Михаил Булгаков. Три женщины Мастера

Ответ большевиков: «Прохвосты и слизняки. Молчите, голубчики. Не надейтесь по-пустому. Вы, вонзившие когти в тело своего народа, о котором теперь ласково поете, вы не дождетесь прощения. Цвет казачества – в рядах Красной Армии, под руководством Тухачевского, Уборевича, Жлобы – беспощадно уничтожит вас и ваших соратников».

Тася разволновалась, прочитав в одном из последних номеров «Кавказской газеты» рассказ ее сотрудника из серии «На Красном Дону», где автор с инициалами М. Б. рассказывает, что в совдеповских лазаретах не кормят и не лечат не успевших эвакуироваться добровольцев и те умирают в муках от голода и гниющих ран. Хотя лазареты, подчиненные Красному Кресту, обязаны лечить даже врагов.

В сердце Таси нарастает тревога, которую она не в силах ни унять, ни заглушить. Она однажды выпила лишнего, чтобы снять напряжение, но и это не помогло. «Придется нам с Мишей уезжать с его частью, – думает она, понимая, сколько боли испытает Михаил, оставляя на родине мать и сестер. Он пообещал матери как старший сын нести ответственность за благополучие семьи. – Где сейчас Ваня? А Николка? Варвара Михайловна случайно встретилась с ним в поезде для раненых, с больным, но шедшим на выздоровление. Пусть удача сопутствует им, любимой Мишиной сестре Наде, удивительно благородной девушке, у которой доброта и сострадание к людям поселены на лице и в глазах, пусть горечи войны обойдут всех родных стороной и как можно дальше от них».

Тасю пугала непримиримость враждующих, хотя и со стороны большевиков, а больше со стороны добровольцев раздавались разумные голоса о том, что «примирение классов неизбежно. Гражданская война прекратится тогда, когда борьба классов уступит место согласию между классами, ибо при борьбе классов чувствующие себя обиженными прибегают к насилию и грабежам. По закону генерала Деникина по земельному вопросу помещичьи земли даже против желания собственников оставляются в пользовании крестьян, захвативших их во времена большевиков. Плата за них помещику не должна превышать одной пятой среднего урожая. Нельзя говорить о немедленной и безвозвратной передаче земли крестьянам как о решении земельного вопроса. Так поступали большевики. Однако они столкнулись с малой рентабельностью пошедших за ними лодырей и малоимущих крестьян, стали объединять их в коммуны, то есть восстанавливать своеобразные помещичьи хозяйства, но далекие по богатству и возможностям от прежних».

До Таси доходили совсем страшные сообщения: «Мобилизованные большевиками крестьяне штемпелюются особым красным клеймом на левой руке. Операция проводится в пять минут по способу механической татуировки. Аппарат изобретен неким Рагулой Лахоцким, который получил за него премию в 50 тыс. рублей. Клеймо представляет круг, в котором изображены те же знаки, что и на кокарде красноармейца. Цель клейма – помешать переходу мобилизованных к белым».

Миша сказал, что таким образом обычно поступали со скотом, чтобы отличить животных одного стада от другого.

– Ничего, – сказал он, – я врач, я никогда не убивал людей, но Белое движение еще не исчерпало себя. Я верю в генерала Мамонтова. Кстати, Бухарин признался в том, что Деникин представляет серьезную угрозу для Совдепии. Помощь Белой армии идет со всех сторон. Московские купцы ассигновали миллион рублей тому, кто при ликвидации советской власти первым войдет в Москву.

24 сентября 1919 года из Новороссийска был отправлен в Америку пароход Добровольческого флота «Владимир», груженный табаком и шерстью. В середине августа пароход благополучно вернулся в Новороссийск, доставив несколько сот тысяч снарядов, винтовок, обмундирование, паровозы, вагоны. В Америке полная неосведомленность о делах в России. Большинство американцев даже не знают, кто такие Деникин и Колчак. На пароходе находился митрополит Платон со специальной миссией от Деникина. Он был принят президентом Вильсоном, а затем выступал в сенате с речью о героической борьбе Добровольческой и казачьих армий с большевиками. Речь митрополита имела большой успех и послужила предметом дебатов в американской прессе. Платон поехал по стране и в своих речах отмечал крупную роль еврейства в развитии и насаждении большевизма в России и говорил о растущем антисемитизме в белых кругах. Это вызвало в среде американского еврейства переполох. К Платону явилась делегация во главе с самыми богатыми евреями и спрашивала, что надо сделать, чтобы остановить волны антисемитизма в России. Митрополит ответил: «Прекратите поддерживать большевиков». Делегаты обещали подумать.

В юной головке Таси царило смятение. Слишком много мнений было у людей по одному и тому же вопросу, не во всем легко было разобраться. Главное – печатается Михаил. В субботу 15 февраля 1920 года начала выходить газета «Кавказ». В числе авторов были: Ю. Слезкин, Д. Цензор, Е. Венский, В. Амфитеатров, М. Булгаков. «Среди таких фамилий и мой Миша!» – восхищалась Тася. Она знала, что его опекает известный журналист Покровский – родственник по материнской линии. Булгаковеды подвергают сомнению существование этого Покровского. И совершенно зря. О нем пишет, и немало, Юрий Слезкин в повести «Столовая гора», к чему мы еще вернемся. Даже Татьяне Николаевне отказывает память, особенно в части разоблачений книги Девлета Гиреева. «Все, что пишет Гиреев, – ерунда. У Булгакова он на Кавказе тьму родственников нашел. Покровский какой-то… Письмо Покровского, как он Булгакова за границу выманивал…» Память – странное человеческое явление, особенно со временем оно выбрасывает из своей копилки людей ненужных или неприятных. В повести Слезкина Покровский специально приезжает за Булгаковым, чтобы вывезти его за границу, но одного, без Таси. Может, поэтому он исчез из ее памяти. А он существовал – реальный и известный в литературных кругах журналист, редактор «Кавказской газеты» Николай Николаевич Покровский. В газете «Кавказ» помещена его острая и глубокая публицистическая статья под названием «Отписки»: «На отписках строилась вся жизнь России – и общественно-политическая, и экономическая, и государственная. Отписывались и гоголевские Акакии Акакиевичи, и министры, и общественные деятели, и вожди партийных и политических групп».

