Михайлов или Михась?

– Буду молчать даже перед облаками, – торжественно пообещал я и соблюдал обет молчания целых пятнадцать (!) лет.

Почти вконец обессиленный этим препирательством, я наконец плюхнулся рядом с Сергеем и, едва переведя дух, нетерпеливо затормошил его.

– Рассказывай, рассказывай, как сам ты на этом рейсе оказался и почему в самый последний момент, я уж думал, без тебя улетим…

* * *

По существующему закону кантона Женева ни один из заключенных, даже после оправдательного приговора, не освобождается из зала суда, а только из того места, где был задержан, арестован или находился под стражей. Именно поэтому поздней ночью 11 декабря 1998 года, после окончательного завершения двухнедельного судебного процесса, Сергея Михайлова вновь водворили в камеру-одиночку тюрьмы Шан-Долон. И хотя он понимал, что оставаться здесь ему уже недолго, чувство все равно было не из приятных. Не знаю, как повел бы себя в этой обстановке любой иной человек, но Михайлов есть Михайлов – он отправился спать. Его разбудили незадолго до рассвета, часов около пяти. Вероятно, даже в этом был некий расчет на психологическое воздействие. Особо собирать ему было нечего, по инструкции, существующей в Шан-Долон, все вещи заключенного собирали надзиратели. Он лишь тщательно просмотрел и сложил в папку те бумаги, что готовил к суду, положив сверху документ, который, не сомневался, ему непременно понадобится. Вот, что было сказано в этом поистине уникальном донесении:

«Господину Зекшену, Судебному следователю

Сегодня организация ОССО передала нам, что она получила сообщение из двух совершенно разных следственных органов России, в которых говорится о том, что в самое ближайшее время официальная просьба о выдаче МИХАЙЛОВА СЕРГЕЯ будет передана министерствам Российской Федерации. Один источник информации отмечает, что после выдачи Сергей Михайлов БУДЕТ УБИТ (выделено мной. – О.Я.)».

Во внутреннем дворе тюрьмы Сергея усадили в машину с наглухо зашторенными стеклами и куда-то повезли. Через полчаса он оказался в той самой камере аэропорта Куантрэн, куда был доставлен после задержания 16 октября 1996 года. С тех пор прошло два года и два месяца, точнее – 778 дней. Без лишних обиняков Михайлову заявили, что сегодня же он будет отправлен в Москву. Уже понимая, что происходит, но сохраняя внешнюю невозмутимость, Сергей потребовал выдать ему его личные документы и со-проводительные бумаги. На что полицейский офицер в достаточно резких выражениях и с явным апломбом заметил, что никто ничего не вправе требовать у швейцарских полицейских. Полиция-де сама ведает, что ей надлежит делать. Из этой фразы Сергею стало окончательно ясно, что его попросту хотят выслать из страны без всяких документов.

К тому моменту Михайлов, конечно, не мог знать, что утром его адвокатам в порядке конфиденциальной информации и, так сказать, из чувства глубочайшего уважения и расположения именно к ним сообщили, что в деле Михайлова отсутствуют какие-либо личные документы. Скорее всего, они находятся либо в сейфе следственного судьи Зекшена, либо, что еще вероятнее, хранятся у прокурора Кроше. Ни того, ни другого разыскать не удается.

«Вы же понимаете, господа, выходные дни – для швейцарцев это святое», – лицемерно вздохнул информатор. Адвокаты тем ни менее восприняли столь тревожное для их подзащитного сообщение весьма благодушно, решив, что Кроше и Зекшен такой вот мелкой местью сводят счеты за свое поражение и Михайлову теперь придется еще двое суток, до понедельника, пробыть в своей тюремной камере, ожидая полного освобождения. Испытывая вполне объяснимую эйфорию после ошеломляющей победы, читая и перечитывая по многу раз свои фамилии во всех печатных изданиях, мэтры швейцарской адвокатуры полагали, что ничего страшного не произошло – ну подумаешь, что такое двое суток после столь блестящего вердикта!

Не зная, повторюсь, этих нюансов, Сергей с присущей ему остротой мгновенно проанализировал ситуацию и уже не сомневался, что против него готовится некая провокация.

– Послушайте, господа, – обратился он к полицейским. – Как вы себе представляете мое появление в России или в каком-либо ином государстве? Человек два года отсидел под следствием в женевской тюрьме и теперь прилетает не то что без паспорта, а вообще – без всяких документов. Да меня тут же обвинят в побеге из тюрьмы, а также в нелегальном пересечении государственных границ. И каким образом я смогу доказать, что покинул вашу страну легитимным порядком? Присяжные признали меня не виновным. Не далее, как вчера вечером судья объявила меня свободным человеком и я не намерен подчи-няться вашему произволу. Вы напрасно думаете, что вот так запросто сумеете затолкать меня в самолет. Пока мне не выдадут сопроводительных документов, я и шагу отсюда не сделаю. А если вы захотите применить ко мне силу, то вам придется очень постараться. Советую не терять времени и вызвать сюда подразделение спецназа, да пусть ребят отберут покрепче. Я прекрасно владею восточными единоборствами, так что уступать вашим парням я не намерен и за себя сумею постоять. Они смогут занести меня в самолет лишь на носилках, предварительно переломав мне все кости. Заодно продемонстрируете всему миру свою хваленую швейцарскую демократию.

