Мифы о 1945 годе

Тем не менее, я могу однозначно утверждать, что упрёки Рузвельта относительно недобросовестности информаторов Сталина, высказанные в очередном послании Рузвельта Сталину от 5 апреля, касаются не информации о переговорах в Берне (как это подано у Семёнова), а информации относительно переброски немецких войск из Италии на советско-германский фронт. Рузвельт действительно писал в конце своего послания от 5 апреля:

«Откровенно говоря, я не могу не чувствовать крайнего негодования в отношении Ваших информаторов, кто бы они ни были, в связи с таким гнусным, неправильным описанием моих действий или действий моих доверенных подчинённых».

Но он имел в виду заявления Сталина о переброске войск из Италии, и я не исключаю, что лично Рузвельт был искренен в своём негодовании, однако Сталин и его информаторы были здесь ни при чём. Рузвельту осталось жить всего ничего — вскоре его уберутпо причине исчерпания его полезности для Золотой космополитической элиты мира. И шашни с немцами велись, скорее всего, действительно за спиной Рузвельта. А информаторами Сталина, видимо, были швейцарские информаторы типа Рудольфа Ресслера — «Люци», но отнюдь не «семёновский» Штирлиц.

Это о них Сталин писал Рузвельту в ответе от 7 апреля 1945 года:

«Что касается моих информаторов, то, уверяю Вас, это очень честные и скромные люди, которые выполняют свои обязанности аккуратно и не имеют намерения оскорбить кого-либо. Эти люди многократно проверены нами наделе».

Далее Сталин приводил пример явной дезинформации о передислокации немецких войск, полученной советским Генштабом от генерала Маршалла. Союзники указывали одно направление удара немцев, а реально они ударили в районе озера Балатон — я об этой коллизии уже говорил и ещё раз напомню, что Сталин писал Рузвельту 7 апреля 1945 года о том, что командующему 3-м Украинским фронтом маршалу Толбухину удалось избегнуть катастрофы и разбить немцев наголову в районе озера Балатон в том числе благодаря разведывательной информации информаторов Сталина.

«Таким образом, — писал по этому поводу Сталин, — я имел случай ещё раз убедиться в аккуратности и осведомлённости советских информаторов».

Последняя точка в «бернском инциденте» была поставлена практически одновременно со смертью Рузвельта.

13 апреля 1945 года Сталин получил последнее послание президента, где тот писал:

«Благодарю Вас за искреннее пояснение советской точки зрения в отношении бернского инцидента, который, как сейчас представляется, поблёк и отошёл в прошлое, не принеся какой-либо пользы.

Во всяком случае не должно быть взаимного недоверия, и незначительные (угу! — С.К.)недоразумения такого характера не должны возникать в будущем. Я уверен, что когда наши армии установят контакт в Германии и объединятся в полностью координированном наступлении, нацистские армии распадутся».

И в тот же день, 13 апреля, Сталин направил новому президенту США Гарри Трумэну соболезнование «по случаю безвременной кончины Президента Рузвельта».

«Юстасы» сделали своё дело, «Юстасов» можно было убирать. А бернский инцидент к середине апреля 1945 года действительно поблёк и отошёл в прошлое — со дня на день ожидалось начало штурма Берлина силами трёх русских фронтов.

Этот инцидент отошёл в прошлое, однако, вопреки уверениям Рузвельта, он принёс уже ту пользу, что сегодня этот инцидент при внимательном его анализе хорошо высвечивает честность и благородство Сталина и мелкое интриганство по отношению к русскому союзнику англосаксов.

И эта реальная история «семнадцати мгновений весны» в марте — апреле 1945 года как минимум не менее интересна и поучительна, чем выдуманная Юлианом Семёновым история Максима Максимовича Штирлица, «Юстаса» и штандартенфюрера СС.

