Михаил Горбачёв. Жизнь до Кремля.
Шрифт:
Понятно, что не только семейство министра пользовалось таким чудесным каналом восстановления семейного бюджета. Те работники КДС, кто был в курсе событий, не устояли перед соблазном и обменяли на деньги все старье, что нашлось в доме.
Кроме того, начальник ХОЗУ МВД практиковал ещё несколько надёжных способов изъятия денег у государства. Вместе с работниками Кремлёвского Дворца съездов он «из побуждений угодничества перед Щёлоковым, злоупотребляя служебным положением, совершил хищение из кассы КДС 965 рублей» как бы на покупку венков и цветов для возложения у памятных мест. На самом деле венки и цветы были куплены из подотчётных Калинину денег, предназначенных на похороны
Брали не только деньги, но и имущество. Просто списывали его и забирали домой. К примеру, с учёта дачной службы Калинин таким образом похитил госимущества на 117 514 рублей.
В. Прибытков:
— С министром внутренних дел СССР — Николаем Анисимовичем Щёлоковым — как раз перед этим самым пленумом пришлось разбираться Черненко. И сложность этой разборки, в частности, заключалась в том, что родной брат Константина Устиновича — Николай Устинович — ходил у Щёлокова хоть и не в первых, но в заместителях: в то время он заведовал системой высшего и среднего образования в МВД СССР — всеми учебными заведениями вплоть до Академии МВД, что на Войковской, а также различными курсами, учебными пунктами и так далее…
Естественно, сложившееся положение вещей — с проворовавшимся «начальником всей милиции» — создавало для генсека Черненко немыслимые морально-этические трудности… И если Брежнев не мог (или не хотел) наказывать Щёлокова лишь по той причине, что когда-то давным-давно они вместе работали в Молдавии, то Черненко (тоже работавший со Щёлоковым в Молдавии) дополнительно был отягощён родственной связью с системой МВД..
Но отношение Брежнева и Черненко к Щёлокову, кажется, было куда сложнее… Однажды, когда вся страна с упоением вчитывалась в главы эпохальных произведений Брежнева: «Малая земля», «Возрождение», «Целина», я задал неосторожный вопрос Константину Устиновичу:
— Не понимаю… Брежнев описывает молдавские годы, а про Щёлокова ни слова. Отчего так случилось?
Черненко, тоже работавший в те годы в Молдавии вместе с Брежневым и Щёлоковым и не только читавший указанные произведения Брежнева, но и принимавший самое активное участие в их публикации, внимательно посмотрел на меня и ушёл от прямого ответа:
— Есть кое-какие обстоятельства…
На этом разговор и кончился. Прошло довольно много времени. Не месяцы — годы! И вот, в один прекрасный день, незадолго до того самого июньского пленума, он неожиданно вызвал меня к себе:
— Ты, Виктор, интересуешься, вопросы задаёшь… Вот, почитай! — он положил предо мной добрую дюжину скреплённых машинописных листков.
— Я могу взять их себе? — наивно осведомился я, полагая, что в кабинете ознакомлюсь с документом более обстоятельно.
— Здесь читай! — сказал Черненко, а сам, чтобы не мешать, вышел в комнату отдыха. Это было заключение Военной прокуратуры СССР, направленное в адрес ЦК КПСС. Черненко, будучи завотделом ЦК, обязан был с ним ознакомиться первым.
В документе скрупулёзно перечислялись все прегрешения министра внутренних дел: и то, что он захапал в личное пользование несколько служебных «мерседесов», и то, что не брезговал забирать к себе домой и на дачу, а также раздавать ближним родственникам арестованные милицией вещественные доказательства и конфискованные произведения искусства и антиквариата… Но и это далеко не всё, о чём говорилось в этом документе. Помню, меня поразили два факта — это организация подпольного магазинчика «для своих», в котором реализовывались те арестованные
вещи, которые не глянулись самому шефу «над всей милицией», и то, что члены семьи Щёлоковых были замечены в обмене в банках огромных сумм в потёртых, захватанных, довольно ветхих рублях…Я понял это так, что Щёлоков и его семья не гнушались деньгами, которые следователи ОБХСС вытряхивали из чулок и закопанных в землю бидонов своих «криминогенных подопечных». Деньги, изъятые в «теневой экономике» у созревших раньше перестройки «цеховиков» и «рыночных воротил», менялись на новые более крупные купюры, обращались в личный доход и без того не бедного министра. Как в пословице: «Вор у вора дубинку украл»…
Кем же был Щёлоков накануне Пленума? Генералом армии, но уже не на министерском посту, а в инспекторской группе Министерства обороны СССР. Эта инспекторская группа в шутку называлась «райской». Попав туда кто раньше, кто позже пенсии, генералы не обременялись никакими служебными обязанностями, а прикреплялись ко всем мыслимым и немыслимым благам — пайкам, денежному довольствию, специальному медицинскому обслуживанию… Из этого «рая» генералы обычно попадали в рай поднебесный. То есть прекрасно жили до самой смерти!
Попал в этот «отстойник» и Щёлоков. И жил безбедно до самого Пленума. А тут следствие андроповское продолжается, вопросы всякие неудобные задаёт, обыски грозит проводить. Щёлоков решается обратиться в ЦК! А к кому? Естественно, ко второму человеку в партии — начальнику Секретариата (знакомому с молдавских молодых времён) — Черненко.
Разговор в кабинете с глазу на глаз продолжался у них несколько часов. О чём они там говорили, я не знаю. Но выход Щёлокова из кабинета Константина Устиновича вижу так отчётливо, как будто это было вчера. Столкнулись мы с ним в приёмной нос к носу лишь потому, что Черненко решил показать мне его «живьём» и вызвал в кабинет тогда, когда тот ещё не ушёл.
Щёлоков появился в дверях черненковского кабинета в привычном мундире. Он весь был увешан наградами. Медали и ордена тонко потренькивали при каждом его, как мне показалось, несколько неуверенном шаге. Лицо Щёлокова, покрытое багровыми пятнами, всё равно оставалось общего землисто-серого цвета.
Бывший министр, кажется, не замечал ничего и никого вокруг: он шёл к двери по будто бы начерченной прямой линии. Руки дрожали…
— Вот, полюбуйся! — гневно воскликнул Черненко, как только я подошёл к столу. — Он принёс справку, что оплатил через банк два «мерседеса»… Этим он хочет сказать, что не надо рассматривать его вопрос на пленуме…
Черненко говорил с одышкой — его душила не столько астма, сколько гнев. Я не мог понять, зачем он меня вызвал — никакой видимой причины не было. Да вроде бы и поручений не предвиделось.
— Как он мог?.. — несколько раз повторил Черненко один и тот же вопрос, горько качая головой.
Похоже, Черненко решил поделиться со мной своей болью и досадой.
— Ладно, Виктор, иди… — ворчливо произнёс Черненко и принялся за бумаги. — Работай… — я пожал плечами и пошёл к себе.
Через некоторое, весьма короткое время поступила информация о том, что в ожидании обыска, находясь в собственной шикарной квартире, Щёлоков, облачённый в полный генеральский мундир, при орденах и медалях, в белой рубахе и брюках с широченными лампасами — застрелился из имевшегося у него в наличии коллекционного дорогостоящего ружья «зауэр». На Черненко это известие не произвело никакого впечатления. Похоже, он давно мысленно вычеркнул этого человека из списка реально живущих на земле. После всего, что он успел натворить, безудержно пользуясь властью, Щёлоков для него был совершеннейшим нулем, пустым местом…