с олюторами».

70

Сорочина долгополая — сарацины (из былин), черкасы петигорские — украинцы, чукши — чукчи, (о)люторы — алюторцы, коряки, чудь белоглазая — финские народы Русского Севера (из былин).

71

Карл послал не больше 12 тыс. воинов.

В Москве пируют, славят Скопина. На крестинах у князя Воротынского Скопин кумом был, а кумой — дочь Малютина. На пиру все расхвастались, похвалился и Скопин, что очистил царство Московское и «от старого до малова» все поют ему славу. Тут бояре из зависти подсыпали «зелья лютова» в стакан меда и подали дочке Малюты. Она, зная, что зелье подсыпано, подает стакан Скопину:

Примает Скопин, не отпирается, Он выпил стокан меду сладкова, А сам говорил таково слово, Услышел во утробе неловко добре; А и ты съела меня, кума крестовая, Молютина дочи Скурлатова! А зазнаючи мне со зельем стокан подала, Съела ты мене, змея подколодная!» Он к вечеру, Скопин, и преставился.

Другие версии песни записаны в конце XVIII — XIX в. на Севере, в Сибири и Поволжье. Песня претерпела чрезвычайные изменения. В олонецкой песне Скопин освобождает Москву от Литвы с помощью боярина Никиты Романовича. В якутской — Скопин из князя превратился в купца. В симбирской песне гибнет не Скопин, а злодейка кума. В архангельских песнях Скопин окончательно приобретает былинные черты, становясь киевским богатырем князя Владимира. Сохраняется его похвальба на пиру: в одной песне он хвалится, что пленил Малюту-короля и потешился с его дочками, в другой, что Малюту брал в услужение, а дочек «во служаноцьки». Он гибнет от яда, но Малютину дочь постигает кара. Есть песня, где престарелая мать Скопина, не найдя управы у Владимира, выдернула сырой дуб и уколотила им отравительницу. Потом, подстрелив чёрного ворона, она получила от ворона белого живую воду и воскресила сына. В другой песне мать предстает «паленицей преудалой». Узнав о смерти сына, она снаряжает коня, находит отравительницу и с ней расправляется.

Василий Шуйский в истории и литературе XIX в. Н.М. Карамзин своей «Историей» положил начало представлениям образованных людей XIX в. о Василии Шуйском и Михаиле Скопине. Карамзин представляет Василия взвешенно. Он порицает его за ложь в сокрытии убиения царевича Дмитрия, восхваляет за мужество перед самозванцем и мягко осуждает за властолюбие и нарушение законов при избрании в цари. Карамзин пишет о разумном правлении царя Василия, его твердости в преодолении препятствий неодолимых и его неудачливости. Историк не сомневается, что Скопина отравила Екатерина, жена Дмитрия Шуйского, но Василия не обвиняет. Зато в своем падении царь Василий проявил истинное величие и прошел через унижения и страдания с гордо поднятой головой.

Менее снисходителен к Шуйскому Пушкин. В «Борисе Годунове» Шуйский умен, лицемерен, лжив, беспринципен и тайно властолюбив. Перед избранием Бориса Шуйский предлагает Воротынскому «народ искусно волновать» против Годунова. После избрания Бориса царем Шуйский оборачивает эти слова в заслугу:

Воротынский. Когда народ ходил в Девичье поле Ты говорил — Шуйский. Теперь не время помнить, Советую порой и забывать. А впрочем я злословием притворным Тогда желал тебя лишь испытать, Верней узнать твой тайный образ мыслей; Но вот — народ приветствует царя — Отсутствие мое заметить могут — Иду за ним.