О «честных» поляках, о «добрых» поляках, о «благодарных» поляках и немного — о «смелых» и «добрых» чехах

На тему о «честности», «доброте» и «благородстве» поляков я уже говорил и ещё скажу. При этом я ни перед кем не собираюсь извиняться за жёсткость выражений при оценке не кого-то из поляков, а всей нации в целом. Однако не ради реверансов, а ради точности сообщу, что помню о новаторстве Коперника, считаю Шопена одним из величайших композиторов мира, зачитывался и зачитываюсь Трилогией Сенкевича (хотя и помню, как он недостойно «зажилил» и не опубликовал ответы Горького на свою анкету в период Первой мировой войны) и фантастикой Лема, по сей день очарован талантом и красотой Беаты Тышкевич, Барбары Брыльской и Полы Раксы и могу сразу же после очередного просмотра тут же начать вновь смотреть как «Четырёх танкистов и собаку», так и неувядающий сериал «Ставка больше, чем жизнь» с капитаном Клоссом в исполнении обаятельного Станислава Микульского.

Предупрежу также читателя, что не намерен — после того как скажу об этом несколько слов сейчас — касаться в своей книге «проблемы Катыни». Эта «проблема» может существовать или в очень неосведомлённых, или в очень глупых, или в очень подлых мозгах по причине полной её надуманности — если иметь в виду, конечно, не расстрел поляков немцами в 1941 году, а ту «пустышку», которую специальный посланник «президента» «Россиянин» Р.Пихоя, председатель комитета по делам архивов, вручил в октябре 1992 года Леху Валенсе.

Речь — о «выписке» из «протокола» «заседания Политбюро ЦК ВКП(б)» якобы от 5 марта 1940 года № 13.

Авторы этой стряпнине смогли удержаться от употребления знаковой даты «5 марта» (день смерти Сталина) и от знакового номера «протокола», но это — мелочи. Что же касается существа «проблемы», то его подробно проанализировал Юрий Мухин в своих «Катынском детективе» и «Антироссийской подлости». Кроме того горячо рекомендую заинтересованному читателю блестящую, наполненную конкретной информацией книгу Владислава Николаевича Шведа «Тайна Катыни» (М.: Алгоритм, 2007.— 544 с.).

Итак, с Катынью всё, и теперь — о «честных» поляках, о «добрых» поляках и о «благодарных» поляках.

Немного, совсем немного! Ведь если я увлекусь, то мне придётся отставить в сторону работу над этой книгой и написать другую, что в планы мои не входит.

Хотя и жаль.

В качестве предварительной «информации к размышлению» приведу некоторые сведения из доклада наркома внутренних дел СССР Л.П. Берии председателю ГКО И.В. Сталину от 14 марта 1942 года о формировании и морально-политическом состоянии польской армии Андерса, создававшейся в СССР.

Впрочем, вначале — о той армии. После краха прогнившей буржуазной Польши в 1939 году на территории СССР было интернировано много польских граждан, включая военнослужащих. С началом нашей войны между лондонским эмигрантским правительством и правительством СССР было заключено соглашение от 30 июля 1941 года, восстанавливающее советско-польские дипломатические отношения. Оно и заложило правовую базу для формирования польской армии на территории Советского Союза.

6 августа 1941 года командующим армией был назначен генерал Владислав Андерс, из семьи прибалтийских помещиков, окончивший в Петербурге Пажеский корпус, бывший офицер вначале царской армии, затем — польского корпуса Довбор-Мусницкого, германской армии и, наконец, уже польской армии.

К 1 марта 1942 года в армии находилось 3090 офицеров, 16 202 подофицера и 40 708 солдат, всего — примерно 60 тысяч человек. Однако на германский фронт они не рвались. Напротив, уже в ноябре 1941 года тогдашний польский премьер Сикорский в ходе своего визита в Москву завёл разговоры о выводе армии Андерса в Иран — в распоряжение английского командования на Ближнем Востоке. Понятно, что инициатива исходила от Англии — она всегда была склонна воевать чужими руками.

Сталин тогда сказал Сикорскому без обиняков: «Если поляки не хотят здесь воевать, то пусть прямо и скажут: да или нет… Я знаю: где войско формируется, там оно и остаётся… Обойдёмся без вас. Можем всех отдать. Сами справимся. Отвоюем Польшу и тогда вам её отдадим. Но что на это люди скажут…»