Михаил ходит по городу в форме врача Добровольческой армии. И хотя красные все ближе и ближе подбираются к Владикавказу, он не теряет надежды на победу Белого движения. Впрочем, как мы знаем из письма его бывшей машинистки, Тамары Тонтовны Мальсаговой, он не расставался с этой формой и после прихода красных. Другой одежды у него не было, его знали как врача Доброволии. И это давало ему право говорить: «Я – врач, я никого не убивал».

«Генерал Мамонтов – надежда Белой гвардии. Он – высокого роста, худой, по-юношески подвижный и стройный, орлиный нос, пронизывающие черные глаза, красивые седины, большие усы. В минуты удовольствия любит покрутить их обеими ладонями. Не курит, не пьет спиртные напитки. Встает рано и до поздней ночи выслушивает доклады, читает телефонограммы. К нему идут по любым делам и находят помощь, защиту. В атаках – всегда впереди. Его несколько раз ранили, под ним убивали лошадь», – пишут о нем 25 августа 1919 года «Донские ведомости», выходящие в Новочеркасске, где расположен штаб генерала. Под портретом Мамонтова, сидящего на лихом коне, можно прочитать воззвание: «Во всех советских газетах и сообщениях беспрерывно повторяется о том, что конница генерала Мамонтова, случайно прорвавшая фронт, окружена советскими войсками и гибель ее – вопрос нескольких дней. Самый главный иуда – предатель (из семьи землевладельцев. – B. C.) Лейба Бронштейн (Троцкий) называет наш поход храбростью отчаяния и повторяет басни о стальном кольце советских войск, нас окружающих. Троцкий засыпает наши части прокламациями, где говорит, что казаков обманули и завели на гибель генералы и офицеры. Казаки слишком хорошо знают, кто их обманул, видят и слышат слезы и жалобы обманутого и обобранного населения, умирающего от голода. Довольно же вам, граждане, насильно взятые в Красную Армию, слушать подлую ложь предателей. Бросайте винтовки, топите их в реках и болотах, идите по домам, портите их телеграф и железные дороги. Идите с нами, разгоняйте ваши советы и комитеты, бейте комиссаров и коммунистов и не верьте их ложным сообщениям и обещаниям. Им пришла гибель, а не нам, и они погибнут!

Командующий войсками генерал-лейтенант Мамонтов».

Тася в замешательстве – все ближе и ближе к городу доносятся пальба орудий и взрывы. А Мамонтов продолжает свои победные реляции:

«Наши дела идут блестяще, без потерь для себя. Сам Троцкий еле выскочил из-под казаков, потеряв свой поезд и постоянного спутника – любимую собаку (в вагоне-ресторане поезда Троцкого в стаканах не успел еще остыть чай, сам он и его спутники успели скрыться в ближайшем лесу. – В. С.). Шлем привет, везем родным и друзьям богатые подарки, на украшение церквей – дорогие иконы. Ждем в свои ряды отставших по разным причинам, чтобы вихрем ворваться в Москву и выгнать оттуда врагов русского народа.

25 августа. Станция Грязи. Ген. Мамонтов».

Пришел домой взволнованный Михаил:

– Красные перешли Дон! Развивают наступление на Кущевку и Краснодар! Идут ожесточенные бои…

– И здесь уже слышно, – вздыхает Тася. Михаил растерян. Только началась литературная жизнь, к которой он стремился, и снова наступает неизвестность, к тому же смертельно опасная. Редакция готовит к отъезду свой автомобиль. Булгаков спрашивает у Слезкина:

– А как будет с подписчиками? Ведь внесли деньги около двух тысяч человек!

Слезкин смеется:

– Переживут. А может, драпанут вместе с нами. Я, правда, остаюсь. У меня жена должна рожать… А в общем-то, делать здесь нечего.

Миша взволнован настолько, что не знает, как начать с Тасей разговор об отъезде. Она догадывается о его мыслях.

– Ты забыл, Миша, что я закончила восьмилетнюю гимназию. И я помню изречение Эразма Роттердамского: «Иногда побеждает не лучшая часть человечества, а большая!»

Глава пятая Революционное буйство на берегах Терека

Терек бушевал испокон веков, беря начало из источников и родников с чистейшей водой, зарождавшихся на снежных вершинах Кавказских гор, покрытых девственным снегом. Местные жители привыкли к его грозному рокоту, шуму и треску, поскольку заглушить их было невозможно. Вероятно, когда-нибудь найдутся инженеры и ученые, использующие горную буйную стихию на благо народа, но пока никто не посягнул на этот водный поток, готовый смести на своем пути любые плотины и иные более крепкие сооружения.

Тася долго не могла привыкнуть к грохоту буйного потока, особенно после плавной и широкой Волги, готовой принять в свои теплые объятия купающихся людей и даже большие пароходы. Волга покорно служила людям, а Терек был норовист и вспыльчив. Приехавшему издалека человеку было трудно уснуть от грохота воды, и ему казалось, что он за день уставал более, чем за час пребывания дома. Поначалу то же самое представлялось Тасе. Лишь на окраинах города она была освобождена от неистового буйства Терека, но порою ее тянуло к этой экзотической бурной реке, которая ее и восхищала и пугала.