Михаил Симонов. Жизнь и труды создателя Су-27

Облом!

Когда заходишь в тупик, решения должны быть нестандартными

Запасным вариантом в сознании упорного соискателя был Казанский авиационный институт, но то, что и там, если он пойдет тем же путем, будет облом, молодой человек уже не сомневался. И Михаил Симонов решил действовать нестандартно. Это потом станет его отличительной чертой – действовать нестандартно, когда шансы на успех едва ли равнялись половине. Нападать, а не обороняться.

Я спросил его, а не перепев ли это девиза Сани Григорьева из популярнейшей в то время повести В. Каверина «Два капитана» – «Бороться и искать, найти и не сдаваться»? Михаил Петрович усмехнулся и сказал, что вообще-то это девиз Фритьофа Нансена и он вообще-то не думал тогда о столь возвышенных вещах, как жизненный девиз…

Итак, решение было принято, и он отправился в Казань. Никаких заявлений, просьб и ожидания отказа. Отказ, полагал он, будет и в Казани, но пусть он будет в лицо, когда можно высказать свои контрдоводы.

Так оно и случилось.

На авиационной карте Советского Союза Казань отмечена очень крупным кружком. Два могучих суперзавода, самолетостроительный № 22 и моторный № 16, эвакуированные сюда в 1941 году, были, конечно, здесь самыми главными предприятиями. Но был еще и вертолетный завод. И приборные предприятия, и проектные авиационные организации. И конструкторские бюро. Но все это в сознании Михаила Симонова откладывалось на потом. Его целью был Казанский институт.

Полюбовавшись минуту роскошным красно-белым фасадом здания, построенного еще в предреволюционные годы, Симонов направился прямо в приемную директора (тогда институт возглавлял не ректор, а директор) С.В. Румянцева. Но прыткого посетителя тотчас осадил референт в полувоенной форме. Выслушав посетителя, он процедил:

– Вам сначала надо поговорить с товарищем Застелой.

– А это кто такой?

Брови полувоенного поползли вверх:

– Это парторг ЦК ВКП(б) КАИ. Не секретарь парткома, а парторг ЦК!

Симонов не вполне осознал важность произнесенного и, внутренне уже готовый к конфликту, вошел в обитую коричневым дерматином дверь, на которой сияла табличка «Ю.К. Застела».

Парторг ЦК выслушал вошедшего и сколь возможно доходчиво объяснил, что институт переполнен, непрофильных не принимают, мест в общежитии нет, принять с четвертого на четвертый невозможно и вообще это не принято.

– Да вы хоть посмотрите мои документы, – в отчаянии вскричал посетитель. – Я Сталинский стипендиат. Разрядник. Комсомольский активист.

Парторг раскрыл папку, полистал и попросил Симонова зайти через полчаса.

Через полчаса в кабинете за коричневой дверью кроме парторга был заместитель директора по научной работе Н.В. Кулешов, который тоже листал папку.

– Вы хоть понимаете, о чем просите? – вскричал Кулешов. – Наши студенты, которые три года отучились, самым трудным за эти годы признают врастание в авиацию. Аэродинамика, теория полета, теория двигателя, детали машин… А вы сразу вот так, с бухты-барахты – и в авиационный институт!

– Мы не можем у вас принять документы, – вздохнув, сказал Застела.

– А я не могу их взять назад, – запальчиво сказал соискатель места.

– Я прошу вас еще раз выйти, – сказал парторг.

Вышел… Потом вновь вошел…

– Не можем мы вас взять еще и потому, – вздохнув, сказал Кулешов, – что, если вас брать на курс ниже, вы окажетесь второгодником, а второгоднику стипендия не положена. Если брать на четвертый, то вы Сталинский стипендиат, тогда вам положена повышенная стипендия, а какая может быть стипендия у неуспевающего, ведь у вас за три года хвостов десятка полтора наберется, вы их и за год не наверстаете.

– Наверстаю, – нахально сказал гость.

– Но повышенной стипендии пока не будет.

