Миклош Акли, или история королевского шута.

Все это было таким странным и таинственным, что в этот вечер вокруг его личности образовался своеобразный нимб.

Но и этому вечеру пришел конец. В полночь лакеи погасили свечи, и бал - всего лишь бал, даже в Бурге. Кончился, как прекрасный сон - и после него не осталось ничего иного, кроме действительности: пара лоскутков от оборок на платьях, оторвавшийся бантик или клочок кружева, пригоршня выпавших шпилек или заколок, кем-то оброненная перчатка и несколько благоприобретенных гриппов и бронхитов.

И Ратони отправился к себе в "Мачакер-хоф", где он остановился. А наутро, проспавшись, уже ясной, свободной от хмеля головой, он понял, что у него ничего не осталось от волшебного вечера, кроме увядшей розы. Вчера она еще красовалась в прическе императрицы и потому заслуживала, что на ночь ее хотя бы поставили в стакан с водой. Но Ратони забыл даже и об этом. Утром, вспомнив о ней наконец, он завернул ее в конверт, сделанный из листа бумаги и надписал на конверте, как и полагается любящему порядок человеку, для памяти: "Деревня Акли". Вернувшись домой, он аккуратно уберет конверт в сундучок с семейной перепиской, где потомки всегда смогут найти свою бывшую деревню.

Едва Ратони успел закончить завтрак в столовой комнате ресторана, именуемой "залой", как к нему уж явился надворный советник Ноштиц, директор императорских имуществ, принесший на подпись документы о купле-продаже деревни Акли. Надворный советник был вежливый, приветливый старый господин, сладкий, как сироп, и умный как змей. Он передал господину Ратони послание от император, которое был сформулировано так:

"Его величество и государыня настолько тронуты рыцарским поведением вице-губернатора Угочи, что его величество не хотел бы каким-то неосторожным шагом нарушить и ослабить его аромат и красоту. (Это было бы весьма огорчительно, - заметил Ратони.) В то же время его величество понимает, что дело не может иметь такого исхода, и со своей стороны постарается соответствовать должным образом".

Ратони с улыбкой заметил, что он уже получил стоимость деревни и в высшей степени вознагражден самим фактом, что император милостиво согласился ее принять. Подписав договор и на другой день поосмотревшись немного в Вене, утром следующего дня он отправился к себе домой, в Надьсёллёш.

Дни после бала летели также, как и до него, один за другим, но Акли показалось, что они наоборот ползут как улитки медленно, едва заметно. Да чего там дни, они еще ладно - так или эдак проходили; днем он мог поехать в пансион, провести время с Илоной, особенно после того, как император освободил его от обязанности служить при дворе и назначил одним из главных служителей при семейном императорском архиве и библиотеке. Словом, с тех пор, как у Акли была серьезная должность, у него появилось свободное время, что не работать, а увиваться за красивой невестой, по четыре раза на дню то ссорясь с ней, то мирясь. А вот ночи! О, эти розовые ночи, когда влюбленный человек не может уснуть и думает только о ней, какие вы долгие, какие же вы долгие! Поскольку преддверие в рай вымощено нетерпением.

После бала оставалось всего только семь дней до свадьбы, но ведь всегда что-то случается в последние дни. Обычно эти дни богаты событиями.
– Это словно предвкушение великого события. Почта должна привезти высланное из дому свидетельство о крещении; потом человек подыскивает квартиру, где он будет жить с молодой женой, - это тоже великое удовольствие: можно отправиться вместе с невестой показывать ей их будущее гнездышко; невеста смущается, краснеет, когда речь заходит о том, где будет спальня. Потом расставляют мебель, для этого тоже нужно по нескольку раз на дню ехать на квартиру и смотреть; нужно написать письма родственникам; найти распорядителя на пиршестве, дружку для жениха и так далее.

Но что касается родственников, то тут больших хлопот у Акли не было. Родственников своих он давно позабыл, а они его и подавно. Одна только мать - овдовевшая жена кожевника - жила в селе Халми и конечно же не собиралась отправиться в дальнюю дорогу. Дружки и распорядителя на пиру тоже не требовалось: решили, что свадьба состоится без лишнего шума в церкви Марии-Штиген, что граф Коловрат будет одним свидетелем, а младший Дюри Ковач - другим. Конечно, можно полагать, что церковь будет переполнена большим количеством желающих поглазеть: соберутся знакомые Акли, придворные. Сгорающие от любопытства относительно приемной дочери императора, конечно же прибудут госпожа Сильваши и все подружки Илоны Ковач по пансиону, ну и множество просто зевак, которые всегда приходят поглазеть на любую свадьбу.