Привыкшие к безропотному и бессловесному подчинению, женевские полицейские попросту оторопели – тирада, произнесенная вчерашним заключенным тюрьмы Шан-Долон, явно возымела на них действие. Полицейский офицер стремглав бросился к телефону, сбивчиво передавая требования Михайлова, то и дело повторяя, что «месье Микайлоф» в случае невыполнения его требований грозится применить физическую силу. Трактование было, конечно, весьма вольным, но Сергея и такая интерпретация его слов вполне устраивала. Тем более, что неповоротливая чиновничья машина мгновенно пришла в движение. Уже через несколько минут оснащенные по последнему слову современных средств связи полицейские аэропорта строчили кому-то донесения и отправляли их по портативному факсу, вмонтированному в кейс, а вскоре и ответ, заверенный всеми необходимыми подписями и печатями, был по тому же факсу получен. Документ сей можно использовать в качестве эксклюзивного образца правового цинизма и кощунства, граничащих с беспределом, а место ему не иначе как в международном музее Фемиды, если таковой когда-нибудь создадут. И та самая Карла дель Понте, дни которой на посту генерального прокурора Швейцарии были уже сочтены, именно она, поправ все законы и до суда предрекая Михайлову долгое тюремное заключение, к этому кощунственному документу свою руку приложила непосредственно:

«Полиция кантона Женева Полиция безопасности Секция! V

Относительно: СЕРГЕЯ МИХАЙЛОВА

Мы подтверждаем, что господин Михайлов Сергей, дата рождения 07.02.1958 г., должен быть выслан в Москву на борту рейса Ту-272 по требованию генерального прокурора Швейцарии.

12 декабря 1998 года. Полиция безопасности Секция! V»

– Все это заняло довольно много времени, и, когда мы подъехали к самолету, трапа уже не было, так что мне пришлось взбираться по какой-то шаткой лесенке, – завершил свой рассказ Сергей. – Кстати, оба документа – и о вероятности моего убийства в Москве, и о предписании генерального прокурора Швейцарии отправить меня в Россию я бы хотел, чтобы пока находились у тебя.

– Но ведь это такие важные бумаги, они в любой момент могут тебе и самому понадобиться, – удивился я его решению.

– Именно потому, что они действительно чрезвычайно важные, я бы и хотел, чтобы с ними ничего не случилось, – возразил Сергей. – Дело в том, что я готов к любым провокациям. Впрочем, если ты боишься… Мы ведь, по сути, с тобой едва знакомы.

– Вот еще! – фыркнул я. – Чем мне, журналисту, который два года официально освещал этот процесс, могут повредить бумаги, имеющие непосредственное отношение к делу? И потом, если бы я был таким боязливым и осмотрительным, я бы не летел сломя голову в этот самолет.

– Это точно, – широко улыбнулся Михайлов. – Кстати, ты обещал рассказать, как здесь очутился. Ну, насчет твоей гениальности я уже понял, а к чему относится «я тебя вычислил»?

– Да это просто с языка сорвалась фраза из старого анекдота.

Если захочешь, потом расскажу.

– Нет уж, рассказывай сразу, я люблю анекдоты.

– Ладно, анекдот такой. Рано утром по микрорайону идет мужчина, а ему навстречу – другой. Мужчина рассуждает: «Откуда может так рано утром идти такой элегантный молодой человек? Конечно, от женщины. В нашем районе три достойные женщины: Маня, Рая и моя любовница Роза. От Розы я иду сам. Маня лечится от болезни, которую в приличном обществе называть нельзя. У Раи новый любовник, которого я не видел, но знаю, что его зовут Григорий Маркович». В этот момент они поравнялись. Мужчина галантно приподнимает шляпу и приветствует: «Доброе утречко, Григорий Маркович». Тот удивлен:

– Откуда вы меня знаете?

– Я вас таки да вичислил!

Отсмеявшись, Сергей потребовал и от меня подробного, так сказать, без анекдотных хохмочек рассказа. А я и не возражал.

Утром, после того как адвокаты получили информацию о том, что документы Михайлова хранятся либо у Зекшена, либо у Кроше, они решили, что и им не грех провести славно уик-энд. Меня же свербила какая-то неосознанная мысль, скорее интуитивная, нежели осмысленная. Со своими сомнениями я отправился к переводчику Андрею Хазову. Выслушав мои сомнения, Андрей высмеивать меня не стал, но заметил, что мне не хватает знания ментальности швейцарцев.

– В выходные дни здесь не происходит и не может произойти ничего, что помешает отдыху швейцарца, – увещевал Хазов. – Никто делами Сергея заниматься не будет, все решения примут не раньше понедельника.

– Тогда и я тебе возражу, – огрызался я нахально. – Ты ведь знаешь поговорку о небывалой скупости швейцарцев: «Ни один швейцарец не ляжет спать до тех пор, пока десять раз не пересчитает тот единственный франк, который в этот день заработал».

– Это ты к чему?

– Да к тому, что если решение о высылке из страны уже принято, то его осуществят именно сегодня, в субботу, не дожидаясь начала недели. К тому же отправлять будут только рейсом «Аэрофлота», а не швейцарской авиакомпании, дабы не выкладывать собственные денежки. Ты лучше позвони в аэропорт и узнай, есть ли сегодня аэрофлотовский рейс из Женевы, а если есть, то в котором часу.

Выяснилось, что именно сегодня в Москву летит самолет «Аэрофлота» и до конца регистрации остается чуть менее часа. Я стремглав бросился в свой гостиничный номер за чемоданом, Андрей плелся за мной и уныло бубнил, что не понимает, мне-то для чего лететь именно этим самолетом.

– Эксклюзивное интервью на борту самолета с человеком, которого два года кряду обвиняли в мыслимых и немыслимых преступлениях, а затем полностью признали невиновным, – это же вершина репортерской удачи, – на ходу объяснял я Хазову, беспорядочно запихивая в чемодан вещи и упаковывая компьютер.