Михаил Константинович Сидоров

– Ну, вот и миллионы, - сказал он себе...

Возле своего дома в Красноярске он поставил пушки.

– Это я в Архангельске от полиции да от губернаторов бегал, а теперь.., возьми-ка меня! Как пальну из своей личной артиллерии, так с любого генерала вся позолота сразу осыплется...

Первогильдейские торгаши стали его уважать:

– Коли ты, Мишка, мильенов нахапался, так первым делом езжай до самого Парижу... Городишко веселый, не хуже Тобольска выглядит! Я, эвон, с кумом Пантелеичем две недели в Париже пробыл.

– У меня на уме другое, - отвечал Сидоров, - хочу основать университет.

– Рехнулся? И де хошь основать?

– Здесь же - в Сибири...

Но тут началась война в Крыму, и он сказал жене:

– Оля, сейчас в Севастополе поставлена на карту честь России. Я был бы плохим патриотом, если бы...

И все, что дали ему за последние годы прииски, все безвозмездно отдал Сидоров на нужды армии. Кошелек стал пуст.

– Опять я беден. Даже приятно начинать все сначала...

***

А дела шли прекрасно.

За десять лет он намыл тысячу пудов золота, дав казне три миллиона чистой прибыли, и, сильно разбогатев, отправился в Петербург, где предложил Академии наук принять от него доходы с приисков, дабы открыть в Сибири университет.

Академики поняли Сидорова как должно:

– Университет нужен! Ваш щедрый дар принимаем... Но тут пошли всякие "мнения" сановников, отписки министров. Над великой империей, от берегов Невы до Амура, порхали казенные бумаги, а граф Муравьев-Амурский прямо заявил Сидорову:

– С такими деньгами да с такими сумасшедшими проектами вам бы, Михаила Константинович, жить в Америке - вашим именем там бы город назвали! А здесь вы поторопились жить и чувствовать - наша Сибирь-матушка еще не доросла до диплома университетского.

В 1864 году дело с университетом заглохло окончательно, и Ольга Васильевна заметила в муже большую перемену: он как-то равнодушно взирал на поток золота, что рекою тек в его мошну, Сидоров сделался мрачен, внутренне слишком напряжен.

– Ты можешь сказать, что с тобой?

– Я пришел к выводу, что золото само по себе ничего изменить не способно. Я перестал ценить его власть. Теперь я сознательно стану обращать свои прибыли себе же в убыток ради пропаганды освоения сокровищ Севера и надеюсь, что потомство мою жертву оценит.
– Он прошелся по шкурам белых полярных медведей, скаливших на него розовые пасти из углов комнаты.
– Мне уже сорок лет, сказал он продуманно, - и остаток жизни я должен посвятить исполнению мечтаний юности. Иначе - зачем жил?.. В конце концов, - горько усмехнулся Сидоров, всего золота из Сибири мне не вычерпать, да это и не к чему: мне уже хватит!

– На твои фантазии хватит, - сказала жена.

– На твои тоже, голубушка!
– отмахнулся он.
– Я тебе ни в чем не отказываю. Вот единственные штаны, которые на мне, и больше мне ничего не надо. А ты можешь ехать в Париж и безумствуй там в магазинах, сколько тебе угодно...

– А о детях ты подумал?
– наставительно спросила Ольга.

– Дети пускай сами о себе думают. Я не ради детей живу, не ради них и стараюсь... Деньги буду тратить на дело!

Недавно он посетил свои отдаленные прииски на реке Курейке, очень далеко на севере, где ему всегда дышалось особенно легко и приятно; Михаил Константинович стоял на черных глыбах породы и взирал в холодеющую даль... Его: окликнул проводник:

– Михаила, ты чего, как дурак, разинулся?

Сидоров нагнулся, отломил кусочек породы и, раскрыв блокнот, стал писать в нем породой, как грифелем: "Нет, я не стою, как дурак, я стою, как умный, ибо подо мною сейчас лежат русские миллионы: мы случайно открыли графит..."

Неужели графит? Да - то, без чего не может существовать цивилизация!

– Но ты разоришься, Михаила, с графитом, - сказал проводник.
– Посуди сам: как из этой глуши вывезти? Оленями да собаками, через Урал на лошадях... Ей-ей, на вывозе разоришься!

Сидоров показал на север, где было уже черно:

– Вот самая дешевая дорога в Европу - морем.

– Да кто ж там плавает?

– Предки плавали...

Это был неосвоенный Великий северный морской путь! Это была неисполнимая мечта многих россиян... Сидоров уже не раз заявлял в печати, что ходить морем из сибирских рек в Европу можно, но от его проектов отмахивались. Теперь он стал таранить Петербург докладами, лекциями, книгами. Он обещал груды золота смельчакам, которые рискнут отправиться в ледовый рейс - из Сибири в Европу! Но все его усилия разбивались не об арктический лед, а об ледяное равнодушие мореплавателя Ф. П. Литке, который в молодости и сам побывал во льдах.

Литке тогда считался непререкаемым авторитетом.

– Сидоров - это сумасшедший!
– говорил он.
– Нельзя верить ни единому слову. А плавание во льдах невозможно...

Отчаясь, Сидоров в 1867 году обратился лично к наследнику престола, будущему императору Александру III, с запискою "О средствах вырвать Север России из его бедственного положения". Он указывал, что одной треской сыт не будешь - нищета и голод северян исчезнут сами по себе, если Север осваивать экономически разумно и грамотно. Наследник передал записку своему воспитателю, генералу Зиновьеву, чтобы тот разобрался, и вот результат.

"Так как на Севере, - писал Зиновьев, - постоянные льды, и хлебопашество невозможно, и никакие другие промыслы немыслимы, то, по моему мнению и моих приятелей, НЕОБХОДИМО НАРОД УДАЛИТЬ С СЕВЕРА во внутренние страны государства, а Вы хлопочете наоборот и объясняете нам о каком-то течении Гольфштреме, которого и быть не может. ТАКИЕ ИДЕИ МОГУТ ПРОВОДИТЬ ТОЛЬКО ПОМЕШАННЫЕ..."

– Ты сам помешанный, - ругался Сидоров.
– Хорош же воспитатель наследника престола, который даже никогда не слышал, что теплое течение Гольфстрима омывает всю Европу... Ладно, мерзописцы! Я докажу, возможно ли хлебопашество на Крайнем Севере.

А доказывать он умел: скоро в Петербург из зоны вечной мерзлоты стали поступать огурцы и овощи, выращенные в открытом грунте, колосья ржи и даже фотоснимки огородов, расположенных на полтысячи миль севернее Туруханска. Но "премудрый" Литке по-прежнему пихал ему палки в колеса:

– Все это чепуха! Нарвал жулик где-то огурцов с грядок под Москвой и думает, что мы такие олухи - сразу поверили...

Ф. П. Литке, возглавлявший тогда Русское географическое общество, был тормозом на путях русской науки; страшный обскурант и реакционер (о чем у нас мало кто знает), он не верил в силы русского народа и поддерживал лишь те начинания, которые исходили от немцев. Об этом в советской печати уже неоднократно писалось, но не мешает лишний раз и напомнить.