Никакого пира после свадьбы вообще не будет (все-таки каков скупердяй император!), счастливая пара обвенчается утром в десять часов, из церкви отправится домой переодеться, после чего сразу же уедет справлять медовый месяц на хуторе императора в Мелерсдорфе, где находится молочная ферма императорского двора, и где для них приготовит праздничный обед сам повар его величества, отряженный в распоряжение молодых на две недели.

Одним словом, свадебная программа была бедноватой, можно даже сказать - скудной. Но подобно тому, как на матовой ткани сразу же бросится в глаза какой-нибудь красный шелковый бантик, у этой свадьбы тоже была одна черта, которая сразу сделала ее куда более пышной, что любая самая богатая свадьба в Вене. Непосредственно перед тем, как отправиться в церковь, молодые должны были явиться в подвенечном наряде в Бург, где император и императрица дают им аудиенцию, на которой будет присутствовать и принцесса Мария-Луиза - тоже невеста, и потому охочая до таких зрелищ. Это уж вечный закон человеческой природы! Каждый из нас интересуется своим ближайшим будущим. Старушки любя навещать кладбища, помолвленные девушки - посмотреть на невест.

Таким образом этой предварительной церемонией двор берет на себя какую-то роль в свадьбе Акли, что само по себе уже великая сенсация в верноподданной государю имперской столице. Улицы и церковь заполнит публика, в кафе и пивных остряки-бюргеры Вены будут выдумывать ехидные шутки и каламбуры. Сам император тоже имел слабость устраивать такие зрелища, которые щекотали бы фантазию народа. Только дерево цветет само по себе. А любовь народа нужно клещами вытаскивать у него из сердца, и самые лучшие клещи - это такие яркие зрелища, как проявление доброты и снисхождения правителя к народу. И император в последнее время по нескольку раз на дню наведывался в свой рабочий кабинет, где втайне создавался фамильный герб новоиспеченного дворянина фон Акли. Эскиз выглядел так: на щите, на зеленом поле, была изображена двуглавая канарейка, в клюве одной ее головы - ветка терновника, в другом клюве - золотое обручальное кольцо. Идея герба принадлежала графу Коловрату и содержала в себе намек на стихотворение Акли "К Наполеону!
– на его двоякий смысл и соответственно - на двойные последствия, то есть на колючки терна и на обручальное кольцо.

Император был доволен идеей Коловрата, но придворным геральдикам и старым герцогам, для которых геральдика своего рода хобби, проект не нравился и они подсмеивались над Коловратом, над его противоестественной птицей, двухглавой канарейкой.

– И где этот коварный Коловрат нашел такое удивительное яйцо, из которого могла вылупиться такая страшная птица?

– Яйцо было нормальным, - приводил в свое оправдание такие доводы граф, - но я в самом деле допустил ошибку: не подумал и положил его под двуглавого австрийского орал, чтобы он высидел из яйца птичку...

Одним словом, двор очень даже занимала женитьба Акли. Простые подданные находили развлечение в том, что к своим обыденным делам они для потехи - примешивали и мировые события. Это, видите ли, для них Наполеон творит чудеса! А у великих мира сего все наоборот. Они гоняются за пустяками, чтобы возвысить их до уровня великих событий, среди которых протекает их повседневная жизнь. Огорчение в связи с утратой целой губернии они пытаются хоть на минуту скрасить выигрышем партии в карты. Инсценированное счастье для чужого им человека в какой-то мере помогает им забыть о собственном несчастье, на которое они обрекли свое родное чада.

Император с большим удовольствием занялся этим чудачеством, проявляя внимание буквально ко всему. Он отправил придворного курьера в Надьсёллёш к Ратони, и тот отвез вице-губернатору Угочи орден Железной короны третьего класса и сундучок из розового дерева с каким-то подарком.

Весь Надьсёллёш был как в лихорадке. Вице-губернатор Иштван Ратони не без волнения открыл сундучок. Рядом с ним исполненные святого благолепия стояли чины губернской управы и члены семейства. Все были убеждены, что сундук полон сказочных сокровищ Алладина, поэтому можно представить их разочарование, когда из вороха шелковой бумаги была извлечена статуэтка императора, высеченная из белого каррарского мрамора.