Мифы Первой мировой

КАДРЫ РЕШАЮТ ВСЕ

Перед началом войны стратеги Антанты возлагали немалые надежды на «паровой ка­ток» русской армии, крупнейшей уже в мирное время. Казалось бы, страна с населе­нием в 164 млн человек (к 1914 г.) могла без особого напряжения выставить и со­держать армию любой потребной численности.

Однако, по переписи 1897 г. свыше четверти населения составляли… дети моложе 10 лет, примерно та же тенденция сохранилась к началу войны. Слабая механизация сельского хозяйства, транспорта на огромных расстояниях требовали гораздо больше рабочих рук, чем в других странах. Накладывала ограничения и специфика комплек­тования армии.

Старшие офицеры от командира полка до командира корпуса практически не повыша­ли подготовку. Например, начальники дивизий, командиры бригад, начальники штабов корпусов и дивизий командировались на армейские полигоны один раз в четыре года на три недели.

По мнению А. П. Будберга, благодаря отбору мирного времени, было сравнительно мало начальников, способных принимать на себя ответственность и рисковать, если того требовала обстановка и интересы дела. В результате, несмотря на временами блестящие тактические успехи, стратегических достижений не было.

К началу войны в некоторых пехотных частях, несмотря на общий дефицит кадров сравнительно с европейскими армиями, после мобилизации имелся даже некоторый переизбыток унтер–офицеров, шедших рядовыми. Например, в Семеновском полку на каждую роту приходилось 20—30 таких «липших» унтер–офицеров. Роты шли в первый бой, имея по штату военного времени 3—4 офицера, по 2—3 подпрапорщика, по 30—40 унтер–офицеров и ефрейторов. В батальонах было 14—16 офицеров. В гвардии ротами командовали капитаны или штабс–капитаны, а батальонами — полковники, так как в гвардии чина подполковника не было. Полками командовали генерал–майоры, некоторые из них входили в Свиту Его Императорского Величества.

Вместо того чтобы оставить «излишних» унтер–офицеров в запасном батальоне для замены выбывавших в боях, как учителей новобранцев и ратников, их поставили в строй простыми рядовыми. Участник августовских боев в Восточной Пруссии писал: « Душа радовалась, глядя на наших; несмотря на то, что все поле между Допененом и Платеном бороздили снаряды, наши шли, как на маневрах; почти не ложились и не окапывались; чувствовался могучий порыв и богатырский дух; была уверенность, что мы снесем врага». И против австрийцев, «полные энтузиазма первого боя и желания поддержать свою вековую боевую славу, наши солдаты шли вперед на смерть во весь рост, имея офицеров впереди». К чему приводили атаки, когда войска «не ложились и не окапывались», хорошо известно из предыдущих глав. В результате лучшие кадры офицеров и унтер–офицеров выбивались в первых же боях, а заменить их было уже некем. Больше того, с объявлением мобилизации Николаевская Академия Генерального Штаба была закрыта и весь ее состав распущен по действующим частям армии. Итог — появившийся вскоре недостаток опытных офицеров Генерального штаба на должности начальников штабов дивизий.

Да, ночью 8—9 сентября 1914 г. Московский полк (без двух рот) внезапной штыко­вой атакой уничтожил немецкое боевое охранение, а затем и артиллерийскую прислу­гу, было захвачено 28 германских орудий, из них шесть 150–мм гаубиц. 4–я гер­манская ландверная дивизия, понеся крупные потери, начала в беспорядке отходить на запад. Эта победа была достигнута при грамотной разведке и широкой инициативе (чем на стратегическом уровне похвастаться удавалось редко), к тому же против второсортных войск.

Гораздо чаще атаки, даже ночные, заканчивались так (Попов): « Взвившаяся ракета освещает влево от меня картину: кучка Борисоглебцев, человек в 50, в нереши­тельности остановилась у бруствера немецкого окопа. Вдруг кто-то с криком «ура» бросился вперед. Все сделали поступательное движение и пали, скошенные пулемет­ным огнем. Выдержка немцев была изумительна. Я оглянулся назад и, к ужасу своему, заметил, что со мной всего один человек — старший унтер–офицер Метанидзе. Нигде, ни вправо, ни влево, ни сзади никого не было — все лежало. Конечно, это не означало того, что все были убиты или ранены; суверенностью могу сказать, что большинство залегли из страха, что всегда и бывает при ночных атаках, когда ротному начальству не видны все люди и малодушные, пользуясь тем­нотой, залегают, думая этим спастись. Теперь и мне ничего не оставалось, как лечь… Рота моя потеряла из 190 человек 130убитыми и ранеными; 60 человек уце­лели, причем один из них, будучи ранен в голову осколком снаряда, не покинул строя».