Парторг ЦК закрыл папку и покачал головой: сын погибшего воина, мать его больна, да и сам, похоже, настырный. Одним словом, взяли. Да не просто взяли, но и место в общежитии нашлось (420-я комната в корпусе са-молетчиков по улице Большой Красной).

В общем, повезло нахалу, как говорили многие его сокурсники. А, может, и лапа мохнатая где объявилась. Про везение и пресловутую лапу Симонов в своей жизни еще наслушается, особенно в те моменты, когда казалось – все, тупик, когда надо было бы и с работы снимать, и из партии исключать, а он стоял.

Но все это будет потом. А пока – учись, товарищ Симонов! Надворе был год 1951-й.

Начинать надо было с «хвостов». Нахальный студент верил, что ему по силам рассчитаться с ними до начала учебного года, но, конечно же, это не удалось. Тем не менее в течение первого семестра он был уже «куцым», то есть без хвостов. В это не верил никто, даже сам Симонов, но случилось так, как случилось…

Но вот что очень показательно, сразу же после начала учебного года, уже в сентябре, Михаил стал активно заниматься в студенческом конструкторском бюро СКБ, которое, как он выяснил, очень даже активно работало в КАИ.

Учеба в институте способному студенту давалась легко (он и здесь стал Сталинским стипендиатом), и всю свою невероятную, прямо-таки избыточную энергию и нерастраченный пыл Михаил Симонов отдал работе в СКБ.

Какое это было наслаждение – чертить узлы подвески крыла к несуществующему еще летательному аппарату, как приятно было получить искомый результат, продираясь сквозь частокол формул и неизбежных ошибок.

Вскоре вокруг Михаила Симонова сгруппировалась команда единомышленников, задумавших строить планер их собственной конструкции. Члены кружка С. Груздев, Ю. Чернов, Б. Иванов, Р. Овсиенко, В. Яскевич, Л. Сергеев, В. Осокин, А. Горохов и он, Симонов, вскоре попали под опеку заведующего кафедрой Г.Н. Воробьева, который прививал им культуру работы с чертежами, необходимость постоянного расчета и перерасчета прочности, заботу о самом главном – безопасности полетов. Вскоре в творческом коллективе насчитывалось не менее пятидесяти энтузиастов – студентов четвертого, пятого и шестого курсов. Молодые люди поставили своей целью сделать настоящий одноместный спортивный планер КАИ-6.

– Ах, да! Не забыть бы про перловую кашу! – вдруг восклицает разгоряченный Симонов. – Она была просто подарком небес, поскольку мы так и не выяснили, кто же ее нам присылал. Не иначе как небесный покровитель.

– Какая еще каша, Михаил Петрович? – досадно морщится А.М. Батков, президент Общества авиастроителей, который и настоял на нашей встрече. Он хотел, чтобы его друг Михаил Петрович Симонов выглядел перед корреспондентом победителем высот, отцом нового истребителя, успешным менеджером, а он про какую-то перловую кашу!

– Александр Михайлович, мы с тобой ровесники, вспомни из своих студенческих лет самое запомнившееся чувство.

– Все время хотелось есть… Только ведь война кончилась, карточки продовольственные в 1949-м отменили, стипендии на две недели только хватало. Подрабатывали на станции, – как-то смущенно улыбнулся Батков.

– Ну! А я что говорю! Тоже впроголодь… Так вот про кашу. К нашему пищеблоку в институт ежедневно подъезжала подвода с перловой кашей, которая выдавалась сверх обычных порций. Какой же она вкусной была! Это же надо, мы все намеревались узнать, кто тот благодетель, но так и не узнали… А каша эта сильно помогла мне: я уже активно занимался велосипедным спортом – шоссейными гонками. Меня даже зачислили в студенческую сборную Российской Федерации, и мне как «сборнику» талоны выдавали… Ну, ладно, пойдем дальше, не про перловую кашу же вы пришли слушать… Главным для меня тогда уже было студенческое конструкторское бюро…