Другой бой, другое описание, но тот же результат (Зайцов): « И все же, люди вы­полнили в эту ночь свой долг и беззаветно вышли из окопов на почти верную смерть. Такой доблестной, спаянной роты я уже более за всю войну не встречал. Не только был жив дух подготовки мирного времени, но и запасные, влитые в роту при мобилизации, за 2 месяца пребывания в ее рядах, успели слиться с ротой, впитать ее дух и дисциплину. Когда, на следующий день, подсчитали потери обеих рот, то убитыми и ранеными оказалось что-то около 80 %. При такой пропорции потерь сколько же могло остаться в ячейках и не пойти в бой? Разве что единицы!.. Все поле, в пределах видимости, покрыто лежащими людьми, стоящих же, насколько видит глаз — никого нет… И в это мгновение спасительный удар, как бы палкой по пле­чу, прервал ход мыслей и разрешил казалось бы неразрешимый вопрос». При этом от­ход австрийских войск, как оказалось утром, был предрешен и без ночных лобовых атак с отсутствием артподготовки — неудачей их соседней дивизии.

В октябре полк офицерской стрелковой школы за несколько часов теряет 235 чело­век. Всего 2–я армия, вынесшая основную тяжесть боев под Варшавой, потеряла по­рядка 35 000 человек, из них 16 500 — убитыми и пропавшими без вести, 49 пулеметов и 39 орудий, еще 17 орудий было повреждено. Отступившая немецкая группа Макензена (без австро–венгров) — примерно 7000—8000, человек из них 1000 убитыми и 1500 пропавшими без вести, 2 пулемета и не менее 10 орудий разбитыми и поврежденными. В плен попали всего 200 немецких солдат, из них 31 тяжелораненый.

Гвардия, используемая преимущественно «для затыкания дыр», только за пять ме­сяцев войны потеряла до 70 % солдат и унтер–офицеров и около 27 % офицеров. Например, из 76 офицеров лейб–гвардии Финляндского полка, выступивших на фронт, в сентябрьских боях погибли 18 и 53 были ранены. Таким образом, полк за несколько недель войны лишился свыше 90 % своего командного состава. Московский полк, потерявший свыше 2500 солдат и унтер–офицеров, был сведен в батальон — 750 солдат при 6 офицерах.

26 ноября Гренадерская артиллерийская бригада расходует на отбитие немецких атак двойной боекомплект, вечером получается распоряжение, что артиллерия до ян­варя снарядов не получит вследствие их полного израсходования. Дальнейшие атаки отбиваются пехотой. В результате боев 22—29 ноября лейб–гренадерский Эриванский полк, потерявший 2500 человек выбывшими из строя, сводится в две роты. Остальные полки II Кавказского корпуса — Мингрельский, Грузинский и Потийский, несут еще большие потери и сведены в одну роту каждый. 8 декабря при отбитии немецкой переправы через реку Бзуру рота эриванцев, вместе с тифлисцами и мипгрсльцами приданная Борисоглебскому полку, потеряла 130 человек убитыми и ранеными из 190. Вероятно, и потери других частей были значительными. 2 и З марта 1915 г. полк снова теряет 5 офицеров и до 1500 убитыми и ранеными.

А второочередные части не могли качественно компенсировать такие потери — в довоенное время туда направлялись худшие командиры, а задачи им ставились нарав­не с первоочередными.

Уже в сентябре войска жалуются на получение из запасных батальонов, не имевших ни обучающих кадров, ни помещений, ни оружия, совершенно необученных людей. В статье П. Симанского отмечалось: « Кадр второочередных дивизий был очень слаб. Во всех полках, например, среди командиров батальонов был назначен только один штаб–офицер… Словом, командир 61–й пех. дивизии не успел оглянуться, как ура­ганом боев был унесен весь почти офицерский кадровый состав, оставив командира дивизии с «зеленой» молодежью».

По выражению Д. Ходнева, «вот и вышло то, что вскоре ротами командовали подпо­ручики или прапорщики, часто не имея у себя ни одного младшего офицера, ни одно­го подпрапорщика и очень мало унтер–офицеров, да и то «скороспелого» образца». То же отмечал в дневнике Снесарев: « В Перекопском полку при выступлении было около 90 унтер–офицеров на роту; все они легли зря, а потом — на 250[солдат] два унтер–офицера, еще позднее — ни одного. То же и с офицерами… отсутствие организационной предусмотрительности лишило нас в первые же два месяца всякого запаса офицеров и унтер–офицеров». Уже в январе 1915 г. молодых подпоручиков стали считать опытными.